О восприятии поэтических произведений А. С. Пушкин

«О восприятии поэтических произведений А. С. Пушкина» или  «Как купаться душой в поэтических строках»

Как возникла идея этой статьи? Представьте себе тихий летний вечер в Торонто. Угомонились шумные хайвэи. На многочисленных плазах один за другим закрываются магазинчики, и трудолюбивые владельцы–продавцы торопятся к своим домашним очагам, дабы усладиться короткими, но благостными часами отдыха, заработанного почти что честным трудом, в кругу своих близких.
В это самое время, почти святое для любого жителя северного Вавилона, Володя, удобно расположившись в просторном кожаном кресле у себя дома, достал книгу моих стихов и, предвкушая эстетическое удовольствие от общения с Поэтом, начал читать статью о поэзии. Эта статья, написанная когда–то давно в приступе прозаического откровения о тайнах поэтического творчества, предваряет вышеупомянутый сборник стихов. В статье автор, фигурально выражаясь, «препарирует» тонкую поэтическую материю на составные части, обращая внимание больше на технические приёмы, чем на саму поэзию.
Однако Володя–то думал, что он услышит размышления о Поэзии, о не о её составных частях, аккуратно разложенных по банкам с формалиновым раствором. И, как последний довесок к удару, нанесённому таким коварным образом по самым лучшим чаяниям Читателя, в конце статьи на сцену явилась диаграмма с квадратиками и стрелочками, которую я привёл для справки читателям, чтобы они не перепутали баночки с формалином.
К слову сказать, статья не совсем бесполезная, и в плане конкретных поэтических приёмов польза от неё есть, но больше для пишущих, а не для читающих. Тем не менее, Володя, будучи разочарованным в своих светлых ожиданиях, позвонил мне и высказал вполне обоснованные, с его точки зрения, претензии. А я ничего, я выслушал, и мне его соображения показались интересными. А соображения были следующие. Почему бы мне не рассказать читателям о сути поэтического произведения, о том, что заставляет трепетать и обмирать сердца, купающиеся в сладких звуках поэтических строк. (Если, конечно, допустить, что я в этом что–то смыслю.) Что заставляет наши души резонировать, откликаться и открываться навстречу призывному гласу одного Художника, тогда как творческие искания другого оставляют нас равнодушными?
Володя вспомнил статью критика Писарева об отношении Белинского к творчеству Пушкина, и предложил мне прокомментировать мнения того и другого. Разумеется, наша беседа протекала несколько в ином ключе, но итог был примерно такой. Вскоре Володя прислал мне саму статью Писарева, и теперь наступил мой черёд – Володя свою часть договора выполнил. Так что если статья вам понравится, то скажите спасибо автору и Володе. А если нет, то только автору. Вот такая предыстория появления этой статьи на свет. А теперь, настроившись на серьёзный лад, давайте приступим к предмету нашего разговора.

Отношение Белинского и Писарева к творчеству А. С. Пушкина

Статья довольно объёмистая, но коротко суть отношения того и другого к творчеству Пушкина следующая. Белинский относится к творчеству Пушкина с любовью и почти нежностью. Он ставит его в один ряд с самыми выдающимися Поэтами – Шекспиром, Байроном, Гёте и Шиллером. Белинский пишет: «Придёт время, когда он будет в России поэтом классическим, по творениям которого будут образовывать и развивать не только эстетическое, но и нравственное чувство». Вместе с тем, Белинский отмечает отдельные даже не недостатки, а особенности творчества Пушкина и отдельных его произведений. С чем–то Белинский не согласен, но это своё мнение он высказывает с тактом, уважением и пониманием особенностей и той исторической эпохи, в которой воспитывался и творил поэт, а также личности поэта. Из сказанного прошу обратить внимание на две взаимосвязанные стороны поэтического творчества, которые отмечает Белинский, а именно «эстетическую» и «нравственную».
Писарев, со своей стороны, при первом впечатлении просто с неистовым наслаждением топчет безответного Александра Сергеевича и его творчество кирзовыми сапожищами. Читать некоторые пассажи Писарева без смеха невозможно, до того они задиристы и однобоки; но это так, к слову. Однако за этой взвинченной эмоциональностью проглядывает вполне определённая позиция и в чём–то симпатичная, но односторонняя личность самого критика.
У Писарева есть замечательный, любимый, но, к сожалению, единственный конёк. С чего бы он не начал, он всё сводит к необходимости строгой и самоотреченной гражданской позиции Поэта. Забота о народе, об обществе, о его развитии, о формировании личности и её неразрывной связи с обществом, так, что смысл жизни этой личности именно в служении народу – вот чем должен заниматься, по мнению Писарева, настоящий Поэт. А Пушкину, утверждает Писарев, как раз этот народ безразличен, и в доказательство приводит стихотворение Пушкина «Поэт и толпа». Вот такая, вкратце, диспозиция дискутирующих сторон.

Мнение автора об отношении Белинского и Писарева к творчеству и личности Пушкина

Теперь позвольте и мне присоединиться к заочному спору и высказать сначала общие соображения, а потом поговорить о стихотворениях. Начнём с высказываний Писарева. Его гражданская позиция, безусловно, импонирует. Конечно, надо помогать людям развиваться, надо их учить хорошему – если можешь; надо формировать активную и социально полезную жизненную позицию. Всё это залог здорового функционирования общественного и государственного организма и развития любого члена этого общества. Сказав это, надо напомнить, что Писарев пишет свою статью в 1865 году, в разгар именно таких настроений в обществе, совершенно не учитывая исторического контекста эпохи Пушкина.
При всех событиях той эпохи, в общественном плане это было совсем другое и существенно менее активное в общественном плане время. Если взять творчество Пушкина в контексте его эпохи, в контексте его воспитания и образования, то Александр Сергеевич расширил границы своего видения от этой отправной точки просто невообразимо. За одно это перед ним надо снять шляпу. Что стоят его исследования о Пугачёве, я уж не говорю о «Борисе Годунове». Последнее произведение, это настолько безупречно выверенное, взвешенное и гармоничное до грациозности творение, по форме и содержанию, что я, к примеру, в этот момент даже не могу что–то сопоставить с ним. Чёткость, глубина понимания человеческой природы, исторического контекста, точнейшим  и выразительнейшим образом подобранная палитра красок для описания героев, и безупречное и точное изображение динамики развития событий ставят это произведение в разряд шедевров мировой литературы сразу и безоговорочно. Сам Александр Сергеевич, зная, что он написал, сказал «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» И я готов подписаться под каждой молекулой чернил, которыми были написаны эти слова.
Писареву, похоже, невдомёк, что все перемены в общественной атмосфере его времени во многом подготовлены произведениями Пушкина. Так что, с моей точки зрения, упрёки Писарева к Пушкину и его творчеству в плане недостаточной гражданственности его творческой позиции несостоятельны.
Пушкин, в отличие от Писарева, человек мудрый, сбалансированный и гармонично развитый во всех измерениях. Он видит жизнь в целом, во всём её великолепии, прозе, несчастиях, но всегда в её неотъемлемом единстве. И потому ему доступно то, что Писарев, к сожалению, видеть не может, даже в плане так защищаемой им гражданской ответственности каждого члена общества. Конечно, можно было писать другие произведения на месте Пушкина, которые больше бы понравились Писареву и которые были бы более озабочены воспитанием широких трудовых масс и общественным прогрессом. Но Пушкин писал так, как он считал нужным. И у меня к Александру Сергеевичу претензий на этот счёт нет. Никаких. Я тоже не всё принимаю в его творчестве, я вижу какие–то вещи, которые можно было бы сделать лучше (сейчас, почти двести лет спустя, легко быть умным). Ну и что? Пушкин от этого не перестаёт в моим глазах быть величайшим поэтом. Понять и принять – это то, что сделал Белинский. Но не Писарев. Ему это и недоступно, да он и не захочет, даже если бы мог, потому что вполне наслаждается своей ролью и своей позицией народного защитника. Ну и молодец.

Стихотворение «19 октября»

Любое творение, в том числе научное, резонирует не в вакууме. Оно затрагивает только те струны души, которые в ней есть. Наше восприятие формируется воспитанием, физиологией, средой и так далее. Кто–то смотрит фильм, и он ему нравится, хотя там сюжет довольно кровожадный. Но он резонирует в душе. Сидит человек, смотрит фильм, и кажется ему, что да, вот так вот за такое и надо, именно так! Это по справедливости, такое нельзя прощать, я бы не простил, и тоже наказал бы. И именно так, как герой. Или героиня. Ему нравится, потому что он тоже хотел бы, чтобы по–настоящему, чтобы вот по таким правилам жили, чтобы справедливость торжествовала. Сам он не может, потому что работа, да и другие дела, но душой, или каким–то кусочком её, он с таким героем. Он его понимает и душой поддерживает, болеет за него. Чем–то герой симпатичен. Для одного человечностью, для другого своей храбростью, которой, ему, может, самому не достаёт в обыденной жизни, ну тогда хоть мысленно объединиться с героем экрана, и как бы вместе показать этим негодяям кузькину мать!
Воображение, оно ведь тоже от наших чаяний пляшет, в том числе самых исконных. Оно ими же питается! Нашими мечтами, нашим опытом и нашими представлениями о жизни. А фильм, он может помочь разбудить эти чаяния, напрямую или опосредствованно, но это уже другой вопрос.
Стихотворение «19 октября», как произведение искусства, резонирует в чьей–то душе, у которой было или есть что–то похожее, какой–то созвучный опыт и размышления. Пушкин говорит поэтическим языком с таким читателем о том, что он, читатель, и сам испытывал, или смутно ощущал когда–то, но только Александр Сергеевич воспринимает через призму, или слои, своего собственного опыта и представлений о жизни, а читательская душа либо резонирует и открывается навстречу, либо спит, поскольку именно вот этот опыт и мысли Александра Сергеевича её абсолютно не интересуют и ей несозвучны. Вслушайтесь:
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Ну как же моей душе не откликнуться на эти строки, когда похожие чувства столько раз наполняли её до краёв при виде осенних лесов и в Сибири, и в Средней полосе России, когда я сам бродил по раскисшим осенним полям и лугам под серым небом, затянутым низкими, быстро несущимися облаками, то и дело просыпающими из себя мелкую холодную морось. А когда просыпаешься утром в палатке, поставленной на опушке березового колка, и открываешь полог, то видишь перед собой иней, покрывший и увядшую осеннюю траву, и давно убранное картофельное поле с неряшливыми кучами уже тёмно–коричневой ботвы. И так тихо, и так ожидающе хорошо и спокойно становится на душе, и кажется, что так бы и сидел на свёрнутом спальном мешке возле палатки, и глядел и глядел на это заиндевевшее от утреннего морозца голое и всеми покинутое поле. А день… Да, да! Он ведь и правда короткий поздней осенью, и появляется действительно как будто поневоле, долго и неохотно пробиваясь сквозь толщу серых осенних облаков, но зато так быстро уходящий обратно.
Разумеется, у каждого своя сила эмоций и индивидуальные детали увиденной картины, но общее то, что эти несколько мастерских штрихов, воссоздающих осеннюю природу, вызывают эмоции, вызывают ассоциации и мысли достаточно глубокие, чтобы они могли поменять состояние нашей души, и перемена эта хорошая, освежающая. Поэтому мне и нравятся эти строки. И они понравились мне ещё в школе, когда было довольно далеко до того дня, когда мы курсантской ротой, строем, будучи на военных сборах, ходили по Михайловскому и его окрестностям. А остальное стихотворение тогда я не воспринял, оно вообще на меня какую–то тоску навело. Какая–то меланхолия. Я, правда, обеспокоился насчёт частого упоминания возлияний, ведь это вредно, но учительница меня успокоила. У нас была хорошая умная учительница. Она сказала, что это больше поэтический образ, традиция. На деле Пушкин вполне здраво относился к употреблению вина. И я успокоился. Поэтический образ, это я понимал.
Вы знаете, я вот сейчас осознал, что могу говорить и говорить об этом стихотворении, но мне кажется, читатель уже понял, что я имею в виду. Хочу только добавить, что с возрастом во мне начали находить отклик и другие строчки и строфы этого стихотворения. Я увидел и разделил мудрость Поэта, и по отношению к своим друзьям и к самому себе. Посмотрите: деликатность Поэта, его личности, уважение и близость к своим друзья – ну разве не дышат строки стихотворения слившейся гармонией этих чувств?

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Ну конечно, гипербола насчёт того, что «целый мир чужбина», но даже и она попадает в тональность всего стихотворения, зря Писарев так на неё ополчился. Поэт тем просто хотел подчеркнуть близость их товарищества. Ну, может не очень удачно, потому что народ всё–таки жадный был до жизни, и этот мир, и его огромность им были нужны как поле деятельности, что уж их так привязывать к прошлому, хотя бы и милому и дорогому. Жизнь продолжается! Но надо вспомнить, что Пушкину на ту пору было 26 лет, и определённый юношеский экстремизм и поиски себя и осознания мира продолжаются, идут полным ходом. Вы посмотрите на скорость, с какой Пушкин прогрессировал. Это такой мощный старт, такое ускорение, что мне трудно найти аналоги в истории человечества. Может, Александр Македонский, но тот к 33 годам исчерпал себя  до дна (можете посмотреть его портрет в конце жизни где–нибудь на интернете), а Пушкин только набирал и набирал силу, и с какой скоростью, и с какой мощью.
Писарев против меланхолии Пушкина и неверия в будущие поколения. Конечно, форма выражения этих мыслей у т. Писарева ниже планки, но по сути что–то есть. Мне тоже, откровенно говоря, не по нутру излишняя и несколько уничижительная жалость в отношении старого лицеиста, но Пушкин в какой–то степени компенсирует её последней строкой. Человек он был жизнерадостный и здоровый, и естество и сбалансированность его натуры, которые со временем только укрепятся, не могли не проявиться даже в этом грустном по тональности стихотворении. Но грусти светлой и лёгкой, вот чего не надо забывать.

Несчастный друг! Средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой...
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.

Сказав всё это, оставляю за Пушкиным свободу выражения своих чувств и мыслей. Примерно то же самое, если вы помните, сделал Белинский. Это тот случай, когда действительно не надо «со своим уставом в чужой монастырь», потому что у этого «монастыря» свой устав вполне на уровне.

O «черни» и предназначении поэта

Прежде чем прислушаться к язвительной и уничижительной критике Писарева, в чём–то, кстати, оправданной по сути (но не по форме), давайте попробуем понять общественное положение Александра Сергеевича. Молодой человек, из элиты этого общества, которому изначально открыты многие дороги, по которым так успешно уже начали движение его друзья, должен сделать отнюдь не стандартный выбор и определиться со своим статусом и жизненным предназначением. При его происхождении стать поэтом, это однозначно опуститься вниз в социальной иерархии. А он на это идёт добровольно, но можете представить, какая борьба происходит в его душе. Любому надо оправдать свои занятия, свои дела хотя бы в собственных глазах. За многих это делает общественное мнение, как, например, для высокопоставленных чиновников. А кто такой поэт в общественном мнении? Да так, пишет что–то, порой непонятное. Забавно иногда на досуге почитать, но это и всё. Это сейчас борьба за умы стала делом прибыльным и важным для государств, а тогда идеологические войны ещё только набирали силу, хотя многие передовые в этом отношении страны к тому времени уже снимали густые пенки даже с этих первых начинаний. (Можете посмотреть мою статью о влиянии западной цивилизации на ситуацию в России.)
Потом, Пушкин писал не идеологически выверенные сочинения, а такие, какие он хотел, что тоже усугубляло его и без того шаткое положение. И в такой сложной житейской ситуации он, конечно же, должен для себя понять и решить вопрос о роли поэта в обществе и, фактически, предопределить этим решением свою судьбу. По сути, это душевные метания, максимализм, и трудно ожидать от него взвешенных оценок в такой ситуации. Мне представляется следующий образ. Его друзья уходят от него всё дальше и дальше по столбовой дороге, а Пушкина берёт судьба эдак под локоток и вежливо говорит:
– Извините, Александр Сергеевич, Вам сюда–с.
– Куда же это, сюда–с? Тут, простите, непроходимый лес.
– Именно так, Александр Сергеич. Непроходимая чащоба–с.
– Позвольте, так ведь здесь даже и тропки никакой нет!
– Нет–с, Александр Сергеевич. Но только с Вашим–то талантищем по другой дороге не пройти, тесно–с будет.
– Так ведь, позвольте, и кромешная тьма впереди.
– Кромешная–с. Именно так, Александр Сергеевич, кромешная! Поэтому Вам по ней и идти. Другого–то сюда калачом не заманишь. Да и не уйдёт он далеко, другой–то. Темнота, бурелом, хищники опять же, на каждом шагу–с.
– Но Вы хоть скажите, как долго мне вот так, как сказал другой Поэт «наугад, как ночью по тайге» идти?
– Всю жизнь, Александр Сергеевич. Да–с. Всю жизнь.
И Пушкин смотрит, как по дороге всё дальше уходят его товарищи, и берёт его сомнение, то ли он делает. И его размышления как раз и призваны разрешить эти сомнения, в результате чего появляются, например, такие строки.

И толковала чернь тупая:
«Зачем так звучно он поет?
Напрасно ухо поражая,
К какой он цели нас ведет?
О чем бренчит? чему нас учит?
Зачем сердца волнует, мучит,
Как своенравный чародей?
Как ветер, песнь его свободна,
Зато как ветер и бесплодна:
Какая польза нам от ней?»

Мало кто спокойно отнесётся к тому, что его назовут «тупым». С моей точки зрения, бесполезное занятие; конструктивный диалог при такой изначальной посылке вряд ли получится. Потом, спектр развития людей непрерывный, от нуля и до пушкинского. Многим не так много надо подсказать, чтобы они прозрели и сами поняли некоторые истины. Так что если, в среднем, уважительней относиться к людям, то тогда и договориться легче будет. А договариваться надо, потому что вся деятельность поэта связана с народом, с реальной жизнью. Без народа, без человечества, поэт никуда, он никто – сам предмет творчества исчезает. Конечно, и народ может быть ещё тот, и вполне может оправдывать даже такую нелестную характеристику:

Он пел — а хладный и надменный
Кругом народ непосвященный
Ему бессмысленно внимал.

Да, и «непосвященный», и «бессмысленно». Ну вот такой он, народ, но именно с ним и жить Поэту рядом и вместе, и другого нет. Надо ли ему говорить, какой он есть, и прямо вот так в лоб правду–матку? В конце концов, и Писарев в этом плане прав, задача стоит так, что надо всем нам вместе как–то развиваться, решать проблемы, двигаться вперёд. И потому, как мне кажется, надо стараться говорить так, чтобы до народа доходило, что ему хотят сказать, и сам стиль должен соответствовать этой задаче. Это не значит, что надо идти на поводу у толпы, или начинать сюсюкать с народом, просто надо чувствовать меру. Хотя, при прочих равных, лучше поэт пусть напрямую выскажет своё нелестное мнение. Если оно справедливо, то кто–то всё равно задумается. Правда, скорее всего, когда Поэта уже закопают.
Поэт должен быть ближе к жизни, это источник его творчества. А Пушкин говорит:


Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.

Да нет, конечно. Никуда поэту не деться ни от житейских волнений, ни от битв, и будет постоянно приземляться его вдохновение прозой жизни, а в сладкие звуки врезаться звук железа по стеклу. И самое лучшее в такой ситуации, это и остаться верным своему поэтическому дару, и правде жизни, не отвернуться от неё, но приять в себя. Что, собственно, Александр Сергеевич и сделал, подтвердив такую позицию всей своей творческой жизнью.
Надо понять, в какой сложной ситуации жизненного выбора находился Пушкин. Сложно добровольно вступить на этот путь и пойти уже без оглядки. И всё равно будешь оглядываться.
Когда я не могу три–четыре года опубликовать важный научный результат, из–за того, что из двух–трёх рецензентов хоть один, но попадётся неумный, который не поймёт, о чём статья и тем её «зарубит», то, в конце концов, нервы сдают, и где–то оно прорывается. Например, в стихотворении: «Пигмеи! – хочется порой сказать.» Но я тут же восстанавливаю баланс: «Но я неправ, я это знаю.» В конце концов, две статьи об этом результате я опубликовал и книгу выпустил. Что подтверждает, что проблема была не с результатом, а с «народом».

Что касается использования слова «чернь», то здесь я, пожалуй, солидарен с Блоком. Этот термин вряд ли имеет под собой сословное понятие. Скорее всего, имеются в виду люди, неспособные воспринять общественно значимые цели, идеи прогресса и богатый эмоциональный мир поэта. Мир таких людей сосредоточен в узких рамках утилитарных понятий и прагматических целей. Ну и что? Не могут же все быть поэтами. Но просвещать людей надо, что есть нечто такое, что они хоть и не понимают, но оно представляет, тем не менее, ценность, и топтать или убивать поэтов за это не надо. А какая–то часть воспримет! Но без воспитания и обучения сами они для себя никогда не откроют это новое жизненное подпространство.
Ничего в этом обидного нет, если кто–то что–то не понимает. Я как–то делал проект, и забрёл в кабинет к владельцу компании, по делу. А он в это время с таким восторгом и с эстетическим наслаждением разглядывал только что полученную клюшку для гольфа. (Ситуация прямо как в книге Дейла Карнеги – о том, как приобретать друзей.) Я из любопытства задал вопрос, а что вообще значит хорошая гольфовая клюшка. Последующий час он с воодушевлением, с явным удовольствием, излагал мне свой взгляд на гольфовые клюшки. К концу его доклада на столе лежал десяток других клюшек, а вокруг стола был расставлен ещё один десяток этих, оказывается, творений искусства. Я с интересом вникал в детали, задавал наводящие вопросы, и мне действительно было интересно. Но что я точно знал, что никогда в своей жизни мне не доведётся испытать того восторга и душевного подъёма при виде гольфовой клюшки, которые испытывал этот человек. Ну и что? Никакого чувства ущербности в меня это открытие не вселило. Так и с поэзией. Но дать возможность людям приобщиться к хорошей литературе, в том числе поэзии, надо. Иначе это место будет всё равно занято какими–нибудь суррогатными поделками. Это как с идеологией –  свято место пусто не бывает, всё равно человек примет какую–то систему идеологических взглядов, вольно или невольно.
Так что у меня это стихотворение восторга не вызывает в силу его экстремизма, но понять автора я могу.

По поводу «я памятник себе воздвиг нерукотворный…». Это из той же серии – подтвердить правильность выбора своего жизненного пути, может ещё раз убедить себя, что не зря были все эти жертвы, что принесут они когда–нибудь пользу. Пушкин имеет право об этом говорить. Нам может представляться, что с некоторой долей нескромности. Но когда ещё дождёшься, что тебя оценят? И оценят ли, когда ты видишь, кто кругом тебя, чем они занимаются и чем интересуются. Пушкин знал, произведения какого уровня он создал. Но много ли было таких, которые это видели и понимали? Для этого надо быть на одном уровне интеллекта с Пушкиным и понимать и чувствовать поэзию.
Для современников Пушкин был обыкновенным, едва ли не заурядным поэтом. Ну, пописывает что–то там, так ведь многие пишут. Сколько времени понадобилось, чтобы сложились такие благоприятные условия, чтобы Пушкина «открыли». А ведь могли и не «открыть»! Причём с большой долей вероятности, как ни странно такое слышать. Так что пришлось Александру Сергеевичу самому рассказать людям, какого рода произведения он создаёт, и что он за человек. Конечно, прочитав такое, многие испытывали и продолжают испытывать искреннее возмущение, как им представляется, хвастовством поэта. На деле, человек объективно оценил значение своего творчества. Просто мы очень редко сталкиваемся с таким уровнем достижений, многим в течение всей жизни не придётся встретить что–то даже похожее. И это относится к любой области. Так что и в этом случае, как мне кажется, надо просто понять ситуацию и с благодарностью принять к сведению объяснение о значении его творчества.
Я вот тут подумал, что и мне бы не мешало написать спокойное размышление о своём творчестве. Белинского на меня точно не найдётся, а уровень свой, я думаю, оцениваю объективно. Ведь мало кому в голову придёт, что некоторые мои стихотворения это литературные произведения, без всякой натяжки, высшей пробы. (Вы думаете, я не знаю, что многие из вас, прочитав эти слова, задохнутся от возмущения.) Собственно, за примерами далеко ходить не надо. Мало кто заметит, что и эта статья написана в определённом литературном стиле; она будет воспринята как информация, не более. А ведь она даже в жанровом плане, как пример литературной критики, представляет самостоятельный интерес (за вычетом некоторых фривольных отступлений). Но всё это проходит мимо, мимо…
Кстати, на сайте lib.ru можно увидеть отзывы, в какой–то мере подтверждающие сказанное об уровне некоторых моих поэтических произведений. Например, Михаил Узланер, сам поэт, написал о стихотворении «Осень» отзыв: «Высший класс!». (Оно же песня.) И он не один придерживается такого мнения. Но увидели ли люди, что за «классом» этих стихотворений стоит сознательно воплощённая новая поэтическая концепция?.. Никто просто не ожидает встретить литературные творения концептуально нового уровня в таком месте, как раздел «Самиздата». Да и качество стихотворений сильно отличается – редко пишу, а здесь, как и в любом деле, нужна регулярность. То же самое, в принципе, не могут допустить знакомые, в силу запрограммированного на средний уровень подсознательного отношения к людям, которых мы знаем. А когда не ищешь, то как что–то можно найти? Правильно, никак. Но у меня в этом плане никаких претензий нет, никогда не было, и быть не может. И вы поймите, я говорю это не для того, чтобы похвастать или снискать себе лавры. Просто будет жаль, если эти произведения так и уйдут в небытие, а они могли бы составить фундамент для последующего развития. Это не просто хорошие стихотворения, это новое поэтическое качество, выросшее в новую поэтическую концепцию, поэтическую форму, место которой в будущем. Не знаю, напишу ли когда об этом. Если да, то какие только скороспелые обвинения в хвастовстве и самомнении не обрушатся на мою голову!.. Что–нибудь вроде: «Ага, конечно, ещё один Пушкин нашёлся!» Как говорится, «и вся любовь» благодарных читателей. Так что я ещё хорошенько подумаю, прежде чем пускаться в такое рискованное плавание в качестве мишени для убийственных ударов злорадствующих острословов, которые сидят в безопасности своих крепостей на суше. Не то что на меня это может сильно подействовать, просто, если никто не поймёт, о чём идёт речь, стоит ли тратить силы? Рассчитывать на будущее?.. Не знаю, сказать по правде. Может быть. А может быть и нет.
Людям нужно признание даже не для славы, а как подтверждение того, что они двигаются в правильном направлении, делают что–то нужное, что их деятельность, а тем более подвижничество, имеют смысл. Это всё равно как идти много дней по пустыне, не зная точно, в том ли направлении двигаешься, а силы и запасы воды тают каждый день.
Вообще, труд людей надо оценивать по справедливости. У поэтов, собственно, это единственная награда, которую они могут заслужить, и если их ещё и этого лишить, то будет совсем нездорово. Для учёного тоже важно признание результата. К примеру, я изобрёл механизм для быстрого обмена данными, в сотни раз быстрее, чем было до этого. Больше года потратил на разработку. Но с точки зрения бизнеса я неправильно построил стратегию. В общем, продукт «уплыл» от меня. И через три с лишним года одна большая компания опубликовала документацию, в которой излагалось, как можно использовать моё изобретение с их продуктами (для себя они начали использовать раньше). А я, как говорится, остался «у разбитого корыта» («Сказка о рыбаке и рыбке», А. С. Пушкин). И теперь, когда я вижу описание своего изобретения и очень похожий код в документации продуктов той компании, то думаю, что по справедливости следовало бы меня упомянуть как автора и идеи, и разработанного продукта. Но этого не случится. Вот такие правила игры. Плохо, что из–за каких–то неумных людей, помешанных на деньгах, человеческие сообщества начинают жить по таким зверимын правилам. Ни к чему хорошему это не приведёт – за это я могу поручиться.
О соотношении эстетического, нравственного и других начал в поэзии

Любое явление, и поэзия не исключение, воспринимается как единое целое. Или, по крайней мере, должно так восприниматься. Иначе мы неминуемо что–то упустим, и наше восприятие будет искажено. Поэтическое произведение воздействует одновременно по нескольким, если так можно выразиться, каналам. На ритм накладываются слова, в которых заключен определённый смысл, и то и другое находит отклик в душе, и это порождает эмоции, которые воспринимаются как единое целое. Разумеется, соотношение, скажем, эстетической составляющей и интеллектуальной насыщенности может быть разным, и вот в этом и состоит искусство поэзии, чтобы воссоздать полную и в то же время красочную и гармоничную картину. Без эстетической составляющей поэтическое произведение сразу и много потеряет. С другой стороны, а какая ценность в произведениях, основное содержание которых эстетическое? Писарев даже не задаётся этим вопросом. Он сразу и безоговорочно отвергает все произведения, которые не преследуют определённую созидательную цель, например, преобразование общества.
Вы знаете, спектр жизни необычайно широк. Я не считаю, что критерий общественной пользы должен быть единственным мерилом ценности поэтического произведения. Эстетическая составляющая может иметь высокую ценность сама по себе. Например, как первая строфа стихотворения «19 октября»; да и всё произведение в целом, каждая его строфа, «купается» в своём и эстетическом, и нравственном, и многих других контекстах.

В заключение этой довольно длинной статьи позвольте добавить, что хотя мы и сосредоточились на обсуждении критики Пушкина, не хотелось бы упустить один из важнейших аспектов его подвижнической деятельности. Концепция поэтического творчества Пушкина и сейчас читается как современная. Конечно, отчасти потому, что современная поэзия во многом определена творчеством Пушкина, но этот момент «будущности» его творчества, когда понадобятся годы и годы, прежде чем люди выйдут на уровень понимания его мироощущения, его концептуального видения и мира и концепции поэтического творчества, очень важный и почему–то незамечаемый.
Сколько мы ещё будем жить под благодатной сенью творчества Пушкина? (Если сделать допущение, что русский язык не выродится окончательно.) Не затенит ли она новые растения, не дав им взрасти без солнечных лучей? Всё зависит от нас самих. Не сотвори себе кумира! Но и не свергай прежних. Место под солнцем найдётся для всех, если подходить ко всему с умом. И позвольте подкрепить этот довод строками из моей поэмы «Нити».

«Кто с головой и понимает –
Для умных хлама не бывает»

А всю статью закончу строками из той же поэмы; как будто я чувствовал, что они когда–то пригодятся:

«Ах, Александр Сергеич Пушкин,
Ведь Ваши рифмы – как игрушки…»