Москва, омытая светом-город Булгакова и Пастернака

Москва — нерв, пронзающий судьбы  героев двух романов  ХХ века — «Доктор Живаго»  Бориса Пастернака  и  «Мастер и Маргарита»  Михаила Булгакова.

Москва Пастернака и Булгакова — родной, выстраданный город, но как несут их герои и это родство, и это страдание?
   
«И  Москва внизу и вдали, родной город автора  и половины того, что с ним случилось,  Москва  казалась  им сейчас не местом этих происшествий,  но главною героиней  длинной  повести, к концу которой они подошли, с тетрадью в  руках,  в этот вечер»1 , — напишет Пастернак в последней главе Эпилога своего романа, когда  уже  покинут эту землю  и  «автор» - поэт — Юрий Живаго, и его возлюбленная Муза — Лара, и многие герои первых страниц книги, но останутся жить их дети, друзья.
   
«Кони уже неслись над крышами Москвы. — Я хочу попрощаться с городом, — прокричал мастер Азазелло, который скакал впереди... Они пролетали  над  городом, который уже заливала темнота...»2   — так начинается прощание с  Москвой  в романе Булгакова.

Перейдя черту земного бытия, мастер - автор рукописи романа о Христе-Иешуа  и его возлюбленная Муза, Маргарита, направляются к месту своего вечного пристанища — в мир покоя и свободы.
   
Поэт—книга—любовь—смерть—вечная свобода — это путь героев романов Пастернака  и  Булгакова, и проходит он по полю жизни, имя которому — Москва.

Но если в романе «Доктор Живаго» образ «Москва-прощание» нерасторжим с образом «Москва-прощение», то в романе «Мастер и Маргарита» — они  оказываются  разорваны пространством неутихающей боли, мстительной памяти.
   
Исстрадавшиеся сердца героев в романе Пастернака уже в этом мире открываются прощению и любви к Москве, вечному городу, городу жизни, смерти  и  воскрешения: «Счастливое, умиленное спокойствие за этот святой город и за всю землю, за доживших до этого вечера участников этой истории и их детей проникало их и охватывало неслышною музыкой счастья, разлившейся далеко кругом. И книжка в их руках как бы знала всё это и давала их чувствам поддержку и подтверждение».

Эти слова утешения в Эпилоге романа Пастернака, какими могут быть только сладостные слёзы, музыкой благословения звучат всему живущему — городу и миру (urbi et orbi).
   
Какие незримые корни, связавшие землю и небо, напитывают Пастернака-художника неколебимой верой-любовью в его святой град, первый раз явившийся в самом начале романа в образе рождественской Москвы в начале века грядущих потрясений? — «Светящиеся изнутри и заиндевелые окна домов походили на драгоценные ларцы из дымчатого слоистого топаза. Внутри них теплилась святочная жизнь Москвы, горели елки...»
   
Совсем другим огнем полыхнёт любовь-ненависть мастера и Маргариты, улетающих из Москвы в иную вечную жизнь, к городу их страдания и краткого счастья. О, вначале не будет Москве никакого прощения! Неслучайно право первым проститься с ней отдает Булгаков  Воланду — князю тьмы.

Перед его пронзающим, леденящим, чужим взглядом предстаёт город, как бы приговорённый  к уничтожению. «На закате солнца высоко над городом  на каменной  террасе одного из самых красивых зданий в Москве ... находились двое: Воланд и Азазелло... им город был виден почти до самых краев». Они смотрят на Москву, и город накрывает тьма — начинается  огненная гроза.
   
Смотрят на «необозримую» Москву «тихим летним вечером» Гордон и Дудоров  (друзья Юрия Живаго), смотрят как будто из высокого терема времени, но совсем другими, человеческими, любящими, все претерпевшими глазами. Они смотрят на Москву и читают «тетрадь Юрьевых писаний»:   «К середине чтения стемнело,..  пришлось зажечь лампу».  Лампа-лампада зажигается над Москвой, и  «тетрадь Юрьевых писаний» — свободная поэзия — освещает темноту города, жизни и смерти в мире Пастернака и приносит негасимую веру в возрождение.
   
В дуалистическом пространстве романа Булгакова с его невероятными сплетениями и перевоплощениями добра и зла кажется, что за порогом земного бытия прощение-примирение может найти каждый. Кажется, всё и вся будет прощено на земле…

Но только не Москва. Только не город,  где был написан роман мастера, только не город, где к мастеру пришли великая любовь, страдание, безумие, смерть, а потом освобождение навеки... Только не город, в котором была сожжена, а потом воскресла рукопись его романа... Только не Москва... Кажется, что Москву в романе Булгакова ждёт более страшное искупление, чем распятие, — может быть, ее ждёт вечное НЕБЫТИЕ?
   
Даже в пространстве свободы, в последнем прости душа мастера и Маргариты  не прощает  город  их судьбы : «Мастер выбросился из седла, покинул сидящих и побежал к обрыву холма. Черный плащ тащился за ним по земле. Мастер стал смотреть на город.  В  первые  мгновения к сердцу подкралась щемящая грусть, но очень быстро она сменилась сладковатой тревогой, бродячим цыганским волнением». Затем   подступает « чувство глубокой и кровной обиды», но и оно  быстро исчезает. И  душа его наполняется «предчувствием постоянного покоя».
      
Но прощание мастера с Москвою не заканчивается успокоением. Вновь его «черная длинная фигура»  начинает метаться на краю обрыва, и в итоге не п р о щ е н и е,  а угрозу посылает он оставляемой  навсегда  Москве — он поднимает руку к небу, «как бы грозя городу».
   
Но разве это прощание с Москвою?

Так много здесь совсем другого литературного города. Кажется, на мгновение мастер что-то перепутал, а Маргарита забыла, что улетают они с Воробьевых гор в Москве, а не с Васильевского острова в Петербурге.

Так узнаваемы в мятущемся мастере все жесты обезумевшего от горя Евгения из «Медного всадника» Пушкина. Обернувшись, скачущая Маргарита видит, что «нет уже давно и самого города, который ушел в землю и оставил по себе только туман». Уж не Петербург ли это Андрея Белого растворяется во мгле (роман «Петербург», 1914)?
   
Неужели в тартарары проваливается Москва, город, осенённый в начале главы  «На  Воробьевых  горах»  небесной радугой — символом благословения? — «Грозу унесло без следа, и, аркой перекинувшись через всю Москву, стояла в небе разноцветная радуга, пила воду из Москвы-реки».

 Может быть,  Москва занимает чьё-то чужое, уже облюбованное в народной мифологии место? Место Петербурга — антипода святого града Китежа, — построенного на гнили болот и смываемого наводнениями. Поэтому в романе Булгакова именно Москва «уходит в землю», исчезает в темноту и мрак.   
      
Невозможно не услышать голос любви во всех последних описаниях Москвы, неистребимого булгаковского любования этим родным, чудным местом. Так  глядят его герои «на раскинувшийся за рекою город с ломаным солнцем, сверкающим в тысячах окон, обращенных на запад, на пряничные башни Девичьего монастыря». И эта «разноцветная»  радуга над Москвою, солнце, озаряющее город, дают читателю надежду, что п р о щ е н и е  может быть даровано, может родиться в сердцах героев романа Булгакова...

Им только нужно добраться до своего вечного пристанища, им только нужно безвозвратно потерять — Москву.
   
В Эпилоге романа в лучах лунного света в заветный час весеннего полнолуния возвращаются на землю навестить своего ученика мастер и Маргарита.

И эти лучи света омывают Москву и навсегда разрушают ужасную подземную тьму мстительного прощания.

В этом лунном свете к Москве приходит п р о щ е н и е, как приходит оно к человеку «в белом плаще с кровавым подбоем», который вместе с Иешуа поднимается по лунной дороге.
   
 И луна в романе Булгакова «Мастер и Маргарита» становится похожа на лампу-лампаду над  Москвой  в  романе  Пастернака «Доктор Живаго»:  два мастера, два поэта соединяются в музыке СВЕТА, звучащей над их городом п р о щ е н и е м 
и   н а д е ж д о й.


                Январь  2007 года,  Москва



Примечания

1.  Здесь и далее цит. по: Пастернак Б. Доктор Живаго. Роман. СПб.:  Изд-во “Азбука-классика”, 2005.
2.  Здесь и далее цит. по: Булгаков М. Мастер и Маргарита. Роман. СПб.: Изд-во “Азбука-классика”, 2006.


*Статья впервые опубликована в журнале «Вестник русского христианского движения», Париж, № 192, I – 2007. С.332-336.