Осенняя мозаика

 -Ондатру ловим на Большаково, а карась там,  Александрыч,  валит, я таких лаптей еще не видал! - Хвалится  с утра деревенский пастух Николай Гладких.
- Знаю я эту ловлю, нужна лицензия для прикрытия, а так  это сплошная партизанщина, плывешь и  все время оглядываешься, слушаешь, взвешиваешь.
       Этот высокий чернявый парень  успел пройти зону. Она подорвала его здоровье, но не сумела вытравить из этого человека его природную душевность и отзывчивость. Мне представилось, как Николай управляется со своим дощаником среди сумеречных камышей, и некогда поднять ему голову и оглянуться, чтоб посмотреть, кто это кашляет у него за спиной. Стальные щелчки капканов отвлекают его, он  резко толкается опирашкой, и, пока плывет к своей добыче, видит как отражаются в зеркале воды высокие цепи казары, что летят на юг, в погоне за уходящим летом.
       Было солнечно в тот день, я смотрел в поля, и глаза мои голубели от синевы неба. Все успел: отремонтировал генератор, дал 4 урока, отметил с товарищами по работе день рождения учителя, зарядил свежие патроны и уехал в поле. Привез домой пушнину, рыбу, утку, но все это- торопясь, с дрожью в пальцах. Добыл пару кряковых. Птица уже в плотном зимнем пере, тяжелая. Дедок подплывал ко мне на лодке неслышно, как настоящий разведчик, и только в самый последний момент спросил тихо.
- Не помешаю?
- Надеюсь.
- Егерь приехал, по звуку было слышно, его машина прошла.
- У меня  лицензия на уток.
- Ну как утчешка?
- Мало, мало.
- А северная?
- Идет, но слабо.
       Он что-то еще бормотал, но я уже заплывал в камыш, где все от меня старалось улететь, упорхнуть, уплыть, и,  пока ставил капканы, пушнина уже шла полным ходом. Один раз попались сразу две ондатры, мягкая рухлядь  брошена в передний угол плоскодонки, а с ружья не сумел взять ни одной, хотя и стрелял.
       Думалось, пока гремит телега нашей жизни, все оглядываемся назад, прислушиваемся к себе, так ли живем, все ли успели?.  И только один Бог знает, что написано у нас на роду. Где та стена, на которую мы будем и дальше опираться в своих надеждах? Как будем жить дальше?  У нас в селе говорят: «Потихоньку-помаленьку,  и никому не завидовать».  И они правы, надо работать, а уж потом жарить шашлыки, ходить на охоту, рыбачить, а появится  время, можно и рассказы писать.
        Над притихшими камышами повисла половинка Луны, на востоке сизела вечерняя мгла. Закат густел, набирал темноты, а выше него был только воздух. Стемнело. Остались позади болотные хлопоты, стихло эхо ружейной канонады, и, хотя лунный свет нарастал, стало мне одиноко. Сделал на несколько минут перекур, и, сидя на скамейке, стал пить горячий чай из кружки, наливая его  из термоса, а когда стал проверять капканы, уже во всех была добыча или стронуты насторожи. Потом плыл к берегу, в полную силу работая мокрым веслом, и все напряженно вглядывался в смутный строй камышей, пытаясь не пропустить в лунном сумраке ориентировочные  узлы, оставленные с вечера.
         На другой день прошел мимо незнакомого охотника. Это был дедок в брезентовом  плаще до пят. Он  внимательно посмотрел на меня, и, перебивая вечерний шум камышей, крикнул:
- А ты берегом хочешь пойти?
- Так ведь вся утка к нему вечером валит!
- Ну, походи, погоняй, а я посижу!
- А вы?
- Штормит. Жду, пока утихнет. С берега постреляю!
- А от моих  гоглиных чучел даже вороны вчера шарахались, надо перекрашивать!
- Пока камыш не побелеет гоглей, не добудешь!
Он прав. Гоголь к нам приходит с северных широт в октябре, когда камыш, рассорив на илистое дно озер свое перо, теряет свою зеленую силу, а поля по утрам бывают белы от инея.
       Как стремительна череда и мелькание дней! Как превратны человеческие судьбы! Завтра с утра сквозь оконные стекла мне вновь будет  видно, как штормит Домашнее озеро, как по всей его ширине ветер гонит мутную волну, как норовит он вырвать ручку входной двери у девчонки, которая хочет переступить  школьный порог. Стальной браслет механических часов будет жечь мне запястье.   
- Юрий Александрович!- так и вся наша молодость пройдет, а мы в капроне так и не  походим, - с обидой выговорит мне  учитель литературы Наталья Павловна Яковлева.
 Всем, нам, и каждому ребенку,  хочется тепла, и не только от  котельной, но и тепла человеческих сердец. Потянутся в кабинет связисты, пожарники, кочегары, учителя, повара, строители. Выслушаю их  советы и     требования, другим посоветую я. Сплошная мозаика лиц и желаний: кому вина, кому чести, кому денег. Вечером запустим котельную, и  обогретый ее не  очень жарким теплом, наш  коллектив начнет подниматься к перевалу, на вершине которого стоит отметка 1995. Может, кому-то из нас повезет и они сумеют заглянуть и за эту цифру, с желанием понять, что же будет с нашей империей дальше? Ее во второй раз со всей энергией  разрушали  коммунисты, нагло пообещав, что всех нас в скором будущем ждет народный капитализм.