Зима тогда была... Дай Боже!

Живёт старушка в нашем доме,
И каждый в доме с ней знаком:
Все узнают её тюльпаны,
Когда выходят на балкон.

И знают все, что возле двери
В её квартирку, в уголке
Стоят игрушки: куклы, звери
И пара кактусов в горшке.

Но мало кто знаком с душою
Старушки нашей удалой.
И сколько страха, сколько боли
Ей пережить пришлось с войной.

Я к ней зашла однажды в гости,
Она сидела в тишине
И вдруг сказала: «Сядь, послушай.
Я расскажу тебе о зле…

То был обычный 41й,
Я собиралась в первый класс.
И мама уже сшила форму,
И книжки радовали глаз.

И вдруг, по радио повсюду
Сирены звуки понеслись,
И слова три: «На нас напали!»
За чайками взметнулись в высь.

А мы до этого не знали,
Что голод есть, что есть война.
150 грамм хлеба в сутки
Диета страшная была!

Но русский дух сломить непросто!
И в школу всё же я пошла.
Учитель сшил букварь из кофты
И с нами складывал слова.

Зима тогда была… Дай Боже!
Под минус тридцать или злей!
И каждый день мог стать последним,
Но мы старались быть сильней.

Я потеряла в голод брата,
В бомбёжку мать за ним ушла,
И до сих пор не понимаю:
Как же меня смерть не нашла…

И жили мы под гнётом смерти,
И был подарком каждый день,
Когда не гибли в семьях дети,
И не смолкала птичья трель.

Вы вросли в любви, без страха,
Среди игрушек и цветов…
Среди того, чего мне не хватало,
И вот сейчас подарено судьбой.

Но я не жалуюсь, так было суждено:
И смерть, и голод, и печали.
Ведь ваши прадеды за Родину поднялись в бой!
И мы за них молились и их ждали.»

Она умолкла, тяжело вздохнула,
И память горькая блеснула на глазах,
И капля света в шторах промелькнула,
Мешая нам гулять в тяжёлых снах.

Она вдруг встала, будто бы очнулась,
И больше не блестит в глазах её печаль,
И в пустоту легонько улыбнулась,
И унеслись все думы наши в даль…

На плитке засвистел тихонько чайник,
И запах кофе затопил печаль уютом,
А вдалеке над морем не смолкали чайки,
Как память о «морозе» лет тех лютом…