Когда я проснулся, всё было и так, и иначе

               

Рассвет анемичный бледнеть начинал на востоке,
закат аллергический тускло на западе тлел,
безбожно фальшивила шлягер толпа  в караоке,
где сам Пеленягрэ, слова написавший, хрипел.

И чайки неслись над прибоем за выступ скалистый,
промозглый туман, наползавший, попятился вспять,
мне снова не дали соседи поспать – скандалисты! –
и снять не удастся мне боль головную опять.

Больные  рассветы рождают больные закаты
и день между ними рычит, как затравленный зверь:
за пьянство, куренье,  предательство, даже за карты –
придётся платить по цене запредельной, поверь.

Я это узнал, как всегда у нас водится, поздно,
для жизни здоровой осталось одно «спортлото»:
сочились туманы в ущельях кровянкой венозной,
зевесова молния гасла за тёмным плато.

И запах кашкарского плана  витал  в подворотне,
играла  в буру, вся  в наколках, братва за углом,
когда бы ни знал, что вокруг знаменитый курорт, не
поверил бы, видя трущобы  сараев кругом.

Здесь дух диссидентства питали собой нигилисты,
здесь ухали совы над миром забытых могил.
За шторою жизни таился Раскольников мглисто
и Фёдор Михалыч  в припадке ногами сучил.

Когда я проснулся, всё было и так, и иначе,
понять что-нибудь мне хотелось, но не было сил,
а ветер в саду заходился в неистовом плаче
и дождик, нет-нет  да, срываясь, в саду моросил…