В пути...

Зимний лес спешит навстречу за оконной рамой,
дребезжит в стакане с чаем ложка в сотый раз,
и застыл в руках помятый листик телеграммы
с парой строк: «Он сильно болен. Хочет видеть Вас.»
Не добавить лишней строчки, да и не убавить.
На скале из тысяч ликов и знакомых мест
миллиметр за миллиметром выжигает  память:
«Май. Чернобыль. Единица, девять, восемь, шесть….»

Строй солдат под жарким солнцем на пороге «рая»*,
в пустоте «жилых» кварталов шелестит листва,
генерал сорокалетний еле подбирает
для вчерашних салабонов** нужные слова.
И летят куда-то в небо заклинаньем старым
«Государство», «добровольцы», «Родина» и «долг»…
«Как сказать им, что противник, как никто, коварен
и что будет после боя – знает только Бог,
объяснить, что враг невидим,  что он бьёт без боли,
что с ним в схватке ставкой будет….» - много разных слов
застревают комом в горле, не попав на волю
и в сердца в строю стоящих молодых бойцов.
«Да понятно всё нам с «долгом», «Родиной» и «службой»,  -
паренек один внезапно выступил вперёд. -
Вы конкретно объясните, что нам сделать нужно.
Мы готовы. Позже глянем, чья в бою возьмёт».
Тишь звенела, ожидая громовых раскатов,
генерал стоял, смущённый дерзостью такой,
а затем, тяжелым шагом подойдя к солдату,
прошептал: «Сынок, спасибо!» - и обнЯл его.
«Хлопцы, с Богом!» - закипела трудная работа:
Метр за метром, час за часом….

Через много лет
вырывает у забвенья память этот подвиг,
улетая перелетной птицей на рассвет.
И как будто вслед за  нею мчится поезд скорый.
Дребезжит в стакане ложка…. Семь часов утра. 
За окном мелькает тенью захолустный город.
На поклон к солдату едет старый генерал….





*  «рай» - «Если бы не осознание того, что скрытая опасность подстерегает повсюду, то можно было бы подумать, глядя на эту безлюдную, цветущую землю, что мы в раю…» (один из «ликвидаторов» о «зоне отчуждения»)

** «салабон» - малолетка, неопытный юнец, а также молодой солдат, принявший присягу (арм. жаргон).