Из дневника Вольдемара Набатейского
Сумасшед. Мусагет. Где-то мышь, где-то свет. Где-то дрёма и мгла, которой здесь нет. Где-то сны и мечты, где-то явь уязвила нашу память, о мать, колыбель и могила. Где-то там... Помнишь?.. Ты не забыла мерцанье реки? А мосты? Мост и мельницу, башню, блеск молний в ночи и падение бабочек в пламя свечи. То падение в свет, в пустоту. В простоту, что, прикинувшись сложной, фору даст воровству. То падение в ложь, в лужу истины, тут же застывшую студно. Ты рукою коснись — здесь стена, испещрённая фресками чудными. Здесь не тьма, а тюрьма. То есть свет. То есть весть благая. О чём? О том, что тьмы больше нет. Больше нет нашей родины, нет мудрой прохлады. Есть же истина — весть о солнечном аде. Весть о свете, что тьму разорвал на куски. Весть о камне, что запер теченье реки. Весть о падшем изменнике, «Богом» себя возомнившем. Нашу Башню взорвавшем и мнившем себя победившим, но настигнутом Мстителем, связанном здесь и распятом. С нами запертом здесь. В ожиданьи того, что зовётся Возвратом.
Наш тюремщик — художник. И сам он в тюрьме. Каменеет Персей. И летит на метле Мнемозина, Медея, Медуза. Тюремщик, источающий солнечный бред — о триумфе мечты, обретает лишь узы. Распадается ад. Разлетаются музы, как пчёлы от бортника злого, как солнце. На прощанье ужалив (ведь жалко у пчёлки). Я за зло Азазель / Азазель я за зло. Так cheval du soleil заклинает осёл
Ну а слёзы его обращаются в лёд. Янтарём застывают, что на вкус словно мёд.
Змей Луны, что на башне взирает окрест, зрит осла он, солнечный вихрь и крест.
Свидетельство о публикации №116043004837