Еврейский националист

Фамилия Макса была Ягудин.
Он отличался редкой красотой и подлинной значительностью – высокий, белокурый, с правильными чертами лица, с многообещающей улыбкой. Мало кто догадывался об еврейских корнях Макса, ведь этимология имён и фамилий большинству людей неизвестна.
В то время, о котором идёт речь, я часто бывал у Макса  порой, засиживался допоздна.
Он был уникальный собеседник, особенно, когда разговор заходил о поэзии Серебряного века. В его личной библиотеке были собраны редкие издания, связанные с названной эпохой. Макс и сам был прекрасным филологом и исследователем литературы. Он выпустил две интересные книги о жизни и творчестве любимых мною Ходасевича и Георгия Иванова. Эти книги отличались умом и эрудицией, а также необычным взглядом и увлекательной интерпретацией фактов. С Максом было всегда интересно.
Он жил одиноко. Сколько я помню, ни одна женщина не переступала порог его холостяцкой квартиры.
Это занимало меня.
Однажды я не удержался и спросил:
- Макс, почему вы не жалуете прекрасный пол?
Макс насупился и резко ответил:
- Я женофоб!
И тут же перевёл речь на другую тему.
Меня интересовало и пристрастие Макса  исключительно к еврейским персонажам.
- Не только, - мягко возражал он.
- А что, - спросил я как-то в запальчивости,- Георгий Иванов, наверное, тоже болгарский еврей?
Макс сильно обозлился. Я ни разу не видел его таким.
- Хватит ёрничать! - закричал он
И добавил:
- Евреи - это святое.
Я не стал вдаваться в подробности.
А надо бы было.
В тот вечер мы засиделись до ночи, разбирая  один из стихов Бальмонта. Макс предложил новое его толкование, идущее вразрез с общепринятым. Я возражал. Макс многозначительно улыбался.
В дверь постучали. Макс повернул ключ, и в комнату влетела молодая особа.
- Кто у тебя? – начала она на высокой ноте и осеклась, увидев меня.
Я суетливо стал собирать вещи.
- Друг мой, - спокойно и даже невозмутимо произнёс Макс, – это Лёля. Мы с ней были женаты. А это, - он кивнул на меня, - молодой поэт.
Лёля перебила его:
- Не трудись, я знаю Маргулиса, он читал стихи в нашем клубе. Кстати, весьма неплохие.
- Извините, - пробормотал я и скользнул к выходу, - мне было приятно познакомиться.
На лестничной площадке стоял тип непрезентабельного вида. Он нервно курил сигарету. При виде меня тип втянул голову в воображаемый панцирь, как пытаются делать черепахи, и отступил в сторону.
- Здравствуйте! – вежливо сказал я.
- Топай отсюда! – грубо ответил тип.
Меня покоробили его слова, и я молча направился к выходу.
Раздался щелчок. Я не сразу сообразил, что это выстрел. Почему-то по памяти пронеслась странная смерть Маяковского, когда Нора Полонская уходила от него на репетицию и услышала смертельный вскрик.
В несколько прыжков я достиг двери Макса и надавил плечом. Дверь легко распахнулась. Типа и Лёли не было. Макс лежал на полу в странной позе. Я мгновенно осознал, что он мёртв.
Приехала милиция.
- Кто он? – спросил вошедший капитан.
Я объяснил.
- Что здесь произошло?
Как мог, объяснил и это.
- Задержитесь! – сказал мне капитан и принялся звонить по телефону.
Опустившись в кресло, я потерял сознание.
Очнувшись, увидел, что комнате появились новые люди.
Напротив меня стояли Лёля и тип из подъезда. Они были в наручниках.
- Эти? – спросил меня подошедший капитан.
Я кивнул.
- Кто такие? – задал вопрос капитан, обращаясь к Лёле.
- Мстители! – звонко ответила та.
- Какие ещё мстители? – устало пробормотал капитан.
- Посланцы Серебряного века,  - произнесла женщина, - дело сделано, приговор приведён в исполнение.
- Что за чушь! – разозлился капитан.
- Это вовсе не чушь, - вмешался в разговор тип, - мы из другого времени. Кстати, убитый тоже. Он в своих книгах выболтал тайны, которые не подлежали огласке. Он моральный преступник.
Тип взмахнул рукой, и убийцы, вместе с жертвой, испарились в воздухе.
- Ты что-нибудь понимаешь? – спросил меня капитан.
- Нет, - неуверенно сказал я.
- А чья это квартира?
- Моя, - прошептал я, с удивлением оглядевшись вокруг.
Капитан чертыхнулся и выскочил из комнаты. Внизу заурчал мотор – милиция уехала.
Некоторое время я сидел молча. Потом машинально подошёл к книжной полке и достал том литературного словаря за 1926 год
Открыл его там, где разместились статьи на букву "Я", и с удивлением прочитал:
"Ягудин Макс – еврейский националист, автор статей на  литературные темы, в которых интерпретирует события, опираясь на узконационалистические взгляды. Убит при загадочных обстоятельствах".
Пришлось позвонить знакомому психиатру.
Вот вам и Серебряный век, осложнённый еврейским национализмом!
Господи, когда это было?
А страшно. И многозначительно.
                Рафаэль-Мендель
                23 апреля 2016 г.