Последний вальс

- Хочу научиться танцевать вальс.

 - Чего-о-о?

 - Вальс. Ты в курсе, что такое вальс? Его танцуют.

 - Вчера ты хотела тату.

 - Верно. Как одно  противоречит другому? - Она полулежала в кресле, курила

 каннабис и заедала дым шоколадом, – выключи ты это дерьмо. Как можно такое

 слушать?

 - Как можно курить траву и есть шоколад? – вопросом на вопрос ответил он.

 Этот дешевый рэп надоел ему самому, но он не выключал – чтобы позлить ее.

 Хоть как то отомстить за ее холод.

 - Тогда принеси мне молока.

 - Час от часу не легче. Ты извращенка.

 - Не больше чем ты. Не выключишь? – не дожидаясь ответа, они сняла с ноги

 туфлю и швырнула в стоящий на гладильной доске магнитофон. Не попала. Туфля

 отлетела в стену, уронив висевший на одном гвозде календарь за 1995 год, с

 полуголой девицей.

 - Ты придурок, - вяло продолжила она. Ты не умеешь танцевать вальс, слушаешь

 дерьмо, и у тебя в доме нет молока. Еще и календарь не в состоянии снять за

 прошлый год. Через две недели будет уже девяносто седьмой. Что ты подаришь

 мне на Новый год?

 Он затушила окурок, испачкав ее черничной помадой.

 - Шлюха. Я же люблю тебя больше жизни.

 Она не ответила. Сняла вторую туфлю, покрутила на каблуке и задумалась –

 швырнуть в него или в магнитофон. Потом передумала и кинула ее на пол. Было

 лениво производить активные действия.

 - Поставь Штрауса.

 - Кого??

 - Иди на х**…

 - Какого черта ты приходишь ко мне, пьешь мой коньяк, куришь мою траву и

 оскорбляешь меня? Ты даже уже не спишь со мной. – он начал заводиться.

 - Потому что ты мне это позволяешь. Ты подкаблучник. Если б ты хоть раз

 е*нул меня хорошенько. Я бы относилась к тебе по-другому. Я бы тебя

 уважала.  И спала бы с тобой.

 - Я не могу так. Ты ломаешь меня. Ты сделала из меня тряпку.

 - У тебя серьёзно нет Штрауса?

 - Ты вообще слушаешь меня?

 - Ты таскаешься за мной, потому что тебе ни с кем не было так в постели?

 - Да… Нет! И это тоже, черт возьми!

 - Не нервничай. Покури. - Она протянула его окурок тонкими пальцами с

 длинными ногтями с треснувшим черным лаком.

 - Я не хочу курить. Я хочу тебя.

 - Отстань. Я хочу нормальную музыку. И молока. Отвези меня домой.

 - Я выпил.

 - В сентябре тебя это не остановило.

 - В октябре. Именно тогда меня лишили прав.

 - Сейчас тебя уже нечему лишать. Жарко у тебя.

 Она медленно встала и стащила с себя платье. Дешевая синтетика, купленная у

 хлынувших в Россию китайцев, с треском упала на пол.

 - Зачем ты дразнишь меня?  - он жадно уставился в ложбинку на ее груди,

 упакованной в такой же дешевый китайский бюстгальтер. До него донесся запах

 резкого дезодоранта, пота и синтетики.

 - Нисколько. Просто мне жарко.

 Она начала снимать колготки, но ей стало лень, и оставив их стянутыми до

 бедер, она опять села в кресло.

 - Ты дашь мне денег?

 - Сколько?

 - Миллион. Я хочу шубу. Из натуральной овчины.

 - Я зарабатываю семьсот тысяч в месяц. Которые мне задерживают четверной месяц.

 - Иди разгружать вагоны.  – она опять щелкнула зажигалкой и меланхолично

 затянулась.

 - По-моему, тебе уже хватит. - Он забрал у нее чинарик.

 - Отда-а-аай! – ноги, запутавшись в колготках, взметнулись в воздухе.

 - Я разгружаю вагоны, чтобы поить тебя дешевым коньяком. Чтобы ты курила

 траву. Чтобы купить тебе это чертово дешевое платье!

 Ему стало стыдно. Перед ней – за то, что он не может купить ей шубу из

 натуральной овчины. Перед собой – за то, что он оправдывается перед этой

 потаскухой, которая мучает его. Хотелось плакать от бессилья.

 Он обессиленно опустился на пол.

 - Я хочу ребенка от тебя.

 - Отстань. Должно быть это очень забавно, но мне лень смеяться.

 Бессилье и стыд сменились непонятной тяжелой злобой.

 - Ты сука. Как и все предыдущие. Ты сука. Сука. – исступленно повторяя

 «Сука» он вышел из комнаты и пошел в ванную, прихватив отвертку.



 ***
 Когда он вернулся, она уже спала. Он высадил в нее три обоймы. 

 В девяностые у каждого второго был пистолет…



 ***
 Он не дожил до суда. Повесился в камере, нацарапав на стене черенком ложки

 «СУКА».

 А вальс танцевать он умел. Но было стыдно ей в этом признаться.