А я боялась...

Нормальные, просто хорошие и чуткие люди,
Бояться за своих детей, чтобы жизнь сложилась у них.
А я боялась только одного…

Люди боятся того, что однажды растают ледники,
Что яростное солнце, ослепительно вспыхнув, погаснет навсегда.
А я боялась только одного…

Этот страх поселился во мне, разросся, как огромное белоглазое чудовище,
Он наступал каждый день истязающей бесовской страстью.
И я боялась только одного...

На измученные земли чьи-то летели снаряды, падали бомбы,
Какая-то  часть земли вечно оставалась голодною,
А я боялась только одного...

Люди решали проблемы квартир, пенсий, движимостей и недвижимостей,
Кто-то попадал в автомобильные катастрофы или перестрелки бандитов,
Кто-то еле сводил концы с концами, пил горькую, внимал Богу,
А я боялась только одного…

Это было нелепо, стыдно, это противоречило всякой нравственности,
Это было смешно со стороны до покручивания у виска.
Кошки потягивались, голуби клевали семечки в трещинках уложенной плитки,
Трава готовилась уснуть прилежно под синоптиками предсказанным снегом,
А я боялась только одного...

Мне нужно было бы благодарить создателя, за то, что он здоров,
Радоваться каждой дождинке на его лице, тревожиться влаге в уголках глаз,
Но я боялась только одного...

Я так боялась этого, что когда многодневный мой страх исполнился до единой буквицы,
Он прогрыз, пусть и глупостью, во мне дыру такой невообразимой величины,
Что невозможно было представить, что делать с нею?
Сквозь неё проходили и руки мои беспомощные, и лицо, побелевшее прямо в стекле зеркала.
Вливалась в душу с той стороны ещё неведомая ей прежде жуть.

И сигнальщики на высоких мачтах размахивали флажками с надеждой,
Которой у меня больше не было.
А я оставалась  любимой, но до такой степени непонятой и не услышанной,
Именно в этом, главном, страхе своём, что перестали достигать ушей моих крики с того берега.

Если бы только он знал, что можно ТАКОГО бояться, и бояться ТАК.

А даль далёкая принуждала к необходимости живого присутствия другого человека там,
Где хотелось волком выть от одиночества.

И страх мой фанатичный, сбывшийся неведомо какой воле на потребу,
Завыл во мне в эту дыру точно таким же одиноким волком.


Осень 2015 года.