И уже нам идиллии той не вернуть

               
                П.В.

Одичало лицо без бритья, а душе
хорошо здесь, средь мят и ромашек.
Лягушачья попса целый день в камыше
не смолкает, юродствует, пляшет.
Здесь такие солисты, что «Фабрика звёзд»
отдыхает, иная здесь мода:
то синички свистят, то усердствует клёст
на разлапистой ёлке поодаль.
Отражается в озере берег и всё,
что над ним проплывает по небу.
На озёрах таких Парамонов Васёк
даже в снах, извиняюсь я, не был.
Вот он снял карася и опять наживил,
и закинул с мальчишеским рвеньем.
На погосте заброшенных много могил
и заброшенных изб по селеньям.
В поле брошенном буйно цветут васильки –
вы такой красоты не видали! –
наползает туман от вечерней реки
да до нас доползёт он едва ли.
Я такую Россию увидел впервой,
ширь, раздолье, – катись хоть в карете! –
но собачий с надрывом тоскующий вой
вдруг принёс к нам откуда-то ветер.
И щемящее что-то заныло в душе,
напряглось, – уж не с логова ль волка?
Лягушачья попса стихла вмиг в камыше,
но, не стану я лгать, – ненадолго.
И уже нам идиллии той не вернуть,
тёплый ветер сменился бореем.
Собирайся, Васёк Парамонов, и в путь,
надо выбраться к людям скорее.
Одичало лицо без бритья, а вокруг
ни посёлка, ни дома простого, –
и тоской одиночества дунуло вдруг
в душу мне из пространства пустого…