Синдром Стендаля...

Фёдор Шаляпин был так предельно музыкален, что едва заметная фальшь ранила его слух, как вас царапает скрежет кирпича по стеклу. Он слышал в оркестре всё, и самый малейший кикс, которого мы и не замечаем, мучил его, как пытка. Эта ранимая чувствительность – свойство не только психическое, но психофизическое, так же как и ранимость лирических поэтов, которых нужно оберегать от самоубийства, как мы бережём на вредном производстве рабочего, отпаивая его молоком. Смерть Владимира Маяковского – это нарушение охраны труда на самом жизнеопасном производстве – в поэзии. Всеволод Мейерхольд. // И было мукою для них, что людям музыкой казалось. Иннокентий Анненский. // Тому, кто долго и любовно всматривался в лицо Александра Блока, становилось ясно, что это лицо человека чрезмерно впечатлительного, переживающего каждое впечатление, как боль или радость. Бывало, скажешь какое-нибудь случайное слово и сейчас же забудешь, а он придёт домой и спустя час или два звонит по телефону. «Я всю дорогу думал о том, что вы сказали сегодня. И потому хочу вас спросить…» Именно эта гипертрофия чувствительности сделала Блока великим поэтом. Корней Чуковский. // Бодлер обладал весьма чувствительной, тонкой, своеобразной и нежной душой, давшей трещину при первом же столкновении с жизнью. Жюль Бюиссон, друг юности. // У гениальных людей необычайно повышена нервная чувствительность. То, что для нормального человека укол булавки, для гения – удар кинжалом. Но одновременно это начало невроза. Они могут умирать от счастья не только на бумаге, но и на самом деле. Чезаре Ломброзо. // Быть может, нервы Гоголя во сто раз тоньше наших. Слышат то, чего мы не слышим, содрогаются от причин, нам неизвестных. Вероятно, весь организм его устроен как-нибудь иначе, чем у нас. Сергей Аксаков. // Байрон признавался, что, слушая прекрасную музыку, он бывал на грани обморока. Однажды в одном из музеев от чудовищного восхищения Стендаль потерял сознание и потом долго приходил в себя. Этот случай, позднее описанный самим писателем, вошёл в мировую психиатрию как синдром Стендаля. Восхищение красотой до крайних пределов, упоение ею. // …способность к натискам восторга. Михаил Врубель. // Мы стояли с ним в Русском музее перед брюлловской «Помпеей». Репин влюблённо и страстно смотрел на картину, восхищаясь её блистательной техникой, а потом отошёл к дверям, отвернулся от обступившей его толпы ротозеев и заплакал – заплакал от восхищения искусством Брюллова. И когда мы шли из музея, говорил, что в искусстве для него главное – пластика, очарование большого мастерства. Корней Чуковский. // Зная себя так хорошо, Стендаль лучше всякого другого сознаёт, что эта чрезмерная нервная и интеллектуальная чувствительность – его гений, его достоинство и вместе с тем угроза для него. Стефан Цвейг. // Большая часть моих недостатков объясняется просто нервозностью. Конституция у меня нервная, чрезмерно восприимчив как физически, так и нравственно. Но в этом нет решительно ничего порочного. Ван Гог. // Михаил Глинка был крайне нервен, с легко меняющимися настроениями. Сам он за свою нервную чувствительность называл себя мимозой. Викентий Вересаев. // Я был слишком раздражителен, с впечатлительностью, развитой болезненно, со способностью искажать самые обыкновенные факты. Фёдор Достоевский. // Бунин был очень нервен и впечатлителен, чем и объяснялась смена его настроений. Сознавался, что под влиянием минуты способен на самые сумасбродные поступки, о которых потом жалел. Но кто из русских больших писателей не был нервным? Все они были людьми с ободранной кожей, с обнажёнными нервами и вибрирующей совестью. Ирина Одоевцева. // Мучаюсь от своей неуверенности. Ненавижу свою готовность расстраиваться из-за пустяков. Изнемогаю от страха перед жизнью. А ведь это единственное, что даёт мне надежду, за что я должен благодарить судьбу. Потому что результат всего этого – литература. Сергей Довлатов. ///