Совсем другая

   

Июльской ночью беглым муравьём
уснувший муравейник покидаю...
как ворон крови, выждала своё
живущая во мне, совсем другая.

Та, что привычна глазу и уму,
здоровалась, шутила, ела вишни,
и за день не переча никому,
была своей и не казалась лишней.

Чем ночь темней, тем явственнее та -
иной стези, иного назначенья,
что днём была надёжно заперта
до часа своего преображения.

Я в сладкий час пространной пустоты
освобождаю джинна из бутылки,
и в росах заблестевшие кусты
блаженную встречают у тропинки.

Есть справедливость для ночных гостей!
Моя Ока, яви свою прозрачность
вдали от вечно страждущих людей,
что сны алкают в утомлённых дачах.

Припомнишь ли, взъерошенный песок,
моей ноги нечёткий отпечаток?
И ты, сто крат исхоженный лесок,
что мною возведён любовно в святость?

Я трачу жаль на глупых мотыльков,
что жгучесть фонаря крадут у пирса.
Есть каждый день забава у ветров -
сдувать бескрылый хлам самоубийства.

А лодке, перевёрнутой вверх дном,
уж битый час претит моя осёдлость,
но ворох мотыльков под фонарём
провозглашает жертвенно упёртость.

Так грустный клоун ворожит во мне,
исполнив дня весёлую репризу...
какая благость вязнуть в тишине
таинственной улыбкой Моны Лизы!

Меня толкает павшая звезда
к полночному веселью караоке:
Маршрут груженой баржи в никуда
под взгляд луны ни добрый, ни жестокий.

Мой джинн-трудяга выполнил заказ,
кто выдохся — умерь свою безмерность.
Лишь караоке в баре в этот час
трёхжильностью испытывает нервы.

Иду домой. Вон — первый огонёк:
грибник охочий иль рыбак досужий?
Явилось продолжение у строк,
зачатьем странным сокративших ужин.

   Пансионат «Шахтёр» на Оке.
      23.04.2016 г.