Записки конца марта

I

Начало весны. Одноглазый взлетел воробей
С дерева сна, воздух крыльями взрезав, как ситец.
От бетонных, кубических, твёрдых, солёных скорбей
Полетел этот грязный пернатый сновидец.

Покачнувшейся ветвью… (Но тут – перебивка минут,
Сноп заблудшего света, инструкция из послесонья.)
Покачнувшейся ветвью укажет дриада, где тут
Лаз во мху меж изломанных глыб бессезонья.

Как-то странно проснуться внутри чужеродного сна,
Ощутив себя кем-то другим – и в делах, и в привычках, и в речи.
И чужих золотистых небес так странна пестрина,
И в неправильной форме трельяжах твой вид – не вполне человечий.

Миг… (Опять перебивка: минуты сбиваются, бьют
Тело спелого сна молотками тоски и безверья.)
Миг – ты снова на ветке. Так лёгок твой птичий уют.
Так легко осознание. Твои правила. Твои перья.

II

Этот город, каким я его застал
Как-то раз в конце марта, теперь всё шире.
Поезд мой на другой, на прозрачный вокзал
Прибывает. Высотки в нарядном ранжире

Посреди пустоты расцветают. Пестрят
Китчем ярких реклам во всю ширь проспекты.
В новый уличный звукоряд
Вдруг да вторгнется звук вроде скрипа ленты,

Ленты в магнитофоне. Кому сдались
Эти ветхие спутники прежнего быта?
Взгляд, что раньше стремился ввысь,
Нынче сонно просеивает через сито

(Ближе к центру) дворцы, каналы, авто,
Пестроту прохожих, гризайль брусчатки.
Этот город узнан. И в нём никто
Не задержится возле моей сетчатки.

III

Лёгкое дуновение утреннего ветерка:
Так вот от штампа к штампу движемся ежедневно,
Благодаря чему невыносимо легка
Жизнь (даже когда не легка). И глядишь блаженно

Мимо несбыточных целей в серую хмарь болот:
Сырость ли, серость – привычно. Значит и всем понятно.
Ты не смотри на солнце, оно в те дыру ж протрёт.
Пятна? Но жизнь приятна, значит, забудь про пятна!

У каждого первого встречного в экстазе щербатится рот:
«Мы – венец поколений! Нам ли не знать, как надо?
Столько мы приняли блага от среднерусских щедрот,
От златоглавых церквей. И в каждом – ума палата!»

Солнце восходит. И снова, как водится, – на закат.
Но те же улыбки дебильи, та же в глаза роса.
Ну что ж, ползи, умножайся, жлобей, человеческий суррогат.
Эрзац сотворит чудеса.

IV

…И по лестнице вверх, в паутинное царство, где мрак
Щедро ссыпан в углах, средь отживших, безликих вещей.
Деревенский чердак. В чердаке – деревенский дурак.
В чердаке дурака – сквозняки и ни вещи вообще.

Половицы гудят под босыми ногами. Гудит
Воздух, так же гудят провода. А кленовые ветви
Отбивают в окно буги-вужный подветренный бит.
И оконные рамы так непростительно ветхи,

Что за их кособокой понуростью что-то скрывается: свет
Чёрно-белой свечи, чёрно-белое полюшко-поле,
На котором фигуры (ч/б), да на гвоздике криво ключи,
Их повисшие бороды, их беспредметное горе.

Что? Куда? Убежать? Уползти? Вниз? Покинуть чердак?
Отползти в эфемерное прошлое, в дни на бумаге.
Молча ходит озябший босой деревенский дурак.
На пыли, что ковром по полу, пятки чертят его: иероглифы, знаки…



____
Окончание метацикла связано с первыми "Записками конца марта": http://www.stihi.ru/2009/05/24/156