Русалка

Догорала очередная свеча, он аккуратно зажег от нее следующую, загасил огарок и опять погрузился в изучение книги в потертой коричневой обложке, лежавшей перед ним раскрытой на одной и той же странице вот уже не один день. Прошло несколько часов, еще одна свеча почти догорела, он все так же сидел, уставясь напряженными, покрытыми сетью красных молний-сосудов, глазами в одну из страниц книги. И ровно за миг как он осознал это, ровно за секунду, как погасла свеча, он понял – великая тайна разгадана – он победил упрямство веков… Он не закричал: «Эврика!», не зарыдал от счастья, не бросился в дикий, безудержный танец, - нет, он просто откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и уснул. Проснувшись более чем через двое суток, он спокойно поднялся, зажег свежую свечу, бережно закрыл книгу, положил ее в холщовую сумку, висевшую на крюке, прибитом к стене, прибрал в комнате, задул свечу и вышел в полумрак сводчатого коридора. Он шел легко, все мышцы послушно отзывались малейшему его приказу, как будто не было бессонных трех суток и двух суток сна в неудобном, жестком кресле. Выйдя во двор монастыря, он понял что на дворе вечер, ранний майский вечер. Пели соловьи где-то у ручья, дул легкий ветерок, жизнь казалась сладким нектаром, который будет вечно тебя пьянить и радовать, не требуя взамен дани похмелья. Простившись издали взмахом руки со знакомым послушником, – говорить ему сейчас не хотелось – он вышел за приоткрытые ворота и направился под гору к видневшийся внизу деревеньке, где он жил. Уже почти стемнело, когда он распахнул дверь своего дома и, торопливо скинув плащ и сумку, вбежал в свою спальню. В темноте, наощупь он вытянул из-под кровати сундучок, откинул с него крышку и достал шкатулку небольшого размера. Встав с колен, он подошел к бюро, стоявшему напротив кровати, зажег свечу и дрожащими руками открыл шкатулку. На дне шкатулки одиноко лежал небольшой кусок ткани вышитый разноцветными нитями. Аккуратно развернув его, разглаживая пальцами, он поднес кусок гобелена к свету свечи. Изображение, вышитое на ткани ничем не отличалось от того, на которое он смотрел последние 20 лет то с тоской, то с вожделением, то со страстью, то с мольбой, то с содроганием оргазма, - но всегда с любовью, с великой, чудовищно странной, навеянной неисповедимыми ветрами судьбы любовью. Изображение на ткани показывало странное создание, -полурыбу-получеловека. Нижняя часть туловища существа представляла из себя половину рыбы - мощный хвост, покрытый блестящией чешуей, оканчивающийся раздвоенным плавником. А верхняя – половину человека – обнаженный торс женщины с роскошными формами, с развевающимися темными волосами и с призывной, но какой –то печальной улыбкой на губах.


Когда наступило утро следующего дня, он проснулся почему-то печальным и в странных сомнениях. То ли сны, виденные, но незапомненные, этой ночи, то ли давешние изыскания были тому виной, - он не понимал, да и не хотел разбираться. Ослепительной решимости его этакое крохотное облачко сомнения затмить конечно не могло. Совершив утренний туалет тщательнее, чем обычно, облачившись в один из костюмов для выхода, но в самый неброский, он вышел на крыльцо своего дома, зажмурился яркому солнцу, оглядел окрестности, как бы собираясь с мыслями и силами, и шагнул с крыльца…Все вышло естественно и практически так, как он предполагал, даже еще лучше для дела... Она занозила руку на гумне, конопатя в полу щели после зимы. Он увидел девок , которые практически несли ее под руки, когда они уже поворачивали к его дому. Он бросился навстречу им и сострадая, как врач, и давя хищную улыбку, как зверь,успокаивающий жертву. «Заноза засела глубоко, тут надо делать надрез», - сказал он, какбы произнося мысли вслух. Девки запричитали, и начали потихоньку пятиться от них вниз по улице, но две вызвались довести больную до его дома. Убежали они от его дверей гораздо быстрее, чем подходили. Убедившись что лишние глаза не наблюдают за ним, он легко поднял тело девушки на руки и пронес внутрь дома, в светелку, где у него было оборудовано что-то вроде смотровой. Она уже довольно крепко спала, - при осмотре на улице он успел усыпить ее специальным настоем трав, которым пропитал свой платок. Заноза оказалась неопасной, - надо было лишь обеззаразить ранку. Все остальное он проделал настолько быстро и буднично, как будто делал это сотни раз. Сделав небольшой надрез скальпелем в месте, где она занозила руку, он капнул не него из пузырька стоявшего на верхней полке на самом виду. От разреза не поднялся зловонный пар, не запузырилась кожа, тело девушки даже не выгнуло дугой в приступе исступления, - лишь весь раствор, вылитый на ранку без остатка впитался, как-будто втянутый туда ртом некоего существа жаждущего именно этой жидкости. Достав вчерашнюю книгу в корчневой обложке, он, не глядя, открыл ее на нужной странице и наклонившись над головой женщины зашептал на каком-то странном непонятном языке некие слова, понять и постичь которые не смог бы сейчас ни один человек на земле. Слова эти, точнее звуки его речи, как-будто обволакивали ее, потихоньку просачиваясь сквозь поры кожи внутрь ее тела, чтобы совершить там свое предназначение, - непонятное и неведомое. Наконец он оторвался от книги, взглянул в лицо той, которая лежала распростертая перед ним на столе, но тут же отвел глаза и отнял руку, что лежала все это время у нее на груди.  Он задумчиво отошел к окну, больше не взглянув на молодую женщину, лежавшую на столе, - а она была красива, красива той зрелой красотой, что скорее ближе лету жизни, чем ее весне, но длиться дольше и не так капризна и переменчива, как красота, отмечающая молоденьких девушек. Грудь женщины тихо подымалась и опускалась в такт ровному спокойному дыханию, а он все стоял и смотрел невидящими глазами в солнечный майский день за окном.

…Очнулась она уже ближе к вечеру. Недоуменно вертя головой, она приподнялась на своем импровизированном ложе и огляделась вокруг. Все еще ничего не понимая в произошедшем, она услышала его шаги и инстинктивно сдвинув ноги отшатнулась от двери. Увидев, кто вошел в комнату, она немного расслабилась, - она знала этого человека, более того, - он даже нравился ей и внушал лишь легкую робость и уважение, но никак не страх. Он улыбнулся ей с порога, подошел к столу, взял ее левую руку в свою – пощупать пульс.
- Ну, что же, - все замечательно, - сказал он с улыбкой, - вы уже практически здоровы, лишь легкая слабость напомнит вам в ближайшие сутки о том что с вами случилось, - он указал взглядом на повязку на ее руке.
- А что со мной произошло? - с некоторым испугом спросила женщина.
И он рассказал ей о занозе, о ее товарках прыснувших врассыпную при упоминании об операции, о том что она потеряла сознание от жары и усталости. Все это он рассказал ей настолько непринужденно, с легким юмором, проявляя трогательную заботу о ней, - что она окончательно расслабилась и успокоилась.
- Вам очень полезен будет сейчас прохладный речной воздух, - сказал он все еще сидящей на краю стола, еще недавно служившего ей ложем, женщине, - обопритесь на меня, и пойдемте, я провожу вас к заводям. Она благодарно кивнула, сделала шаг по направлению к двери, пошатнулась слегка, но он поддержал ее. Минут через пятнадцать они уже зашли под сень старых плакучих ив. Вечерело, но сумерки еще не наступили, солнце еще щедро дарило тепло, хоть и было оно уже другим это тепло – не таким ярким и страстным, а уже подернутым пеплом вечера. Они сели у самой воды, он чуть ниже, она чуть повыше, как бы опасаясь спокойной глади большой речной заводи, которая раскинулась перед ними в окружении деревьев, закатного солнца и начинающего кое-где темнеть безоблачного неба. Он опять ушел в свои мысли, глядя вдаль, щурясь от солнца, а она молча смотрела то на него, то на землю под своими ногами, то на небо и пролетающих над водой птиц. Странные мысли рождались у нее в голове в тот момент, совсем ей незнакомые  и несвойственные, даже чуждые ей…
- Умойтесь прохладной речной водой, вас это взбодрит, - сказал он, взяв осторожно ее за руку - она слегка задремала - и протягивая ей свой платок. Она спустилась к воде и, осторожно присев на корточки, взглянула на свое отражение на глади воды. Оно чуть колебалось и оттого казалось отражением кого-то еще а не ее самой, казалось слегка нереальным, вымышленным.
- Какая холодная, - сказала она, зачерпывая воду двумя руками и брызгая на свое лицо…

Он широко открыл глаза, стиснул кулаки и весь подался вперед, - он видел отдельно каждую струйку, каждую капельку, попадающую на ее кожу, видел отчетливо, как в замедленной съемке их движение по ее лицу. Она замерла, а потом вдруг по коже ее, расходясь от лица, побежали цвета, радужные краски, они пробегали по ее телу просвечивая сквозь одежду, вспыхивали и искрились, переливаясь  переходя друг в друга, создавая самые невозможные сочетания. Не устояв на ногах,она с шумом упала в воду, и вода вобрала ее как нечто свое, принадлежащее ей и ей подвластное. Некоторое время был виден лишь переливающийся разными цветами свет из под воды да рассекающие его временами неясные тени. Он с тоской и страхом вглядывался в воду. Потом все успокоилось. Он в отчаянии перетаптывался на берегу, с тревогой вглядываясь в речную глубину. И вдруг оттуда, из глубины стало подниматься что-то, едва различимое в тусклом уже свете заходящего солнца, все еще пронизывающего кое-где лучами воду. Сначала стало различимым белое пятно женского лица, потом – струящиеся, переплетающиеся при движении вверх темные волосы, а затем он радостно улыбнулся и зашел еще дальше в воду, стремясь быть ближе к появлению на поверхности реки мечты всей его жизни. Она всплыла, показавшись из воды почти бесшумно, как бы растягивая поверхность реки, надевая ее на себя. Существо со старинного гобелена было здесь - в тварном мире людей, в сумерках мая, оно, а точнее она – видя прекрасную грудь, усомниться в этом было невозможно – медленно приближалось к своему создателю. Он, озаренный счастьем воплощения небывалой мечты, стоял по пояс в воде, глядя на ее приближения. Не достигнув его, женщина остановилась, нырнула в сторону, взметнув мощным хвостом, покрытым зеленовато-перламутровой чешуей брызги, и вынырнула прямо перед ним почти касаясь своими грудями его сосков. Взгляд ее был, как бы погружен в себя, отстранен, но в тот момент он озарился тоской и отчаянием одиночества, стал меняться и манить его, ее губы, до этого скорбно сжатые, переменились в улыбку печальную и призывную, она встряхнула волосами, провела мокрой, прохладной ладонью по его лицу и груди, потом, прижимаясь к его груди своей, она потянулась к нему и шепнула: «Я так ждала тебя! Пойдем со мной!» Ни раздумий, ни страха - он даже не успел подумать про них - у него не осталось, он обхватил руками это вожделенное тело, впился губами в эти манящие губы, заглянул в глаза той, которую он ждал все эти долгие годы в своем одиночестве и тоске, в эти бездонные провалы, сулящие все розы мира, открывающиеся лишь раз в тысячелетие для таких несчастных безумцев как он. Она подхватила его, и они понеслись рассекая воду в какой-то неистовой гонке страсти и разрушения. Они слились в единое целое – одежду с него сорвало водой в первую же минуту – он ощущал как режут его ноги острые чешуйки ее хвоста, но лишь радовался этому в порыве любви, чувствуя ее всеми клетками тела, всеми нитями души, - всем своим существом. Они погружались под воду и выпрыгивали над водой почти отрываясь от ее поверхности, они  неистовствовали и исполнялись нежностью, их губы кровоточили, а языки сводило судорогой, крики их, слышные далеко окрест, то исполнялись звериной похоти, то звучали почти нежно. Наконец уже много раз испытав восторг обладания ею, уже истощившись и устав, он шепнул, сжав ее крепко в объятиях:
- Покажи мне свой мир, открой мне его. Я хочу узнать не только тело твое, но и душу, ведь я люблю тебя…
На этих его словах взгляд ее вспыхнул последний раз и опять обратился  внутрь себя, она выплыла вместе с ним на середину заводи.
- Лишь в глубине вод тебе откроется моя душа, - сказала она печально и начала вместе с ним погружаться в воду. Все глубже и глубже опускались они, он попробовал поцеловать ее, но почувствовал что во рту ее вода, которой он, увы, дышать не смог бы, он попробовал отстраниться, вырваться из ее объятий, но не смог, да и мысли уже не слушались его, они спали, как и его воля - утомленные и порабощенные чарами воды. Лишь на краткий миг в последний раз пробудился его разум, когда он, лежа на самом дне реки, смотрел в ее глаза снизу вверх и ощущал, что переполняющая его любовь останется навсегда с ним, никогда не потускнеет и не станет слабее. Ведь постичь такие глубины чувств – все равно, что познать ослепительные истины, это дано лишь единицам из миллиардов существ, и жить после этого обычной жизнью уже невозможно… возможно – лишь сниться русалке, вечерами выныривающей из воды и выбирающейся на замшелый камень расчесать свои волосы и попеть печальных песен, а по утрам ныряющей на дно чтобы уснуть и видеть сны обо мне…