Рассказ про бабушку Дашу и её сына, моего дядю

        РАССКАЗ ПРО БАБУШКУ ДАШУ И ЕЁ СЫНА,  МОЕГО ДЯДЮ,  РАЗДОБАРА ВИКТОРА КОНСТАНТИНОВИЧА.

Я вспомнила, как в детские годы, в нашей семье жила моя бабушка Даша. Её сын Дмитрий, мой отец, привёз её к нам из Ростовской области, Анастасиевского района, чтобы помогала присматривать за мной и сестрой Валей. Отец и мать трудились, а она за нами приглядывала. Я была старше моей сестры на три года. Она была очень капризной. Бабушке с ней приходилось не очень легко. Когда она укладывала сестру спать, у нас было время для общения, и я всегда просила её рассказать что-нибудь о ней и её семье. Она была хорошей рассказчицей. Мне было тогда около семи лет, но мне почему-то было всё очень интересно. В те времена не было телевизоров, компьюторов. Было радио, но мы особого интереса к новостям не проявляли. Иногда я слушала песни на пластинках, а их у нас было очень много. Бабушка была глубоковерующая женщина. По воскресеньям она ходила в церковь и меня с собой брала. Мне очень нравилось во всём ей подражать. Я надевала самое красивое платье, бабушка заплетала мне косы, повязывала себе и мне на головы белые ситцевые платочки, обвязанные кружевами. На бабушке была всегда длинная чёрная юбка из плотного сукна, кофточка, которую сама шила. Особых нарядов она не имела. Время было послевоенное, пятидесятые годы, страна ещё не встала на ноги после  Великой Отечественной войны. Но бабушка умудрялась себя и нас с сестрой общивать, обвязывать и наряжать. Не знаю, откуда у неё была немецкая швейная машинка «Зингер», вот на ней она шила одёжки для всей нашей семьи. Поверх одежды бабушка всегда носила красивый фартук с оборочками, как у школьницы. Я не помню, чтобы она носила туфли. На выход у неё были кожанные  высокие солдатские ботинки на шнурках. Они были примерно на два размера больше. Откуда они у неё были, я не помню. А дома она всегда носила парусиновые лёгенькие тапочки. Солдатскую обувку она очень берегла. Из дома она выходила в ботинках. Отойдя  немного от дома к безлюдному месту, ботинки снимались, вешались на палку, с которой она не расставалась, так как болели ноги. Босиком было идти легче, да и обувь не так быстро снашивалась. И так мы шли почти до церкви. Она была от нас далеко, нужно было пройти через весь город, переходить через железную дорогу. Иногда мы проходили под мостом, там было опасно идти, так как здесь ездили машины, хоть их в то, послевоенное время, было и мало. Нужно было успеть пройти это место под мостом, пока машин нет. Иногда приходилось прижиматься к стенке тонеля так сильно, чтобы тебя машина не зацепила. Это было очень опасно. Многие шофера останавливались и ждали пока люди выйдут из тонеля, не рисковали. Когда мы подходили к церкви, бабушка садилась сбоку дороги, отряхивала ноги от пыли, надевала чулки с широкими резинками, ботинки, и мы шли к церкви. Перед дверями бабушка осеняла себя крестным знамением, я становилась с ней рядом и делала тоже самое. А внутри церкви  меня бабушка ставила впереди всех. Там же стояли и другие детки. Мне очень нравилось церковное убранство. Бабушка мне рассказывала, что здесь меня крестили, когда было мне полтора года. Дети были очень послушными, стояли смирно всю службу, а когда батюшка кадилом обходил всех, то запах ладана опьянял меня. Я вдыхала его аромат с жадностью, как учила бабушка.Позади меня, где стояли взрослые, я часто видела, как бабушка стояла долго на коленях и молилась. Особенно она всегда молила Бога и Иисуса Христа за своего сына Виктора, что во время войны пропал безвести. Мёртвым она его не видела, поэтому батюшка ей посоветовал молиться, как за живого. А Бог там сам разберётся, как ему помочь. Главное, что мать молится,  помнит и любит его. Так мне бабушка прививала любовь к Богу, к близким и родным. Она всегда со мной перед сном молилась за здравие и упокой душ умерших и убиенных. Мы с ней постились перед пасхой и Рождеством. У бабушки были постные дни среди недели. Она ставила на стол серый хлеб и соль, набирала из ведра кружку холодной колодезной воды и говорила мне: « Сегодня мы постимся целый день. Будем кушать немного хлеба и соли». Я с неохотой садилась за стол, а она приговаривала, чтобы поднять мне аппетит: «Внученька, кушай! Хлеб, соль и вода-солдатская еда!» Я представляла себя солдаткой и ела, чтобы быть такой же сильной и выносливой, как солдаты.
   Спала я с бабушкой в её спальне на одной кровати. У неё было большое тёплое одеяло,которое она сшила сама и заполнила верблюжьей шерстью. Покрытие на одеяле было сшито из кусочков ткани, что папа привёз в работы. Им выдавали  на работе ситцевые обрезки для протирания деталей от мазуты. А работал отец мотористом. Приносил домой лоскутки мешками. Были там и лоскутки побольше. Из них бабушка шила мне юбочки, сарафанчики.Одна половина одеяла стелилась как простыня, а другой мы укрывались. Я сразу же вся согревалась и хотелось спать. Но у меня была одна обязанность.Перед сном нужно было расчесать бабушке её длинные волосы, а потом заплести в две косы. Руки от непосильного труда у неё были надорваны, болели, она не могла их высоко поднять, чтобы самой поухаживать за волосами. Помню, волосы у бабушки были смолянисто чёрными, блестящими, пахли растительным маслом. Родом она была из крымских татар. Дед мой, её муж, был тоже из тех мест. В Ростовские степи из Крыма их в своё время выслали, тогда они ещё были юными. Расселили их по дворам, батрачили у хозяев. А когда дед хотел жениться на бабушке, то хозяин, за долгий и верный ему труд, подарил маслобойню, пару волов с инвентарём и ещё кое- что для жизни. Хату строить помогали, как рассказывала бабушка, всем миром. Несколько воскресных дней, и хата стояла. Дедушка был хваткий до работы, а бабушка была хорошей хозяйкой. Встали на ноги быстро, пошли дети один за другим. У бабушки родилось девять сыновей. Дед очень гордился, прокормить их они могли. У них были уже коровы, свиньи, хозяйство большое.Появились и свои работники, помощники со стороны. В тридцатые годы пришли деда раскулачивать, да всё подчистую и забрали. Пришлось «голодовать». Деда звали вступить в колхоз, тот не захотел. Бабушка его уговаривала, что можно там столоваться вместе с детьми, чтобы он хоть детей пощадил! Но дед был очень на власть обижен и неуговариваемый. Сказал, как отрезал: « Умру, но в колхоз не вступлю!» Да так и умер, лёжа в кровати. За это время и пятеро его сыновей маленьких не выдержали голода и померли. Бабушка пошла в колхоз работать вместе со старшими сыновьями.  В колхозе можно было на трудодни получать какие-то продукты и выжить. Мой отец был самый младший из оставшихся в живых. Он сбежал из дома и бродяжничал по городу Ростову, пока его не поймали и определили в детский дом.  Как он рассказывал, что там ему было хорошо. Еду и одежду казённую давали хорошую. Учили их грамоте, там он научился красиво рисовать, играть на гармошке и баяне, балалайке, гитаре, на трубных инструментах. Потом он закончил ФЗО, послали работать в шахту. Уже в 17 лет зарабатывал деньги  и тратил на себя. Вспоминал часто про свою маму и братьев. Решил поехать их проведать. Купил матери платок, себе часы и хромовые сапоги, братьям подарки и заявился в деревню. Он слышал, что в деревнях люди голодают, но когда увидел своих братьев, то удивился. Он думал, что от голода они должны были быть тощими, а увидел их полными. «Я думал, что вы здесь от голода похудели, а вы такие толстенькие!» Тогда старший брат ему ответил: « Это мы от голода опухли. Мы едим траву и зелёные фрукты...» Отец мой заплакал. Бабушка была рада приезду сына, но не долго эта радость продолжалась. Началась Великая Отечественная война. Старших сыновей, Григория и Антона, в армию по болезни не взяли. Средний сын,  Виктор, ушёл на фронт в 1941 году, да так и згинул. А моего отца взяли на войну в 1943 году.
  История отца мне была известна от него самого. А вот про дядю Виктора так ничего бабушка и не узнала. Только было извещение о том, что пропал безвести. По вечерам, после трудного дня, она молила Бога, чтобы её сын нашёлся, но всё оставалось так же. История о пропавшем дяде Виктора в моей памяти оставалась на всю мою жизнь. По воле судьбы живу сейчас в Германии. По приезду сюда, моя память всегда выносила историю дяди на первый план. И чем дольше я здесь жила, всё чаще его вспоминала, хотя его я видела всего на фотографии. Я очень любила посещать  здесь кладбища, находились и захоронения русских солдат, но среди них фамилии дяди не было.Душа моя почему-то чувствовала, что он где-то здесь, недалеко. Я часто рассказывала об этом детям и внукам. Они уже были все взрослыми. Особенно меня волновали истории, если находились чьи-нибудь захоронения безымянных солдат. К семидесятилетию Победы в Великой отечественной войне, я попросила сына Петра, чтобы через интернет вышел в Центральный Архив в Германии, что в Дрездене. И на удивление всей нашей семье, нашёлся мой дядя. И вот, что мы узнали.
    Когда началась Великая Отечественная война, мой дядя служил в Белорусской Армии. В первые месяцы наступления фашистской Германии на Советский Союз вступил в действие, так называемый, план Барбаросса. Изначально было запланировано  миллионное  истребление мирного населения и солдат Советского Союза. Вермахт не выполнял требовния Женевской конференции по содержанию военнопленных. Мой дядя Виктор в первые месяцы войны попал в плен. Уже в июле месяце десятки тысяч первых военнопленных, набитых до отказа в товарные вагоны, в том числе и дядю, отправили в Германию. В Люнебургской пустоши Вермахт построил три лагеря, исключительно для советских военнопленных: Основным лагерем был Stalag C (311), что находился в Витцендорфе. В Stalag XI D (321) в Орбке и Stalag XD (310) в Винцендорфе. В Stalag XI B в Фаллингбостеле  вместе с русскими военнопленными находились и военнопленные других национальностей. В июне – июле месяцах лагерь в Орбке должен был принять около 30 000 советских военнопленных. Когда стали поступать первые пленные, как такового, лагеря не было. Это была территория под открытым небом, огороженая забором с колючей проволокой. Бараки появились уже позже, и строили их сами заключённые. В лагерях Люнебургской пустоши сразу было понятно, к каким последствиям приведёт такое содержание пленных.  Началась осень, солдаты  были все раздеты, в чём были взяты в плен, в том и остались...Их почти не кормили, воды тоже не хватало. Ели траву, птиц, червей, мышей, кору с деревьев... пили зараженную воду.Чтобы спастись от холода, рыли норы в земле. Под руками не было никаких приспособлений для рытья, поэтому в ход шли ложки и руки. Смерть от голода и холода была запрограммированна. Люди начали умирать ещё летом 1941 года, в основном от голода и холода. Потом появилась дизентерия, в середине ноября из-за невыносимых условий жизни возникла эпидемия сыпного тифа. В построенные бараки набивались до отказа  тысячи военнопленных. Там не было никаких средст для гигиены. Голодающие, они умирали ежедневно сотнями. Их останки складывали в общие могилы. На могилах ставился камень , на котором стояли месяц и год смерти, несколько фамилий.
  Всю эту информацию мы получили из брощюры, что нашли на месте лагеря. Мы приехали сюда на двух машинах, мои дети и внуки бегали по большому ограждённому зелёному полю. Каждый из них подбегали ко мне и спрашивали фамилию и имя моего дяди, а их деда Виктора. Плит с надписями здесь было очень много, а под ними были братские захоронения . Детям и внукам  очень хотелось найти фамилию и имя моего дяди. Но там их было так много, что мы все были в растерянности. Посередине  этого поля стоял огромный деревянный православный крест. Нас это очень удивило. А поодаль был поставлен  металический памятник в виде пустой пирамиды. На плитах высечены памятные слова о том, что здесь был лагерь военнопленных. Из 30 000 пленных к апрелю месяцу 1945 года осталось в живых примерно 3500 человек.Они были освобождены британскими войсками. Советских военнопленных, по новым данным, составляет (самое меньшее) 12 000 человек. Остальные были из других европейских стран.
     С 1986 года шефство над этим местом взяли на себя город и соседняя школа. Они ухаживают за плитами, моют Крест, что стоит посередине этого кладбища. Постоянно косится травка, она здесь выглядит, как ковёр. Вдоль ограждения стоят памятные столбы, на которых прикручены памятные доски, сделанные из керамики. На каждой доске выгравирована фамилия, имя и отчество погибшего солдата на немецком языке, с его датой рождения и датой смерти. На 9 Мая сюда приезжают родственники или знакомые погибших,  приходят местные жители. Они приносят сюда цветы и зажигают свечи.