Без рифмы... редакция 13. 01. 17

              Зимняя…
На катке никого. Время девять вечера. Он снова пришел.
Высокий, весь в черном. А глаза, словно ночное небо.
Я до сих пор не знаю, как его зовут. Но кататься с ним было весело.
Лучше по порядку.) День первый. Появился на катке. Постоял, посмотрел.
Пошел вдоль бортика, и к моей сумке. Что за наглость?
Достает один мой сапог и давай валять по льду.
Я кричу, он пускается наутек, и с сапогом через дорогу.
На коньках далеко убежишь по асфальту? Ковыляю.
Хорошо, бросил на другой стороне.)
Возвращаюсь, убираю сумку подальше.
Снова он. Теперь ему понравились мои рукавицы.
Не дает прохода и на ходу хватает.) Веселье.
Тащит меня по катку за руку. Сильный. Игривый.
Отвлекся на невысокую шатенку с вьющейся шерсткой.
День второй.
И вот, опять, словно мы назначили время друг другу, он опять пришел!
Хорошо. Не отходит ни на шаг. Дурачок, опять катает меня за варежки.
Хватает за висюльки на штанах. В порыве страсти покусывает за коньки.
Устала, а он взял и привалился к моим ногам.
Грею руками его лапы, он с благодарностью целует в нос.
Мы знакомы всего два дня, а он уже решил, что я его и меня надо защищать. Чудак.
Молодой и горячий. Пришлось долго объяснять, что на катке чужих не бывает.)



             Сон-но-яв…

     12 часов ночи. И что я здесь делаю в такое время?
Задрав голову: «Какой же вы все-таки замечательный и громоздкий! »
- Да девушка, вы тоже не хуже. А этот вопрос я и себе задаю…-
«Ну что, получила, что хотела?»- пронеслось в голове. «Собственно, какая разница, можно и вдвоем поговорить».
-Ну, как вам Уфа?
-Да ничего…
-Хорошего…
-То, что открывается моему взору, не так уж и приятно. Куда мир катится, или здесь обычаи такие… на скамейках стоят, а уж, как говорят… только сейчас понимать немного начал.
-И краску вам тоже, похоже, выделить не могут.
С грустью обегаем взглядом пейзаж.
-А мне нравится ваша лошадь.
А мне ваш дождь, правда, пользы от него никакой. Да еще ветер, для развлечения пойдет.
-А я звезды тоже люблю.
-Вот и я говорю, что в этом месте красиво только тогда, когда голову поднимаешь. Правда?
-Я, наверное, здесь оказалась, потому что мне так захотелось вплакаться, и подумала, что это можно сделать только рядом с вами.
Скажите, ведь не деньги же причина и не нежелание?
-Конечно же, нет, это коварство женщины.
-Я всегда знала от них нужно держаться подальше.
Скажите, сейчас на Земле это ведь не единственное ваше воплощение?
- Не знаю, возможно. Пока я – здесь.
А теперь-то вы понимаете, что нельзя добиться признания у всех?
И какое нам дело до мнения правителя?
- Возможно…
Ну да ладно… Когда я прохожу мимо, вы - Маяковский, весь звучите, пылаете. Это такое чудо.
- А вы – Белиевская, звучите, словно шипение Василиска.
Нельзя вам в такое время находиться здесь. Хватит в ногах путаться. Ползите-ка отсюда, ящерка, вы моя, преданная. Мне позволяет выражаться так масштаб. И не бойтесь ничего. Пока я здесь стою. А, когда Маяковский вновь родится, он оценит.
Счастливо уснуть!
-Спаси – ибо-ооо….


             Глазами мира…


     Насколько хорошо ты можешь почувствовать окружающий мир? Представить себя в образе одного человека, единственного воплощения на земле? Не слишком ли ограниченно! Как же тесно становится мне в одном теле. Можно было бы умереть со скуки, если бы нельзя было представить себя еще кем-то или даже  чем-то.  Но тут такое дело. Мне в любом случае будет мало. Или все, или ничего.
Кое-кто, прочитав сейчас это, наверняка усмехнется…

     Во мне жива память прошлых воплощений. Не спорю, есть и предпочтения.
И все равно, кем бы ты сейчас не был, это всегда увлекательно и удивительно. Даже будучи камнем. Замедлить время. Дыхание. Слышать, видеть, чувствовать, не имея никаких органов чувств. Сотни лет проносятся,  одним «ээх…». Все равно, что быть самой долгосрочной альтернативной картой памяти.

     Три животворящие стихии.  Я поднимаюсь в небо. Даже не важно, какою быть птицей. Главное крылья. Размах. Ловить потоки воздуха. Забыть о тяжести своей тушки. Сокол. Их же приручали во всякие времена.  С таким зрением, какое, к черту, 3D? Когда я смогу видеть полевку за пару километров. Все вершины будут моими.
     Земля. Мне хочется быть змейкой. Которые, кстати, начали возвращаться в дома.  Как это было когда-то давно, когда люди еще не привыкли держать кошек и собак. Они (мы?) лучше ловим мышей. Да, мне хочется быть хладнокровной. Чувствовать своим желто-белесым пузиком шероховатую поверхность земли. Постигать ее тайны, вползая в сердца гор.

     Вода. А кто сказал, что размер не имеет значения? Я кит. И я хочу смотреть огромными глазами на все, что происходит на морских глубинах. Преодолевать большие расстояния. Вспомнить слова всех китовых песен.
Но, кем бы я ни была, мысль о тебе всегда останется при мне. Птицей я буду каждый день возвращаться к тебе и залетать в форточку. Я все помню. Мне нравится сидеть на твоем плече. А с высоты выискивать тебя в толпе. И я всегда буду возвращаться к тебе по ночам. Но, однажды,вернусь в уже в последний раз, чтобы остаться навсегда, когда ты случайно забудешь открыть на ночь форточку. Или не совсем случайно.

     Сколько ночей проведу у тебя на груди, сворачиваясь клубком. Я буду чувствовать биение твоего сердца, пока ты, в одну ужасную ночь, не поймешь, кто у тебя пригрелся… Я буду смотреть на тебя желтыми глазами, пока ты меня не задушишь…

     В большом океане мы, скорее всего, не встретимся. Бывает так, что воплощения совсем не подходят друг другу… Но песни мои о тебе будут звучать не переставая.
При полной луне я буду тихо пробираться сквозь густые заросли леса, где листья, словно покрытые  воском, будут отражать ее серебристое сияние.

     Только она в такие дни может наблюдать свысока. Когда другие обитатели леса скрываются кто – где. И даже птицы не вспоминают, что у них есть голос.
Тревожно становится в лесу, когда приходят они. Оторвавшись от погони, понимаю, что сердце, бешено стучавшее, наконец-то вернулось из глотки обратно в грудь. Языком чувствую высохшие борозды на нёбе. Лапы, стертые в кровь от бега и ноющие от усталости, заставляют меня остановиться. Что-то не так, и я понимаю, что мое порванное ухо оставляет  след для ищеек. Хочется выть от досады. Но нельзя. Надо срочно спуститься к воде.

     Если бы не эта погоня. Ты бы  сюда тоже не пришел. Хочешь, я залижу твои раны? Там за рекой есть поляна. Туда не заглядывает даже луна . И нас они точно не найдут.


             В одном из миров.

     Мир уже совсем не тот. Хотя возможно, что иного я и не знала. Возможно, что другой мир, с зелеными полями, с пением птиц, со срывающими дыхание, возвышающимися горами, мне только снился. Кто я, или что я, об этом история умалчивает. Хотя, при чем тут она. Это ответ меня не может найти.
      Голову можно не запрокидывать. Я и так ощущаю всю тяжесть свинцового неба над головой. Когда-нибудь оно было другим?  Словно смог поглотил все зримое и незримое пространство в небе.
      Сегодня я собирала бездомных собак.
Так же, как и они слонялась по переулкам. Черно-рыжий проржавленный пейзаж. Многоэтажные строения с покрывшимися копотью и кое-где уцелевшими стеклами. Оконца маленькие. Смотрят свысока своими щупленькими хищными глазками в ожидании очередной жертвы, теряющей кровь, чтоб напоить ею городскую ржавчину. Улицы забиты непонятным металлоломом, по которому даже нельзя понять, чем это было и для чего служило. Просто так не пройдешь. Смотреть в оба глаза,  легко напороться на торчащие тут и там куски арматуры.
       Стоит ли говорить, что во всей этой атмосфере, мысль о том, чтобы устроить праздник, мелькнувшая впервые за тысячи световых лет , была фантасмагоричной и нереальной, даже для таких обитателей этого мира, как я. Знающих, что этот мир не единственный...
Собаки в упряжке должны были поднимать вверх какую-то красивую яркую конструкцию, если мне не изменяет память, то это должна была быть Рождественская елка. Спектакль для детей. Они должны увидеть это маленькое чудо.
       Но это были не простые собаки. В наших краях нет обычных...Точнее, для местных жителей они вполне обыкновенные. Но не для тебя...Я отправилась, нет, почти полетела.
Всегда пытаюсь вытянуть из себя что-то, что связывает меня с землей, и хранит её притяжение.
       Мне удавалось с трудом оторваться, но вполне выходили прыжки, например, через всю дорогу...
       Собрала уже приличную стаю.  Они были такие разные, и огромные, и мохнатые, и гладкошерстные. В их глазах отражалась капелька мира, который часто посещал таких, как я, во снах. Мира, в котором царят доброта и нежность. Но самое удивительное, что  они все могли парить в воздухе. А когда целая стая на привязи парит, это прекрасное и красивое зрелище. Парящие собаки, как стихия надежности и безопасности.
       И тут вдруг подъезжают квадратные амбалы. Живодеры по своей природе.
Причем, у них нет особой цели, они ловят животных не для приютов, не для стерилизации, а просто... поиздеваться, пострелять...Почувствовать свою силу, загоняя животное в угол, смеясь и улюлюкая...
Я оказываю сопротивление, я не могу позволить забрать таких чудесных псов. Но это настоящие головорезы, убить, как нечего делать... В отчаянии пытаюсь броситься в бега со своей стаей. Но они стреляют на поражение. Того, кто начал меня нагонять, удалось полоснуть какой-то туповатой железякой по шее... Может это была арматура. Ну не полоснуть.  Пришлось просто порвать... Другому я выколола правый глаз...
       И, буквально, на подходе к театру, когда мне удалось впустить собак внутрь, а там они в безопасности, туда такие отбросы просочиться не могут,  в глазах потемнело...
Только картинка стояла в глазах. Как стая собак поднимала Рождественскую елку под купол театра. А счастливые детские лица светились в полумраке зрительного зала...
       Очнулась я уже совершенно в другом месте... В голове была одна мысль: "Вроде жива". Всего остального почувствовать и осознать я еще была не в силах. Тем более вспомнить последние события. Вокруг меня были люди. Лица расплывались. Хотя свет, идущий сверху, был рассеянным, мне все равно не удавалось в них вглядеться.
       И вот, когда я попыталась подняться, чтоб посмотреть вокруг, мне не позволили встать, сказав: "Отдыхай. Рана почти зажила, но нужно время, чтоб оперение восстановилось. Они у тебя белоснежные..."


             Одна душа на двоих.

       Я вам уже не скажу, когда все это произошло. По счастливому стечению обстоятельств у меня появились бабушка и дедушка, и даже родители. Но о них как- нибудь в другой раз.
И вот хочется спросить, как вы думаете, могут ли вот так появиться бабушка и дедушка? Вот и я думаю, что нет. Слишком уж счастливые обстоятельства. И, слишком уж большим остался след, оставленный ими, чтобы быть человеческим. Тогда, кто же они…– напрашивается только одно - ангелы…
В том доме, где они жили, их знали практически все. Да и как было не знать, если на любой праздник, приглашали всех соседей, про родных уж не говорю, собирались от мал, до велИка, иногда в два, а то и в три приема пировали. И таких хлебосольных хозяев я больше нигде не видела. И было у них все так вкусно и так вкусно, что не оторваться, обязательно все, хоть по крошечке, да попробуешь.
А что такого, скажете вы? Мало ли на свете пожилых пар, которые так весело и дружно живут,…но, только познакомившись с ними поближе, вы сможете понять, как это безнадежно горько и плохо, что не всем судьба дает возможность узнать таких людей.
Не думаю, что Веру Семеновну Бог обидел или хотел наказать за что-то, только получилось так, что пропало её зрение, на все 100 процентов. И, что вы думаете? Сломалась? Как бы ни так. Она же дочерью великого командира была! А в жизни что-нибудь поменялось? Нет. Иван Егорович, любящий муж, Ванечка, был всегда с ней рядом. И в горести, а главное, в радости. Единственное, что изменилось, так это то, что теперь в доме все на своих местах лежало, а это уже - много…
        Всю квартиру Вера Семеновна, как на зубок, в памяти отфотографировала. Все сама делала, еще и сказать могла, где что найти, что не так, да и где тому место…
И где вы такую бабушку найдете, у которой в семь часов утра уже три пирога готово, и кекс на подходе. Какие пироги были, хоть бы кто отказался, ан нет, не найдете такого человека. Да годков-то за 70 было, сколько, не скажу, возраст вообще странная штука. У кого не спросишь, никто себя на свои года не ощущает. Душа-то у всех молодая остается. Нет, неправильно, просто возраста у нее нет.
Она и зарядку делала, и велосипед ногами по утрам крутила, и бельё сама стирала, да как? Крахмалила потом. И цветы у неё всегда в своем горшке чувствовали. Даже помидорки на лоджии росли карликовые, сладкие, как ягоды. Страшно сказать, но, как в сказке.
       А Вы, что бы, напрмер,почувствовали в такой ситуации? Вот не видит, а сидишь перед ней, любуешься, а она: «Чего улыбаешься?» Как тут не улыбаться, коли лицо у нее такое светлое, и сама всегда прихорошится, прическу сделает, ручкой поправляет. «Ну, как?» - спрашивает. А как же еще? Если белые, как снег волосы, словно нимб над головой!
       Про деда отдельно писать надо, изобретатель-рационализатор, такой мастер, руки не просто золотые, в тридесятом государстве не сыщешь. Представляете, как ему надо было все детали продумывать, чтоб его солнце-бабушка себя на кухне, как рыба в воде чувствовала. Да, кухня там настоящей находкой была, штучки разные, приспособления, в магазинах таких диковинок и не видывали. А как удобно!
Что сказать, деда её глазами был, да и сейчас на мир её же глазами и смотрит. Хороша у нее возможность была покомандовать. На кухне дела спорились. Это, наверное, был как раз тот редкий случай, когда жена – голова, а муж – руки. Так уж судьба распорядилась.
       Они и поженились очень интересно, просто работали на одном заводе, и в один прекрасный день решили, точнее, Иван Егорович предложил: «Давай поженимся?»
И пошли они в ЗАГс. Подали заявление, а им и говорят, вот вам, мол, три дня на раздумья. Вышли они оттуда, печальные на скамеечку присели. Идет мимо моряк, ну весь при параде, и, видимо, такое у него было хорошее настроение, что не смог он пройти мимо.
-Что ж вы такие несчастные сидите?
- Да вот не хотят нас расписывать сразу, а потом, когда? Да и как нам друг без друга?
-Ну,- морячок улыбнулся, давайте сюда вашу бумажечку…
И написал дату задним числом. Словно бы уже и время, данное на раздумья, прошло. И одно: «Будьте счастливы».
Поблагодарили они моряка, погуляли, погуляли, пошли и расписались. Отметили по старинке, мятным ликером. Да погуляли по центральным улицам.
Вот так и начали они совместную жизнь, и надо сказать успешно. Доченьку Оленьку на свет явили. И навет морячка, вам скажу, исполнили.
Только призвано все в этом мире заканчиваться. И это, казалось бы, безоблачное счастье закончилось.
Это, конечно, как посмотреть, возможно, для них, все только начиналось. Но мало у кого хватит мужества посмотреть на это с другой стороны.
Одним злополучным днем заболел у Семеновны зуб. Был выходной. Единственным приемным местом был дежурный отдел в поликлинике. А там для зуба выход один, из десны…
И вот, повезла Оля мамочку к врачу. А теперь представьте, все сомнения и страхи пожилой женщины, которая не могла видеть происходящего. Какого нам , зрячим, и то, мы уже успели оценить, скорость прогресса, и главный девиз стоматологов, «Чтобы не было больно». Нам и то, еле-еле, удается перебороть страхи и сесть в кресло под яркую лампу.
Что говорить о ней, у той, что вся зрительная память осталась с тех времен, когда эти допотопные бормашинки ревели, словно дизельные моторы…
В общем, испугалась она, не на шутку. Не выдержало сердечко, встрепенулось напоследок и, замерло…
Навсегда.
       Иван Егорович. Мой дорогой и нежный дедушка. В коридоре он спросил свою дочь, Оленьку: «Зачем, ты забрала мою Веру?»
Правда, неоднозначный вопрос? Она была для него всем.
Он тихо плакал, после всех принятых успокоительных. Прошло несколько лет. Инфаркт. Его парализовало. Но он уже на ногах. Говорит немного. Но до сих пор он тихо плачет, только этого уже никто не видит. И его уже мало что связывает с этим миром.
       Конечно, это правильно, никто не должен страдать, У детей своя жизнь, что не мешает им заботиться о нем. Никто не знает, сколько нам дано. Но, сколько бы ему, ни осталось, он уже готовится к встрече с ней. Со своей любовью, со своей Верой.

       Я приехала быстро, спасибо сотовой связи. И, даже какое-то время были с ней одни. Я гладила ее аккуратно одетые в гольфы, уже похолодевшие, и коченеющие, ноги, родные и ласковые руки. Поправляла сбившуюся вбок кофту. В такие минуты очень трудно поверить, что…
Я говорила…
«Не бойся. Все будет хорошо. Если будет надо, мы всегда рядом. Не беспокойся.
Хотя, какое может быть беспокойство. Тебе это не в первой. У нас ведь была уже одна клиническая смерть. Так что, в путь!»
И даже после своей смерти, она не доставила особых хлопот. Все необходимое было приготовлено.
Спасибо тебе, моя золотая…..


             По следам Братьев Гримм.

     В таверне разносились ароматы жареных колбасок и молодого вина. Открывшаяся дверь впустила запахи осени и конского навоза со двора. Мы часто наведывались в это местечко на окраине города.
Безлюдное место, тишина и покой.
Братья сидели напротив меня, улыбающиеся и взбалмошные.
-Так что, ты не веришь в сказки? - спросил, улыбаясь Яков.
-Нет. Мне не надо в них верить. Я в них живу.
И стоило мне произнести эту фразу, как свет, стоящей на столе свечи, начал подрагивать,
стены таверны закружились и …
-Так что вы будете делать, моя королева? – спросил советник. – Черные птицы требуют вашу дочь взамен благополучия мира и всего королевства…
- Я пойду к ним сама.

     Не было управы на черных птиц. По стране ползли мор и болезни, урожаи гибли от засух. И ни один человек не мог устоять супротив их силе и тленной мгле.
Королева надела простое платье и отправилась в путь. А путь лежал к далекой горе, на которой черной воронкой летало сонмище птиц, спустившихся с обратной стороны луны.

     Шла она день, шла ночь, через дремучий лес. И встретился на ее пути юноша. Он горько плакал. И рассказал ей, что сердце его разбито. Тогда она отдала ему свое сердце. И сказала, чтобы он шел в королевство и стал его защитником. Шла она дальше. И повстречался ей на пути мальчик. И сказал, что птицы выклевали его глаза. И тогда королева отдала ему свои глаза. И он увидел красоту мира. И сказала она, чтоб он шел в королевство и стал братом ее дочери. Труднее стал путь королевы. На ощупь она пробиралась сквозь стволы деревьев и густых кустарников. Руки искромсали шипы терновника. Ветви хлестали по лицу. Корни деревьев выползали, как змеи, преграждая ей путь. И повстречался на ее пути старец, но не мог он вымолвить ни слова, тогда отдала она ему свой голос. Он поблагодарил ее. И сам поразился звучанию своего голоса. И вот вышла она к подножию скалы и встретила девочку, которая не слышала. И отдала королева ей свой слух. У девочки был красивый голос, и она запела, стоило ей услышать, как поют птицы.
И вот осталась одна королева у подножия горы. Черные птицы закрыли собой небо. Каркающим скрежетом был наполнен воздух.

     У меня нет ничего, чтобы отдать им взамен, - подумала королева.
У тебя есть душа, - откликнулись птицы.
И взметнулось яркое пламя в самую толщу мглы.
Но не оценили черные птицы своей силы, чем выше в небо поднимались они, тем ярче разгоралась душа. И вспыхнула она ярким пламенем. И в тот же миг поглотило оно черных птиц.

     Тьма отступила от королевства. Наступило светлое, умиротворенное утро. Жители королевства выходили из домов, вдыхая свежий бодрящий воздух. Королевство оживало. Только не было в нем королевы. Она была повсюду. В капельках утренней росы. В опадающих осенью листьях. В пене, сбивающейся от волн на берегу. Сердцем юноши она любила свою дочь. Глазами мальчика смотрела на нее. Голосом старца давала советы. Ушами маленькой девочки впитывала все, что творится в детской душе.
По следам Братьев Гримм.


             Поговори со мной…

     Поговори со мной…
 Как день прошел? Нормально?
Ты думаешь, что мне должно быть достаточно такого ответа? И все семь дней в неделе -нормально...
А у меня, знаешь, сегодня дети сидели с восторженными лицами и слушали, как земля, луна и солнце играют в прятки. Узнали, что на солнышке спряталась одна загадочная буква. А еще,  завершив свое путешествие, мы откроем глаза и, выходя из класса, окажемся на берегу Темзы в Лондоне. Если бы ты видел, как загораются их глаза. Потому что им очень надо в это верить.
А ты, что ты?   Неужели ты не видел по дороге. Как маленькие искорки мелькают то тут, то там?

     А ты не успеваешь за ними… Они очень юркие, эти маленькие феи.  Тот миг, когда ты оживаешь вдруг, заметив солнца луч, мелькнувший в золоте листвы или в чужих ресницах, а тебе так захотелось улыбнуться от этого легкого чувства…  Знай, это феи. Это они привносят в нашу жизнь немного того самого света. Тогда, когда мы сами перестаем его искать.

     А водитель маршрутки? Ты всегда поражаешься, куда они так несутся, эти отдельные люди, словно, рождающиеся уже в кресле водителя… А ты приглядись в следующий раз. В часы пик, когда они за суетой и сдачами теряют бдительность, за спиной можно увидеть маленький черненький хвостик.  Забавно, не правда ли?
А я… я видела поле…сплошь покрытое крыльями.  Крыльями битвы сил Тьмы и Света.  Ни победителей нет, ни проигравших. Лишь вознесенные, ну и слегка упавшие. Архангелы  собирали опавшие крылья… Во что бы то ни стало надо найти владельцев, потому что тонкие нити, связующие их и крылья, начинают звенеть, набирая высоту, и чем больше оказывалось этих крыльев, и чем дальше оказывались рассредоточенные души, тем больше этот звон становился тоньше и превращался в белый шум.  Но работа архангелов не прекращается ни на секунду.

     Все это так странно и удивительно. И происходит каждый день. А ты… Проснись! Тебе надо только пожелать. И ты сразу заметишь, как детальки со станка выстраиваются в ряд и с серьезным видом запевают марш.  Как в особые дни, дни подъёма души, у мяча появляются крылья светлячка.

     Когда прижимаешься губами к мягким и нежным волосам сына, так легко почувствовать объемы вселенной. А отполированный череп в твоих руках, такой важный и сгущающий сумерки в ванной комнате, обрастает мхом и нежными мелкими цветочками. А ящерка, моя любимая, хладнокровная ящерка начинает смотреть влюбленными глазами, спинка ее переливается всеми цветами радуги, повинуясь ее юрким движениям из стороны в сторону. А ее желтовато-белесое пузико начинает оставлять на твоей коже банановый вкус.

     Просто открой свое сердце.  В нем столько добра, тепла и света...
Просыпайся, мой хороший.

Каждый день?
Нет, не обязательно…
Помолчать? Да я могу.
Но все равно буду ждать.
Когда ты решишь рассказать.
Теперь твоя очередь рассказывать...



              Договор с Арахной.

     Ко мне медленно возвращалось сознание. Я стоял на краю Земли. Небо вспыхивало багровыми мазками, словно художник разбрызгивал краски своей кистью. Бирюзовые и иссиня-черные волны ласкали горизонт, где казалось, что небо целует землю.

     Шорох камней за спиной заставил меня обернуться. От неожиданности я сделал шаг назад и чуть не упал в пропасть. Огромных размеров паук стоял напротив меня. Все его восемь глаз смотрели в упор. Я опустил глаза. Черная, ворсистая лапа коснулась моего лица. И мне снова пришлось взглянуть на него.
-Ты что, совсем ничего не помнишь?
-Почему, помню. Я вернулся домой, прошел в зал и почувствовал, как меня окружила паутина.
Я выделил вам два угла. А вы решили занять и все мое жизненное пространство. Мы так не договаривались. Какого черта мне приходится снимать с себя паутину?
-Паутина символична. Иначе бы ты не заметил всего остального. С паутиной ты снял с себя все, что тебя связывало и мешало дышать. Теперь ты свободен. Нет никаких привязок, ни закономерностей.
-Что это за место? Это Земля?
-Нет.
-Похоже на Марс.
-Это твоя планета. И ты будешь Творцом своего мира.
-И я могу сделать его таким, каким захочу?
-Да.
И тут я почувствовал, как к моим ногам подступает вода. Теплая и покладистая.
Пусть будет просто море…
Il mio mare.



             Цветные сны.

     Преодолев свое отвращение, я все-таки бросил пару-тройку монет нищему, который лег поперек ступенек торгового центра. Он пах всеми возможными кислотными запахами, которые витают в бомжатнике. Уже удаляясь, я увидел, как он тихо, преобразившись в чудаковатого старца, посмеивается в белоснежную бороду. Я вышел из центра, и начал идти в сторону дома, взбираясь на снежные горы вдоль дороги. Мне казалось, я умру. Просил Отца не оставлять меня.
    
      И вдруг, я понимаю, что сбился с дороги. Разве такое бывает, что помнишь, когда-то во снах, ты уже так ошибался. Вижу, как из-за высотки, на лианах, гурьбой выкатываются эльфы. И это, как я осознаю, начало лета. Но по всюду карамель, ленточки и Рождественское настроение. Красными и зелеными ленточками обвиты лианы. И такие веселые красные башмачки с золотыми бубенцами. Крохотные эльфики выныривают из-за угла с озорным улюлюканьем. И тут я вспоминаю старика, которому кинул пару монет, а тот еще усмехался. По истине, у Отца хорошее чувство юмора. Потому что это заставило меня улыбнуться. Заставило меня улыбнуться, когда я умирал...


              Утро.

     Усталость -невыносимая, тяжелая усталость. Сковывает движения, поток мыслей. И даже чувства леденеют в такт морозам, с потрескиванием и обреченностью.
Почему Небесная Канцелярия не выдает сонные отпуска на месяц или два? Почему надо заставлять себя просыпаться каждое утро?

     Утро. Будильник. Еще 9 минут… еще 9 минут… еще 9 минут… Но во мне столько усталости. Я чувствую, как она вдавливает меня обратно в постель. И я, словно юркая ртуть, просачиваюсь сквозь этажи вниз, по стенам соседних квартир; по чужим запястьям, ртам, бедрам; по, еще чудом, уцелевшим, старинным сервантам с антикварным фарфором и статуэтками из слоновой кости; по людским мыслям, застревающим под обоями. Просачиваюсь под фундамент, со всем замурованным в нем строительным мусором, под слой земли. Метр за метром. И ощущаю всеми своими клеточками, как на меня давит весь этот груз. Как я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. И каких нечеловеческих усилий стоит мне подняться отсюда. Словно, самое тяжелое, что мне нужно сдвинуть, это крышка…



             Неслучайные встречи…

     До сегодняшней встречи.
Помню, видела я этого старичка еще летом.
Тихонечко на трамвайчике… с перевязанной рассадой и цветами… до рынка…
Сразу ясно, что живет он в частном секторе, где дома все еще стояли только потому, что к этому месту было трудно подобраться. А вокруг уже давно разрастались новостройки. Бо… знает, сколько ему лет. Ощущение, что много. Так много, что своим внешним видом он уже начинал напоминать ребенка.  Тот возраст, когда старики уменьшаются, словно становятся ближе к земле. Да и похож он был на такого старичка - лесовичка. Того гляди, сядет на пенек, достанет свою дудочку и лес преобразится. Небольшая белесая бородка лопаточкой.  Маленький рост. Хотя руки у него широкие, не боявшиеся работы.

     Встретила его недавно на остановке. Люди все стоят. Он сидит на скамейке. Провожает взглядом трамваи. Одет непонятно как, хотя уже не июль, и даже не сентябрь. Вид, скажем, не ахти. Да и глядя на него, кто-нибудь другой бы точно подумал, что это «бомж». Ну, знаю, что он живет поблизости. А толку-то что? Все равно сердце щемит от его вида. Даже подумать страшно, сколько времени он не мылся. Из под шапки пробивались клоками длинные волосы. Черный цвет напрочь въелся в морщинистые руки.

     Поздняя осень обнажает все вокруг. А к концу ноября даже снег не покрыл землю, как это было обычно. Так… слегка… только грязь развести.
Иду на остановку. Железный мост через овраг. Обладающий удивительной способностью. То внезапно заканчиваться, то казаться бесконечным. Обычное дело. Трамвай ушел. Я это вижу, но все еще шагаю по мосту. Выхожу. Остановка прямо сразу по выходу. Перехожу одни пути. На другой стороне на скамейке сидит этот старичок. А вокруг никого. Ушедший трамвай собрал всех людей. Смотрю на него. Он что-то мне говорит. 
- Простите, что вы сказали? - подхожу ближе.
- Садись рядом.
-Так ведь холодно…
- Не бойся, ты ничего не отморозишь. У тебя внутри и так уже все отморожено. В жизни нет ничего холодного. Жизнь всегда горячая. И смешная. Вся наша жизнь смешная.
Сажусь на краешек скамейки. А он все что-то бормочет. Напевает песню Высоцкого.
- Я вижу тебя. Ты просто немного потерялась. В этом мире потерялась. Много всего у тебя было. Непросто тебе пришлось. Но у тебя все будет хорошо. Обязательно будет. Я это по твоим глазам вижу. Потерялась. Просто надо немного подождать.
Сижу. Мысленно благодарю его за слова.
Он закрыл лицо руками. Потом сложил их, как будто в молитве.
- Всю жизнь здесь живу. Еще трамвайных путей не было. Лет пятьдесят назад я видел райский сад. Просто вышел, открыл калитку и увидел индейскую деревню. Там красота. Солнце. Цветы. И маленькие детишки играют. Индейцы. Ты понимаешь? Может, и не понимаешь. Но я видел.

     Пришел один трамвай. А я, словно приросла к скамейке. Он уехал, а я не нашла в себе силы сесть и на следующий…
Он опять закрыл лицо руками. Говорил. А мимо проезжали машины. Его фразы доносились до меня обрывками.
- Я прожил райскую жизнь. С одной  единственной женщиной. Но ее не стало.  Я не знаю, в чем мое предназначение в оставшейся жизни. Может мне надо кому-нибудь помочь? Может, я помогу тебе?
Подошел еще один трамвай. Я понимаю, что мне надо ехать.
- Я поеду…
- Подожди. Ты избранная.
Смотрю на его голые руки. Снимаю перчатки и отдаю ему, со словами,
-Теперь они приведут ко мне. – Сажусь в трамвай.
Мирские дела не ждут. Рвут нашу жизнь от одного момента истины к другому. Да и кто из нас не избранный в этом мире? А за дребезжащими стеклами повалил снег. И моим рукам не было холодно. Потому что мои перчатки, надо отметить, что мужские, были в руках этого старика, для которого в жизни не существует холода.


             Дневниковые записи.

        Странное время. Удивительное. Почти каждую ночь во мне переключают рычаги. И каждый новый день мне приходится присматриваться к тому, что во мне происходит.  Например, на днях произошло то, чего я долгое время, и даже годы,  не могла себе позволить принять.  Но тут это самое принятие происходит без лишних слов, без надрыва. И самое интересное, в людях нет того, что до этого мне мешало. Я не удивляюсь и не сопротивляюсь. Это сродни любопытству, а что же будет дальше? Хотя внутренне я уже готова для вещей гораздо больших.  Но понимая, что  окружающее пространство видоизменяется с большой скоростью, я принимаю то кипение, которое происходит во мне и одновременно вне меня.
       
     На неделе обещали встречу с кем-то, кого вы давно не видели. Но были бы не против увидеть.  Первая половина прошла в догадках. Но никаких встреч, ни необычных событий не намечалось.
       
     И надо же, как оказалось, это были обычные ночные будни. Со знанием того, что я уже провела один обряд, обнаруживаю себя, на первый взгляд, в простой квартире, застрявшей где-то в конце 70-х-80-х. Простое убранство, даже, слишком плоское для моего восприятия.  Пара картин на стенах, пара квадратных кресел. Если разделить комнату на две зоны, в одной посередине – невысокий столик с большой книгой и свечами, а во второй половине мы. Точнее, я и еще две девочки.
Там было еще три женщины. И они, как обитательницы этого пространства совершали необходимые для работы приготовления. Вот тут и произошла встреча. И правда, долгожданная встреча с близким человеком.  Одна из них была мне очень близка.
До меня доносились их фразы. «Думаете, получится? Она ведь так слаба. Только совершился один обряд. А нам уже надо, чтоб был совершен и этот».  Не было смысла напрягать рот. Потому что голоса раздавались в моей голове. И я также мысленно уверила всех, что я в порядке и можно начинать.
       
     Я и две девочки сели на пол, образуя треугольник. А в центре парили три небольшие сферы, диаметром сантиметров пять, и как я поняла, каждая из нас владела своей сферой. Они парили в метре от пола, отливая то медным, то серым металлическим цветом.  И от них исходило едва уловимое жужжание.
С чувством, что – именно сейчас, и никак иначе - я словно струей поднимаюсь из своего тела, оставляя его также сидеть на коленях на полу, и всем своим естеством, направленная в сторону своей маленькой сферы, посылаю свою любовь, нежность, все тепло, сохранившееся внутри, и даже кончиками пальцев стремлюсь к ней.
      
     И уже опять, сидя на полу, наблюдаю, как оболочка ее рассыпается золотой пылью, которую поглощает окружающее пространство, а на месте моей сферы парит белоснежный лотос, но только с тремя большими лепестками. А на каждом  лепестке сияли кристаллы, застывшие, словно капельки янтаря, окрашенные красным заходом солнца.
       Только из моей сферы родился цветок. Но сегодня я знала, что будет именно так.  Среди женщин пробежал вздох облегчения. Та, что была ко мне ближе, спрашивала взволнованно, как я себя чувствую, могу ли я вообще идти. Но я отвечала, что все в порядке, несмотря на сильное головокружение, к которому уже почти привыкла за столько недель.
Цветок поплыл к столику с книгой. И одна из женщин сказала, что теперь у них все получится.
        У меня было чувство удовлетворения, потому что я знала, что после моей работы, свершится еще что-то большее  и благое…


      
     Теплый вечер.

     Городской рокот постепенно утихал. Комнату наполняли теплым светом желтоглазые фонари,  и находится в стенах своего дома, и правда, было уютно и тепло. Запахи, разносящиеся после вкусного ужина, еще не развеялись окончательно. А вечер приобрел сказочную легкость, благодаря аромату какао.
Время шумных игр прошло. На столе можно было видеть уже высохшие рисунки, где вперемешку со зверями, машинами и человечками, шествовала какая-то величественная Карказябла.
     В углу стоял чуть рассеянный, выставивший одну ногу вправо, торшер. На ковре вздымались разноцветные башни из кубиков, претендуя на звание города в одном государстве, где правителями были двое маленьких и таких непоседливых мальчишек.
Закончив свои дела,  отец утонул в кресле, с наслаждением растворяясь в его объятиях. Он с удовольствием смотрел, как малыши устраивали на ночь гараж для своих машин.
-Пап, поможешь? – сказал Котя.
-Увольте.  Я только присел. Могу только посмотреть. Или возьму на себя руководящую должность по строительству гаража, - сказал, улыбаясь отец.
Малыши надулись для вида. Все равно они уже почти закончили.
Мальчишки облепили отца. Тимка сел на левое колено. А Котька оседлал правую ногу снизу. Сколько бы времени он с ними не проводил. Им все было мало. С их пытливым умом и любознательностью трудно было бы представить спокойный отдых у моря. Они неслись своими мыслями в любые опасные приключения,  переворачивая кухню вверх дном в поисках доспехов, вооружаясь половниками и другими предметами. Отправлялись в плавание, создавая штормы и девятый вал, заливая всю ванную. Готовили пластилиновые блюда с неизвестными составляющими. И представляя себя первопроходцами, пускались исследовать близлежащую территорию, чтобы потом отметить на карте опасные места и возможные «скопления» сокровищ под землей.  Им и правда, думалось, что в земле таятся несметные сокровища. И он не пытался их в этом разубедить. Он и сам знал, что они существуют. Но только такие, о которых люди не имели ни малейшего представления. Дни проходили насыщенно и полно.
Вам можно было бы не тратить время и силы на поиски идей, и притом, не ходить далеко.
     Было бы достаточно провести с ними один день. Идей хватило бы впрок.
- Пап, а ты почему с нами не можешь играть все время?- спросил Котя, - так было бы здорово каждый день с тобой… и чтоб никакой работы.
- Ну-ну, не наговаривайте. Мы же частенько с вами проказничаем. Во всем нужна мера. Я и так не всегда успеваю сделать все, что намечено. А так, можно будет с ней вообще попрощаться.
-Да! – подхватил Тима,- у нас уроки, нам читать учиться надо. Вот бы нам такую энергию, как у тебя. Самое то - сидеть учить. А тебе бы такую, как у нас. Тогда бы у нас получалось и играть, и тебе работу свою делать. Намного быстрее. А потом бы мы сравнялись в один прекрасный день, и все время бы уже проводили вместе.
Отец хитро улыбнулся.
-Предположим, так оно и есть. Вы, как взрослые сидите, учите уроки, исследуете новые пространства. А я, как взрослый человек, но имеющий вашу энергию, со скоростью сотворяю все рабочие дела. И даже больше. Полезность моя растет. Я не выхожу из кабинета… И мы устраиваем долгий-долгий отпуск.
Малыши опять насупились. Что-то не клеилось.
-Знаете, почему ваша схема не работает? – спросил он. Мальчишки вопросительно вскинули светлые бровки.
- Все просто. Думаете, стал бы я заниматься работой, имея вашу энергию. Я бы точно не усидел ни в одном помещении. Я бы побежал на набережную. Достал бы старые чертежи летающего змея. У меня бы сразу была куча вариантов, чем бы можно было позаниматься.
Наесться мороженого, соорудить автостраду, разрисовать забор со стороны соседей, приглядел бы деревянный рыцарский меч. Эх, сколько всего!...
Глаза мальчишек горели восхищением и предвкушением, что что-то из этого им вполне будет по силе.
«Нда, - подумалось ему, - слишком бодрые сказки на ночь».
-Так, быстро в пижамы и за зубными щетками!- сказал отец, изобразив строгость.
Хотя сам не мог сдержать внутри себя улыбку.


     Полотно жизни.

     Как часто происходит так, что мы неожиданно для себя натыкаемся на цыган. Черные смоляные волосы, цветастые юбки, звенящие  браслеты. И почему-то, почти всегда, подобная встреча становится неожиданностью. Вырывает нас из задумчивости и мыслей о повседневных делах.
  -Позолоти ручку, милый. Всю правду тебе расскажу. Все, что на судьбе написано.
Не правда ли, знакомо. И сколько людей попалось на эту уловку. Желание заглянуть в будущее, узнать свою судьбу. Но, как известно, цыгане – народ умный, с врожденным знанием тонкостей человеческой психики. Стоит тебе вымолвить слово, как они могут сказать о тебе десять. Развесив уши, люди внимают тому, что и сами прекрасно знают. Но ведь это кажется более правильным, когда кто-то извне говорит нужные вещи. Но это ловушка. Вас просто информируют о возможном развитии событий. Лишая тем самым права выбора. И уже невольно, на подсознательном уровне, пытаешься соответствовать тому, что тебе сказали.  Чуть ли не всеми правдами и неправдами пытаемся загнать себя в рамки. И после этого люди говорят громкое слово – судьба.
    Подобным же даром обладают и люди творческие.Художники, поэты, писатели.  Они совсем не предсказатели. В большинстве своем сценаристы. Пишут себе приговоры и сами же их исполняют. И разделив с ними часть своей жизни, вы можете встретить ее в отражении их произведений. И большинство из них не задумываются, к чему приводит слово, и какой силой оно обладает.  Если кто-то напишет, что с каждой вытащенной иглой из восковой куклы,  из жизни молодого человека, живущего в городе Н, исчезает жена, ребенок, девушка, с которой он переписывался, друзья, и в одно прекрасное утро он просыпается свободным, то так оно и будет. Ты будешь подсознательно стараться избавиться от всего, что тебя связывает. Но пустота и свобода не одно и то же. Когда кто-то забирает твою память, это тоже отсутствие выбора. Но, если первые – цыгане, гадалки, прорицатели –осознанно совершают свои деяния, зная о последствиях, то люди творческие делают это неосознанно. Хотя…
     В каждом человеке есть искра. Не важно, верите вы в это или нет. Момент вашего рождения – это основа – ствол дерева. Ветви, что тянутся к солнцу, это то множество путей, которые ты можешь выбрать для себя. Есть такой факт, что в жизни есть события, которые мы уже выбрать не можем. Они являются значимыми. То есть, будь ты нищим в рваных лохмотьях или владельцем футбольной команды «Челси», если тебя должен трахнуть инсульт, то так оно и будет. Наше пребывание  тут строго ограниченно контрактом.  Но вот, чем мы его заполним, полностью в наших руках. Потому, когда пишу я, то тщательно выверяю каждое слово. А если говорю, то только от сердца. 
    Надо писать светлые сказки. А себя поливать черной краской  могу сколько угодно. На черном свет становится ярче.
    Заглядывать можно куда-угодно. И в прошлое и в будущее.Но это совсем не то, чем смотреть вокруг себя.Прошлое – это твое левое крыло. Будущее – правое. И только при наличии обоих осуществляется полет в настоящее.
Нет никакого смысла думать над прошлым или будущим.  Только их сочетание образует твое нынешнее существование.
Вероятность того, что ты сделаешь нужный шаг в будущем, равна нулю, если ты не делаешь шага в настоящем.
А что по-Вашему означает жить настоящим? Могу точно сказать, что это не есть отсутствие мыслей о будущем, как, например, распродать все имущество, пойти проиграться, а потом, будь, что будет…
Жить настоящим, это, как со счастьем… Не хотеть быть счастливым. А быть им.
Не хотеть жить, а просто - жить. И наполняться миром.


   
           О свободе…

     Было у меня такое. Пару-тройку лет абсолютной свободы. Никаких привязанностей. Никто тебя нигде не ждет.  Никто не любит. А любишь ли ты, уже не важно…
     Я возвращался в свой дом, где практически ничего не было. Ни компьютера, ни телевизора. Только музыка. У меня были голубые стены и серый пол. Я выходил из дома, бродил по улицам. Шлялся ночами, проходил по километров  десять с одного конца города в другой. Я мог дойти до перекрестка, остановится. Стать одними глазами, пропускать свой  зеленый по несколько  раз. И зацепившись, буквально за одну деталь, решить,  в какую сторону отправиться дальше.  Я любил стоять на остановке, наблюдать, как люди появляются из автобусов и машин, как исчезают в них... Как наступает какой-то момент, когда опять никого… А ты стоишь, словно тебя нет. Никто не замечает, не видит, не обращает внимания.  Полностью превращаешься в созерцающее Нечто… Именно в этот период моя душа приобрела самое высокое и чистое звучание. 
    Как-то раз на Пасху, я специально приготовил гостинец  одному бомжу, которого я неизменно встречал по возвращении домой.  Именно в тот день его лицо трудно было вообще назвать лицом.  Думаю, не секрет, что у нас имеются такие особи, которые просто выходят на охоту на таких оторвавшихся от общества людей.  К чему это я… да просто,  просто было так, что мне даже было дело до бомжа… я так мало отличался от него на тот момент…
    А сейчас… Несвобода. Чем дольше живешь, тем больше социальных ролей надеваешь на себя.
Работа, дом. Пока, есть люди, зависящие от тебя. Многие вещи делаешь не ради себя, а ради них.
    В любом случае, живя в обществе, твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека.  А, если ты останешься один на земле. Это свобода. Тоже нет. В какой-нибудь момент все равно захочется разделить некоторые радости с  кем-нибудь. Хоть с кем…  Человеку непременно надо, чтобы его мысли слышали, чтобы его видели, признавали… И возвращали ему то, чем полнится его душа. И именно в таком состоянии становишься подобным творцу. Потому что этот процесс бесконечен. Даже учиться быть счастливым, это, как добровольное заточение. По сути, мы все здесь пленники. И смешной становится мысль, о пожизненном заключении или смертной казни. Каждый  мотает свой срок на этой планете. Или какой-либо еще. Нет как таковой свободы, пока душа твоя заточена в теле твоем.Только тогда, когда ты теряешь его границы, когда ощущаешь себя всем во всем. Когда тебе открываются все твои воплощения, как прошлом, так и в будущем, а настоящее теряет свой смысл настоящего, только тогда понимаешь, что это твой выбор. Что нет ничего напрасного, и твое нынешнее существование только небольшая деталь огромного плана.
     А для всех, монотонно пребывающих в кажущейся реальности, мы все остаемся рабами.
     Все мы рабы одной большой системы. И я раб.
А… если оторваться от всех этих мыслей.  Представив, что стакан наполовину полн. А лошадка только что убежала… То есть она эта свобода… есть… При относительном благополучии, душевном равновесии… возможность делать то, что тебе хочется и иметь на это желание…  вот она свобода. Свобода, в относительном равновесии  и возможности смотреть в себя...



             О доступности…


Что за странные вопросы вы мне задаете?
    Могли бы вы позволить другому человеку коснуться вас без любви?
Если Вы знаете все и так, к чему высокопарный слог?
Называйте вещи своими именами.
     Если Вы свободны, как ветер в поле, можно отдать себя в любые руки.
Хоть в десять.  Меняя хоть каждый день.
В поиске нужного человека - нет ничего противоестественного.
И даже, если нет цели, на ком-то остановиться, тоже - нет.
В остальных случаях это хреновое дело.
Изголодаться по ласке? Предпочту умереть, чем питаться падалью.
Человеческое изображение, проявленное в моем сознании,
не может вызвать ответной реакции, пока я не узнаю этого человека, как себя.
Пока не пущу корни в его сознание.
Совсем неинтересно, когда и узнавать нечего.
Биоматериал повсюду. Его даже больше, чем вы можете себе это представить.
Но  он не представляет для меня никакой ценности.
Что я – четырнадцатилетний подросток, чтоб бросаться на туго обтянутое,
призывно виляющее. – Детка… ты тут остынь немного, а я покурю…
Если только напиться до беспамятства, отдать свое тело …
Предпочту протрезветь в канаве… -
Самое низкое, куда я могу пасть.

Давно я тут Володьку не видел.
Он не Бог.
Но очень близок,
Громадный в своих «палатах»!
Если бы не тот выстрел…
Да, он смог.
Решил и сделал.
И до сих пор не любит говорить о личной жизни.
Неисправимый…
И от меня…
Нате!

 Вывод

Не смоют любовь
ни ссоры,
ни вёрсты.
Продумана,
выверена,
проверена.
Подъемля торжественно стих строкопёрстый,
клянусь —
люблю
неизменно и верно!
Ноябрь 1921 — февраль 1922


     Внутренний ребенок.

Помните, о чем обычно спрашивают дети?
     Какое твое любимое животное, сколько можешь съесть мороженого, как далеко можно плюнуть, можешь ли ты сам засыпать ночью, даже если страшно…
А взрослые? Взрослым интересно, где ты работаешь, что закончил, сколько получаешь. С кем ты завис сегодня ночью…Самое смешное, что у них получается сделать это важным.  Такое ощущение, что большинству просто выгодно убить в себе ребенка. Буквально загоняя в самые далекие уголки души, чтобы он не мог ни шевельнуться, ни даже пикнуть. 
     А что происходит, когда их родной ребенок просит:
- Мам, почитай книжку…
-Пап, погоняем мяч…
      Им выгодно прикидываться взрослыми.
-Не сейчас. У меня много работы… Давай завтра…
      Хотя мы все понимаем, что оно не наступит. И все это напускное… и такое неважное. Разве можно работу, отчеты, посиделки с друзьями, новостные сводки ставить выше маленького человечка, который действительно в тебе нуждается. Но они предпочитают быть слепыми.
Дети превыше всего. Так и я не могу отказать своему внутреннему ребенку. Не могу удержаться, чтобы не провести пальцем по боку машины, покрытой капельками от  наползшего с утра тумана; Чтобы не залюбоваться десятками паутин на мосту( после дождя паучки почему-то их особенно старательно плетут); Не могу не забрести в лесную чащу с мыслью, что именно там кончается цивилизация, но духи леса будут обращаться со мной также, как и я с ними.  С любовью… А чего стОит «Бииип-биип»  с титями знакомой девушки. Самые что ни на есть - клаксончики.  А при виде крыш, похожих на стокгольмские, вспоминать Карлсона. Целовать лягушку, на всякий случай. Пусть это даже не принц, но вдруг, ускакав за кусток, она превратится в кого-нибудь другого. Кому уже давно пора было вернуться домой. Разве можно упустить сказку…  Мой ребенок упрямый, настойчивый, любознательный, но очень уж ранимый. Он не топает ногами, не кричит в полный голос. Он просто садится, поднимает удивленно брови, и с глазами, полными слез, шепотом повторяет: «Как же так?» Потому так часто хочется его укрыть и никому не показывать. Устраивать игры только для нас двоих.  И я его берегу. Чего и вам желаю.


     Дети солнца.

     Знаете, бывают такие дни, когда из рук все валится. Когда не услышишь ни слова хорошего в свой адрес,  ни запланированные  дела  не получаются. Погода мерзопакостная. Под ногами слякоть и мысли, плохо переваренные, тоже оказываются такими же, как и всё под ногами.
      Была осень. И путь до дома пролегал через соседние дворы. Срезаю по привычке. В черном пальто чуть выше колен. В черных сапожках на каблуках. Перепрыгивая с одного сухого места на другое. 
И в одном из дворов я вижу мальчика, парня? Катающегося на качелях. Аккуратно одетый. В начищенных до блеска ботинках. И почему-то запомнившаяся до горла застёгнутая рубашка в клеточку. Поравнявшись с ним,  я услышала одну единственную фразу.  «Какие ножки!» Простая фраза, сказанная с восхищением и с улыбкой на лице.  Улыбнувшись ему, я пошла дальше. Но это стало светлым лучиком моего  дня. Сколько прошло лет, а я каждый раз вспоминаю это, и внутри разливается тепло.
      Мальчик-даун. Парень… Невозможно определить возраст. Это именно те люди, которые навсегда остаются детьми. Только почему Они должны доказывать нам, что они тоже достойны того, чтобы жить в этом мире. Хотя, этот вопрос, по большому счету, больше адресован нам.  А мы достойны того, чтобы жить рядом с этими детьми солнца? Может, это мы, изначально, появляемся на свет с отсутствующей хромосомой.  Той, что несет знания об окружающем мире? Неужели нам так страшно посмотреть чуть дальше своего носа? Что все, кажущееся нам чуждым, мы стараемся отсечь, уничтожить. А что, еще более странно, делать вид, что этого не существует.
      Дети солнца, от которых отказываются матери, глумится, спящая в своем сознании детвора, которой просто не показали, что можно вести себя иначе, закрывающие двери социальные службы, общество в целом, выказывающее свое больное и незрелое отношение  к людям, ничем не заслужили такого отношения.  И, несмотря на все это, они сохраняют в себе это доброе отношение к миру.  Как они видят его, как чувствуют,  и то, что прячется за их улыбающимися глазами, для нас недостижимо.  Наверное, потому, что чувствуем себя ущербными, мы не в состоянии изменить своё отношение к этому явлению, к этому небольшому чуду на земле.  Но ведь стоит нам только увидеть, как солнце ласково касается их лиц, как они всем своим существованием исполняют бесконечную песнь любви к миру, тогда и мы сможем почувствовать его тепло. Тогда и наши сердца перестанут быть черствыми.


              Чу…

     Вересковая пустошь окрасилась лучами заходящего солнца.  Ветер, не унимаясь, приглаживал взъерошенные холмы, и взбирался на взгорья. После, с летящим криком спускался вниз.  И в какую бы сторону она не повернулась, он тут же подхватывал ее распущенные волосы и подкидывал вверх.
     Небо все ниже опускалось на долину. Словно хотело прилечь на устланную розовыми цветами землю. В колыбели мира время остановилось. И только ветер приводил в движение подол ее платья, делая ее очертания летящими и невесомыми.
Выдохнув, небо укрыло ее стаей перистых облаков, которые, причудливо пританцовывая, обступили ее со всех сторон.  На короткий миг оно прижалось к хранящей тепло лета земле.  И сделав глубокий вздох, желая наполнить себя ароматами разнотравья, легкой свежестью, смешанной с кисловатым запахом почвы,  поглотило одиноко стоящую в сердце долины фигурку.
     А, когда от солнца остался налившийся пурпуром краешек,  вересковая пустошь опять предстала в своем первозданном виде. И только маленький островок земли помнил тепло ее ног.
Возможно, все было совсем иначе…

              * * *

     Пыль межгалактических странствий так крепко въелась в его кожу, что, даже когда он надолго задерживался в одном месте, она неизменно напоминала ему, что это еще не конец.
     А в его котомке, с перекидным через плечо ремнем, всегда хранились запасы сухариков,  баранок, которые со временем превращались в сушки, и баночка молока, а не какого-то там рома.
     Он всегда знал, в какую сторону держать путь. Потому что новое загоралось ярким светом, а отжившие миры постепенно блекли и теряли свои очертания.
     Но именно сейчас ему нестерпимо хотелось прилечь у этого неспешного, шуршащего камушками, прозрачного ручья. За плечами был долгий путь.  А тут на опушке леса была умиротворяющая тишина. И даже ветерок ходил неторопливо между кронами, не касаясь листвы.
     Он с удовольствием вытянулся на траве, подложив под голову котомку. Сон не заставил себя долго ждать. Луговые ароматы обволокли его сознание. А между травинок к его ушам потянулись слова:
-…иди ко мне… в мою… ко …иди…жизнь…
-…иду, - пробормотал он сквозь плывущие картинки сна.


             * * *
     Руки закостенели. Сознание совсем не торопилось к нему возвращаться. Сказать, что он промок насквозь, ничего не сказать. Он держался за плавник одной рукой. И решил поменять положение. Подтянувшись и второй рукой, он крепче прижался к упругому телу дельфина. Сколько они так плыли  - неизвестно. И какая цепочка событий привела к этому, тоже никак не находило отклика в голове. Рыбина мерно разрезала носом воду. Вверх-вниз, вверх-вниз. Это даже как-то успокаивало. Ему не было холодно, потому что от  кожи дельфина исходило тепло. На ощупь бархатистая и темная поверхность, присмотревшись, он увидел под ней небольшие вспышки, словно электрические разряды, возникали то тут, то там. И это напомнило ему звездное небо. И тут он заметил, что в местах, где возникают вспышки, и соприкасается его кожа и кожа дельфина, он получает слабые разряды, щекочущие, пробуждающие и греющие. «Так вот почему мне не холодно!» Он чувствовал, как с этими разрядами в его тело врываются радостные потоки. Будоражащий импульс проносится от затылка вниз по позвонкам.  Он опять закрыл глаза. Давно не было такого чувства покоя, безопасности и наполненности, как в этой  водной безбрежности.
«Я живой», - сказал он сам себе. И еще крепче прижался к спине своего гладкого корабля…


             * * *
-Спускайся, - сказал он.
- Не буду, - ответила она.
-А я говорю, спускайся.
-Тут ты на меня не ворчишь…-сказала она, поджав губы.

             * * *

     В деревне у подножия гор жители готовились ко сну. «Надо же, какая разбушевалась гроза на вершине», - думали они, заслышав раскаты, хотя над домиками было чистое небо.
     Он обнаружил себя стоящим прижатым к скале, а в его грудь упирался огромный кожаный нос.
- И такое бывает! У меня тоже бывает еще тот размерчик. Драконов этих по пальцам пересчитать. Тьма тьмущая. Сказки он мне рассказывает… - верещало существо.
-Чертополох-то тут при чем? – только и успел сказать он, когда от куста осталась только горстка пепла.
-Горю я так, - прогремела она, и опять прижала его носом.
А он со словами, - Он у тебя мокрый, - сполз вниз и присел, облокотившись спиной о скалу. Хотя, деваться ему, собственно, было некуда. Надо же было посмотреть, чем это все закончится.
     А она уже маленьким котенком крутилась у его ног. И своим мурлыканьем напомнила ему урчание голодного желудка.  И он достал себе сушку. Всем своим скучающим видом показывая, что его не трогают все эти превращения. Хотя скорость, с которой она менялась, не давала ему собраться с мыслями или ответить что-то вразумительное.  Она то становилась опять драконом, то резвящимся котенком.
Тут она зашипела:
- Так и что? В чью жизнь ты собрался? - При этих словах, он разломал сушку в ладони на четыре части. – Собралссся?  Позвать… тебя… куда? И как? Как я могу, когда ты уже в ней! О не прошенных гостях надо было заранее предупреждать. У меня вот не было времени вспоминать внетелесные правила поведения. И вообще, не надо было меня так надолго оставлять. Ужели я виновна в том, что ты мне видишься во всем? Что каждый день тебя встречать привыкла утром ровно в пять…
Шипение смолкло.  «Пропала…, подумал он, - но, что она опять выкинет?»
Присмотревшись, он увидел, что теперь она маленьким эльфиком сидит на камушке, поджав ноги, и горько плачет. Он лег на землю, оперев голову на руку.
- Мои глаза поменяли цвет. В каждое твое отсутствие они становятся солеными. Посмотри, тут уже целое море,- сказала она, показав на лужицу диаметром в сантиметр.
  -То не океан, - сказал он ухмыляясь.
И вдруг, все стихло, все куда-то пропало. Теперь он стоял посередине высохшего русла реки.
     Издалека несся грохот, словно стадо быков перекатывалось по узким улочкам. Перед глазами ясно встала картинка несущейся воды от прорвавшейся дамбы. В его поле зрения попал камень, который отсвечивал голубым светом.  С мыслью, что надо уходить, он приподнял камень и увидел ее.  Прижав ее к груди, он повернулся спиной к потоку. А вода, рвущая дно, разбивающая в щепки топяки, ревущим потоком, окрасившимся в серо-коричневый цвет, обходила его стороной, не смея подступиться.
-Ну и о чем ты думала? – сказал он тихо,- а если бы я не поднял тот камень…

             * * *
     Она почувствовала, что внутренние органы начинают увеличиваться. И им становится тесно в ее теле. Она начала увеличиваться в размерах, хотя четко осознавала, что продолжает находиться в своей комнате. И все-таки ее пределы растаяли. Она росла до тех пор, пока не поняла, что земля превратилась в маленький шарик. Он бы просто поместился в ее руках. "Маленький, но такой родной, - подумала она. -Как легко окружить его своим теплом".  И тут же почувствовала обратный процесс. «Забавно, как зарядка. Потянулась, и…обратно».

     * * *
     Сердце трепетало птицей в груди. Узнавание было таким, что с каждым ударом, ее плечи подрагивали вслед.

             * * *

Когда ты так делаешь, мои глаза закрываются сами собой. А макушкой мне хочется уткнуться в любую твою часть…руку, плечо, бок…
Можно, сегодня я уже никуда не буду расти?
Только, если в тебя…

             Тёмный…

     Небо было другое. Все было другое. Солнца не помню. Он был другой расы.
Метра два с половиной роста. Крепкого телосложения, немного нескладный. Темный цвет кожи, но с каким-то серым оттенком.
     Высокий, выдающийся вперед лоб. И глаза… что бы ни было, всегда смотрели с грустью. Большие глаза,  словно две звезды, такие же, как и те, что смотрели с неба. Низкое небо.  Казалось, протяни руку, и можно было дотронуться до них.

     Мы всегда выходили вдвоем после заката… а может солнце и не поднималось выше.  Но я запомнила его высокую четко очерченную фигуру на фоне гаснущего горизонта. Немного сутулящегося…  будто принимающего все, выпавшие на его долю, тяготы…

     Что с ним произошло… Как случилось, что он оказался вдали от своей цивилизации. То ли он остался единственным представителем своей расы, то ли оказался изгоем… Не знаю. Но здесь ему не удалось ни к кому примкнуть.

     Как-то он сказал, что у нас будет ребенок. Приложив руки к его телу, я с трепетом ощутила, что у него под сердцем еще одна жизнь.

     Странно, что я запомнила только одну фразу: «Я думал, что меня никто не сможет полюбить». Почему я запомнила только это, а не его систему координат…