Иван да Марья

Ой Иван, в деревне слухи, что в колхоз всех закуют,
Заберут коня,  корову,  кур и хряков уведут,
Стариков всех в богадельню, а детей в казенный дом,
Ну, а нас в Сибирь к медведям, ночью вывезут тайком.

Знаю Марья, опер группа вся с оружием в руках,
Грабят всех, все отбирают,  вот и счастью пришел крах,
А казнят и высылают, где Макар телята пас,
Кулаков  со всей  роднею, не возьмут же они нас.

Ой, Иван, ты сумасшедший,  кто там смотрит где кулак,
Главный  опер, как бандюга, беспощаден и дурак,
Если двор имеет живность, и корову, и коня,
То считаются врагами и выходит нам  хана.

что придумать. где спасение, чтоб добро не сдать в колхоз,
Для начала может хряку, запустить под бока нож,
Кур порежу и собакам закучу я царский пир,
Чтобы меньше выпил крови, вдохновитель наш вампир.

Ой Иван, да и земелька вся пойдет, как псу под хвост,
Инвентарь и молотилку заберет хромой прохвост,
И коровку нашу Маньку, Жалко Ваня мне до слез,
Не отдам на поругание в непонятный мне колхоз.

Что ты  Марья,  власть слезою с дуру хочешь прошибить,
Им же проще, непокорных, для примера так убить,
Я так думаю, что проще, добровольно все отдать,
И работать недотепой, при возможности мешать.

Ой Иван, отец Порфирий в церкви ныне говорил,
Что антихрист всех погубит, тесно будет от могил,
И натравят, чтоб брат, брата, самолично убивал,
И чтоб сын, отца и матерь по доносам выдавал.

Лучше,  Марья, ты  язык свой,  покороче прикуси,
И грибов соленых к водке на закуску принеси,
Ночь коротка и успеть бы живность вовремя убрать,
Чтоб к приезду опергруппы, мы спокойно могли спать.

А  наутро по деревне вой стоял, как стон земли,
От бесправия и бессилия,  если хочешь волос рви,
Ты душою протестуешь, шлешь проклятия все на власть,
Жизнь угробил на хозяйстве, все отдай,  как черту в пасть.

Ну, а опер разоряет, все хватает всем грозит,
И хозяйство ледоходом,  скопом вдребезги летит,
И стоит осиротелый, весь пустой, крестьянский двор,
Будь то смерч прошел по судьбам или выкосил всех мор.

Кто не смог сдержать эмоций и высказывался вслух,
Суд вершили, здесь на месте и от тела летел дух.
Зуботычин не считали и поломанных костей,
Прихлебатели от власти присосались всех мастей.

Кто работал с неохотой или водочку любил,
То для них колхоз находка, председатель для них мил,
Негодяй стал активистом агитирует в колхоз,
А вчера и человеком не считал никто всерьез.

Вот ворвались к нам в подворье, бабы взвыли, дети вслед,
На колени опустился пред иконой стары дед,
Бабы  воют, а дед лобом прошибает ветхий пол,
Опер пнув ногою двери с папиросою вошел.

Посмотрел под  стол, под лавку, в печь зачем-то заглянул,
Влез рукой в горшок из кашей, облизнув ладонь,  рыгнул,
Шашкой треснул по горшочкам, растоптал все сапогом,
Жест приказа пистолетом нам идти за ним следом.

Дети прятались под лавкой, под кроватью, по углам,
Вот я в доме не хозяин и не верю в это сам,
Но, поругано жилище, тем казенным сапогом,
И в глаза смотреть детишкам, мог глядеть я со стыдом.

Председатель не крестьянин,  он коня за хвост схватил,
Конь был норовом копытом в лоб начальнику влепил,
Председатель без  сознания отлетел аршин на пять,
Ну, а опер с перепугу, стал по лошади стрелять.

Конь заржал,  рванулся к двери, очи лезут из орбит,
Кровь залила ему череп, мимо глаз струей бежит,
А в глазах недоумение и укор, ненависть, страх,
Он и падал, поднимался, он не знал, что всему крах.

Крах крестьянскому  подворью и крах вольному труду,
Труд приходит с принуждением, так крестьян берут в узду,
Кнут берут, но очень длинный   из Москвы чтоб погонять.
Циркулярами решили  научить крестьян пахать.

Активисты за налыгач, с двора Маньку волокут,
Дети воют, ну а Марья, преграждает телом путь,
Манька морду наклонила, стала Марьи лоб лизать,
Но, оглоблей  получила, не положено стоять.

Тянут грабли,тянут плуга, кто-то борону схватил,
И серпы, и косы, вилы, я упал лишился сил,
Мне вдруг стало безразлично и никто не даст ответ,
Что есть небо, но нет Бога и как вижу,  правды нет.

Если Бог, зачем позволил. беззаконие, зло творить,
И за тяжкий труд на поле, в крови собственной топить,
Мать кормилицу ту землю, без любви начнут топтать,
И не сможет она щедро, без ухода награждать.

От удара в бок ногою, попытался было встать,
Но сапог под носом грязный, завалил меня опять,
Долго это продолжалось,  злость излили на меня,
Лишь зато что председатель, лоб подставил для коня.

Воспитал коня зверюгой, что почтительности нет,
Что застрелен это верно, так как вредный элемент,
Помешал работе нашей, силу к власти применил,
Ты в ответе за насилие и за то что допустил.

Братцы,  я же не виновен, у коня животный нрав,
Он не знал что председатель с опер группой всегда прав,
Я же лично, добровольно, все добро отдал в колхоз,
Не кулак я, а крестьянин, жаль мне лошади до слез,

В область, в органы и точка, там мозги вправляют враз,
И путевкой обеспечен обещаем,  не Кавказ,
А с женой мы разберемся, дети все не пропадут,
Государство обеспечит и направит в дет приют.

Старики подохнут сами, богадельни у нас нет,
Развели здесь дармоедов, не деревня, лазарет,
Нам в деревне пахарь нужен, но идейным должен быть,
Чтоб не скряги  скопидомы и не ваш кулацкий быт.

Вам и землю, и корову, кур и свинок и коней,
А рабочий пролетарий, нищим ходит, кормит вшей,
Класс кулацкий процветает,  мясо жрет и водку пьет,
А рабочий строй заводы, нет, так дело не пойдет.

Кулаков мы уничтожим, будет равенство у нас,
Мы оставим кожу кости, будет наш крестьянский класс,
Делу Сталина был верен, также предан до конца,
Кто не с нами, значит враг наш, уничтожим подлеца.

Люди добрые, не враг я и к тому же не кулак,
И читать я не обучен и в политике дурак,
Но и мясо и пшеничку, я с семьей не проедал,
А излишки я народу, за бесценок отдавал.