Новый Иерусалим

Уточняющее

Перед  читателем  вторая редакция поэмы,  написанной  в  1986 году. Точнее,  второй  вариант, а еще точнее,  вторая – в  смысле  иная,  другая  (  но дружеская  к первой)  вещь.  Вещь как  вече,  ибо  многоголосица, в отличии  от «текста 1986 г»,  в  известном  смысле все же сохраняющего свою силу (воспроизводить его сейчас нет смысла, но  кто интересуется,  пожалуйста, - «Утро глубоко», М, «Молодая гвардия», 1989).
В середине  восьмидесятых автор этих строк писал  «Новый Иерусалим», географически  пребывая  в непосредственной близости  от прославленного Никонова  монастыря-удела, где в то время  был краеведческий музей.  С  Истринскими  краями   связана  была у меня значительная часть жизни, от  детства до поздней юности, потом  -  возвращение,  уже  «молодости на краю». Два года мы жили там с молодой женой и только что родившимися детьми.  Было  тогда  и  «очарование Никоном»,  укреплявшееся встречами  с одним из  одареннейших людей того времени,  протоиереем  Львом Лебедевым (1935-1998).  В  отличии  от  современных почитателй  Патриарха,  о.Лев был монархистом и, к тому  же,  с  уважением относился  к древлему благочестию, искренне  полагая  Никона  мало виновным  во всем  (формально  ведь так и было, Бог забрал его…).
Уже  потом автор этих строк все более  уходил от «никонианства»,  со временем  став прихожанином единоверческого храма  ( «чистое» старообрядчество все  же  «не пошдо»,  прежде всего  из-за его  «психологии  малого народа»).  На  этом стою и, даст Бог, устою.  Поэма  «лежала мертвым грузом».  Но  в ней  все же  нечто теплилось…  А это значило, что не все так просто.  У стихов вообще своя жизнь, они ведут себя  весьма своеобразно.
Так или иначе  поэму я дописал и переписал  именно  тогда, когда  от  «никонианства»  для меня  не осталось уже  вообще ничего.  Странно ?  - Возможно.
Для самого себя, кстати, неожиданно.
Но теперь  - именно  вещь,  вече.
Голоса.
Кто и как  сейчас к этому отнесется, мне, честно говоря, все равно.
Не  мы пишем.  Пишут – нас.
Никон был  гениален.  Как писатель («Рай  мысленный»  не уступает  творениям его   двойника-противника протопопа Аввакума)  Как храмоздатель,  «архитектор»,  если угодно, «теург».  Он  «творил» не сам.  Творил «гений Никона»  В этом  не вина его, а беда.  «Гений»   есть «демон».  Гениальность и святость – вещи противоположные. Достаточно сравнить Патриарха Никона  с преподобным Серафимом Саровским…
И  последнее,  самое главное.
О Царстве.
Отсылаю к  моей  работе «К метафизике отречения» ( в т.ч. http://zavtra.ru/content/view/k-metafizike-otrecheniya/  ). 
В  поэме  -  две  правды.
В  жизни надо стоять на одной.

PS   Cчитаю возможным писать  как Иеросалим, так и Иерусалим    Сам Никон, кстати, писал по-старому . Здесь  - пишу и так, и так, в зависимости от  смысла. Этому пусть читатель не удивляется.








НОВЫЙ  ИЕРУСАЛИМ


Созда Патриарх икону Зверину.
Из поморской рукописи .

И ныне Иеросалим Никон не есть образец последующе истинному образу, но самый первый, начальный, Новый Иеросалим... сиречь священный мир.
Из ответов Никона боярину Стрешневу.


И вот уже почти готово все,
уже почти достроена обитель,
и Патриарх, обедню совершив
и отослав келейника, один
по деревянной лестнице крутой
на стену подымается, стуча
о каждую ступень владычным жезлом.
 
Осенний день простер иссиня-темный
шатер над ясным золотом лесов,
а позднее негреющее солнце
сияет купно с куполом собора,
и среди потемневших ветл струя
небесная синеет Иордана.
 
Воздвиженье Животворящих Древ
три дня как миновало, но еще
на пасмурье не. «здвинулась» погода —
последнее затишие в году...
Так вот она, зиждимая  икона
явившегося в тайнозренье града,
который купно есть и град и сад…

Икона – отблек  вечного   покона,
Не токмо краски и желток – икона,
Икона – речка, дом, палаты – вот -   
она  земных  к небесному зовет -
пророк, апостол,  праотец  кивот,
свет  мученик,  святителем  живот
.
О ней предвозвестил Андрей-апостол,
пешком скитальчествуя по Руси,
и Боголюбский князь Андрей,
c  латинами бывавший  там,  в Сионе,
а  после, возвратившись, здесь, свою
обитель создавая, бросив Киев,
подобно Лоту, вшедшему в Сигор,
ее творил из стен, садов и гор,
 и дивный инок, Сергиев служитель,
москвич по плоти, но небесный житель,
который пост с художеством связал,
в трех ангелах ее предуказал.
Сторожа, Волок, Маковец ~ удобных
мест в перекрестье боле не найти —
 так пусть она сияет на пути
меж трех обителей трех преподобных,
чьи три столпа до неба достают
и стерегут пути в Москву...


Вдали
пыль поднялась, по северной дороге,
мелькнул обоз.
Все ближе он и ближе
наверно, с жерехами, с речки Нудоль,
где послушанье рыбное несут
новоначальные.
Давно пора
наладить монастырское хозяйство,
перёкупить у Сытина село,
у Боборыкиных леса и ловли,
да все дела в Москве...
И Патриарх, вздохнув,
лицом к востоку обернулся.
Как собинный его сейчас там друг,
Великий Государь?.,
Ей, среди них лишь он один вместил
сей замысел и за него стоял
духовной власти одесную.  Все
бояре были супротив — они
всем сонмищем своей лишь ищут воли.

Бояре…  Да…  бояре  хороши…
Уж  сколько  их    к  земельке прикрепляли
с крестьянишками  вместе… Все не впрок
не в  ту все степь, и  корм  в коня  не  лезет.
Все  ведомо, все явно…
Ну Бог простит

И все звучат, звучат в уме слова
из тайнозрительного Откровенья
ко ангелу Сардийской церкви: « Ей,
Аз вем дела твоя яко носящий имя
яко ты жив, но мертв, ей, мертв еси.
Покайся от твоих скончанных дел
и поминай, яже приял еси и слышал.
Приду на тя — не ведаеши срока
егда приду на тя, в кий час приду.
В Сардин мало риз не осквернивших,
ей, мало, но они достой ни суть.
Се, побеждающего в ризах белых
Аз исповем перед Отцем Моим».

Ей, мало, мало — думал Патриарх —
осталось побеждающих, таких, как
Владыка  Киприян, Филипп владыка,
Геннадий  Новгородец,  да и сам
Иосиф,  хоть  мертвец, а все любезный
сосед,  старинный  Волока хозяин…
Скудеет благочестием столица.
Увы тебе, град  седмихолмый. Как
тебя  не  поучай,  а  - вожжи сбавишь, 
все  заново  -  сопелники,  гудцы,
стихослагатели,  срамные  девки… 
Тьфу!  Словно  баба сельная, от мужа
не  отойдет, а после «Тьфу», да  «тьфу»…
Мой, лескать, тьфу…

Но,  сколько жив,  учи,  учи,  святитель,
учи  премудрости  мирскую чадь…
Грех  на  Москве, грех, грех и есть.
Но нет  грехов  отчаянных.
Прощает
Бог все грехи.
И ты,  Москва, к  тому
будь бдительна,  седмихолмица, кайся
и  утверждай врученное тебе,
храни и кайся,  да не попалит
тебя огонь
всепоядающий.  Пока цари
в Москве  послушливы, благочкстивы, 
не одолеет супостат Москву.

Тем временем светило шло на полдень,
и там, в Кремле, в пятидесяти верстах
от новозданного монастыря,
отслушав царскую обедню, Царь,
собрав бояр, им раскрывал все то,
о чем они часами с Патриархом
беседовали прежде—
о судьбе
Премудрости поруганного дома,
наследья Константинова пути.

Москве   сей Дом  предписано спасти.

Но   Константинтинова ль  ? -  вдруг  вспомнил  Никон…-
не  Селиверстова ли  все ж ?  Латины,
хоть  отреклись   от дара,  кто  сказал
что  дара  не было ?.  Дела  темны те.
Толкуй  хоть так, хоть эдак.  Вы  ж да  мните,
царевы вси, - хоть се, хоть не  совсем
пребудет все едино.  Все  во  всем. 

Иначе ль, так …  нам путь  явило Око -
на  Град Софии, Град Христа,  за  срока
сток  в стоке вечном  вод пути  потока,
где станет  Царь одной  ногой на Юг,
другой – на Север,  свыще  же сам-друг -
Святый  Владыка мира и Востока –
Святейший  Патриарх Московский и
Вселенной  всей. Един  во Бытии.

Царь  Патриарху  верил.  Свято верил.
Он убеждал свой государев верх,
свою Цареву думу в том, что  ныне,
когда  мы стали  сами  как бы  греки,
и  все  исправили,  все  в книгах недоумья,
плоды  гордыни Грознаго, Макарья
Cтоглава  неразумные прещенья,
и что теперь, когда икона рая
близ града стольного сияет яко солнце,
и град Москва  не на словах, а въяве
твердыня и  хранитель правой веры
уже пришло помыслить о священной
войне с османами за Царский Град :
и  срок  обетованный  настает
исполнить предреченное Востоку.


А  вот  Востоку  ли?  Тут некий  мних
ну  из  таких…  ну…  как бы…. многомнящих….
Ну…  умствующих...  высечь бы его,
все  спрашивал:  ведь если  посмотреть
туда, где Юг,то это не Восток,
а Юг  и Запад,
и Запад  даже  более, чем Юг,
а  в  лревности глубокой  на Руси
поверье было булто  бы  вот там,
на  Юге, где черны глаза и кудри,
как раз и  есть  Престол Нечестия…
а  Бог,  наш Бог,
на Севере живет, среди Медведиц…
наш  Бог, голубоглаз  и  златовлас,
такой  же, как Никола или Влас… 
Поганое поверие, конечно….
Как много  здесь осталось,  у славян
поганого…
Ну,  высеку  монаха…
А  толку  что…   
Я все же верой грек,
хоть  родом  русский…  Мой  сосед  заволжский
Аввакум,  протопоп  упрямый тот,
напротив, вечно в грудь себя биет:
«Русак, русак я!...Верою  русак я»
Пустое….
Сказано  в Писании :  несть
еллина, ни июдея.  Ибо Весть
Благая  и была о том. И здесь
к тому же несть жены ни мужа,
свободна ни раба, ни скифа…
Так- от ?
Да не пребудет.  Токмо так. Аминь.

Аминь аминем. Сроки Бог положит.
Но вот порой  молюсь, и вдруг загложет -
а все ж ходил  он,   Боголюбец-князь
туда,  в  Иеросалим, и вообще куда
ходили  в Иеросалим?….
Уж не  в  Царьград ли
Все же ходили ?

Но  то все думы,  думы…  Царь  обязан,
Там, на Москве.  с  боярами,  уже
приговорить…  Но  вот уж год как  нет.
все  нет  как нет  ни  сказа, ни  указа.
Хотя  бы  войско  начал собирать…
Что там,  в Палатах ?  Отселе видать,
как  думцы — государевы бояре -,
согласно все кивая головами,
иную думу держат про себя.
Им всем поболе б вольностей. Они
не прочь в пиру вспомянуть Владислава
и договор, по коему отцы их
могли свободно для науки ездить
и в ляхи, и в британцы, и во фрязи,
где в  пропасти любой могли пропасть.

Аз, Патриарх,  для них спасенье зижду,
а все  их  думы  как без линзы  вижду 
От служб они устали — строг зело
он  ( грешный аз)  владыка новгородский,
стал,  Патриархом сделавшись.  Давно
пора бы от него Царя отвадить.
На Федора блаженного-то Царь
хоть набожен, да походить не хочет,
ну а на Иоанновы дела
лет пятьдесят уж точно кто решится...
Но вот чтоб сделался совсем своим,
сослать  куда бы  Никона  собаку,
как,  вточь  известно, бают меж собой…
Вон  Стрешнев, спьяну пуделя завел,
и Никоном прозвал…
Собаки сами.
Одна у низ  в  башках собачья дума -
закон  бы  враз переменить   церковный —
Царю бы, дескать,  знать, что сам  закон
и выше нет его царевой воли,
вот вроде  как  во  Франции-стране,
«Я  сам,  ваш краль, есть ваше государьство».
Но  так-то не бывает -  значит  нас, -
вот,  меж  собою все  шептать горазды -
бояр царевых впредь он будет слушать,
а не попов  да  иноков  гугнивых
Вот тут-то  мы  себя покажем  вси:.
добьемся прав, сейм учредим, как ляхи,
и станем хоть какой, а все ж Европой…
Ну а пока пусть Государь увидит,
что нам его Владыка не указ.
И вот уж у кого-то голова,
то пузо, то еще какие уды
болят, когда в Соборе  Никон  служит,
Собаки сами….


Псы  безпородные,  Иль пуделя…
Те, старые, хоть были родовиты…
А эти…  Потому  и падки
на всякую мякину завозную
Теятры подавай им…
Вправду  прав 
Аввакумка-ревнитель…
Во всем  другом не прав,  а тут вот прав…
Сейм, видите ли…  Нет, избави Бог.
Пусть лучше  царь.  Какой  он  никакой,
а все  ж Тишайший…

- Народ бояр не лучше  Помню,  помню…  -
 вдруг  Патриарх  задумался…  Еще
тогда  все  было  там, во граде
над Волховом. 
Конечно, город
он  волховской, и до сих пор, но  чем-то
там  легче  для  того,  кто по Писанию
желает  жизнь  устроить…
Да, Царя
там раньше не  было.  Архиепископ  был
Почти  во  образ  Книги Судей…. Вот,
вот оно, что нужно…  Ну, а чин
церковный  пусть  будет   греческий,
к тому же  чинный,
без  криков,  воплей,  гама, без  на он,
и  без  не на  безсмысленных  вот  этих,
будто бы  бы  кто-то там  в ночи
баюкает кого-то…
Языческая прелесть это все.
Народ  понять сего не может, нет…
Бояре  да народ.  Един сей род =
двуглавый  непослушливый  урод.

..Да, да, тогда-то в Новеграде, там,
старуха нищая ему кричала:
«Все вы отступники, все заодно!
Антихристы! Когда менять начнете,
конца не будет переменам... Кровь!
Кровь вижу по земле,  конца
не будет той крови, все зальет,
и захлебнется
Москва в крови...
Тогда-то и грядет...
Он самый.

+    +    +

«Пока  послушливы,  благочестивы
цари в Москве...» — твердил он про себя,
в прямом значении — от слова «твердь»,
и эта твердь, казалось, все твердела
и вырастала мысленной стеной,
оградою вокруг всего Востока...

И вновь…
Востока ?  Встока?  А не  вправду ль  Запад , 
Опять все  те  же  думы,  но  куда
от  них деваться…
Впрочем, Запад
ведь   Запад  солнца,  то есть свет  вечерний,
куда  противосолонь  мы  теперь
идем,  не  посолонь, как прежде…
Мы все  исправили,  всю тьму ошибок,
как сам  же  Государь нам повелел…

Но почему  же он тогда так медлит,
Так,  почему он  медлит,  Государь?
Уж сколько дней как обещал приехать,
а все не едет и гонцов не шлет?..


И словно  тенью 
ударило внезапно Патриарха,
тенью  по глазам,   и заслонило
дорогу, ведшую к столице.
 «Да воскреснет Бог»  - он мысленно  проговорил,
потом  еще раз и еще, потом -
устами или сердцем —. кто поймет...

И ночь исчезла, грянул свет, и в сердце
развился как бы свиток, на котором
начертано опять из Откровенья,
но сроком как бы дальше на эпоху —
ко ангелу Филадельфийской церкри: «Ей,
«яко соблюл еси терпенья слово
и Аз тя соблюду в годину скорби
и искушенья, что придет на землю
на ней живущих искусити.   Се,
гряду, держи тебе дарованное,  да
никто же твоего венца приимет.
Ей, побеждающего сотворю столпа
и боле  никтому изыти  имать.
И Имя Бога Моего на нем
Аз напишу и ими града Моего
реченна Новаго Иерусалима,
сходащего с небес, и Имя ново
Мое...»
И здесь свернулся свиток.
И вновь пред ним стена монастыря
и Гефсиманской башни возвышенье,
лес, ветлы, луг, излука Иордана
и облако плывущего собора
в честь Праздника всех Праздников,
торжеств всех торжества...
И в ужасе он вдруг узнал слова,
которые сам  приказал отлить
тогда  осознавая  их едва
на колоколе в память Всех Святых,
и вспомнил он, что в надписях литых,
начертанных в минуту торжества,
сняли те же самые слова
семи посланий ко семи церквам
семи времен пути единой Церкви,
а. «побеждающий» по-грецки — Никон...

Что есть  победа  ?   Прежде – над грехом.
Потом – все остальное.

Вот,  жизнь  прошла.  Москва.  Была весна.
Всё  победить. Грех  победить.  Жена…
лишь для  того,  чтобы  родить, нужна.
Везли.  По речке. Подняли весло те
гребцы. Троих. Всех.  Разве то не знак
что семя тли есть  в  зове    женской  плоти ?
Коль дети мрут…  знать, отворился  зрак
Всевышнего  о чистоты  оплоте.
Он  ей  сказал:  “Мы  чистым житием
себе  и им прощение стяжаем»..
Она  - никак   Ну, что ж… Добро.…  Вздерзаем.
И  вот он – окличительный обет.
Обоим – постриг,да  не  нудит ржа  им.
Ей - монастырь, ему -  на Север  след…
А там – Бог  весть, как  будет  с  урожаем.


Потом  уже  на  море  лодки..  Море.
На море  острова.  Мох.   Крепок   пост.
Отец  духовный  Авва  Елеазар.
И  острова, и  снова лодка.  Лодьи
и острова…  Вссь век его  зачем-то
лодьи  и острова.  И  лодьи.  Года два
все  лодьи, острова и острова.
Все  лодьи,  лодьи.. А  отец  духовный
Тогда сказал :  «Ну,  что ж…
 Свой  ум – верховный».

+    +    +

Воистину — пройдут века иль год —
 ни буквы из Писанья не прейдет.
Они вдвоем — Писанье и  Преданье —
как бы на скрепах держат мирозданье.
Все сбудется в Писанье, но не так,
как люди ждут —
ведь в сердце ждущих мрак.
Явился Царь царей и в этом мраке,
но не как царь земной, а в рабском зраке.
Что б ни было, каков бы ни был путь —
ничтожества или торжествованья —
омега с альфою едины суть,
и равно сбудутся обетованья.

И вдруг он понял — Царь- то- государь,
 друг собинный, и тот нетверд на веру
и он вместить не в силах сей победный
образ сугубицы священной — Третий Рим
и Новый Иеросалим в единой славе,
небесное окно в земной оправе.
Рим — это царство,  Иеросалим —
 священство. И от века Константина
в единстве ткется общая холстина
небесной солью царский меч солим.
Но Константин или Сильвестр…  И  сноаа
одна  и  та  же дума.  Церковь…  Царство ?
Что выше?  Что же  пред Богом  честней ?
И неужели  наступает время,
в котором разойдутся их пути,
и общее доселе жизни бремя
им будет порознь суждено нести?
Но, может быть, так  надо ?
Не порознь, а только нам, духовным
Все  на себе снести ?
И  это-то и будет  та  свобрда,
которую нам   завещал Христос..
Ей,  ей…

Cвобода…  Царь и нищий, князь и  вырод
из  глины  все  сотворены одной,
а посему  ни    Ромул  и ни Ирод
себя не оправдают стариной.
Так думал он — сейчас видны века мне:
 есть камень у подножия Креста.
Все, что построено на этом камне,
не одолеют адовы врата.
Земля ж без неба тленна и палима,
держава станет пеплом и золой —
погибнет Рим без Иерусалима,
хотя бы овладел он всей землей.
И вот тогда-то не на ,мощь державы,
как ждали вместе Алексий и Никон,
не на  проливы, не   на Дом Софии,
не  даже   ни на этот вот Собор,
не вот на этот Новый Иерусалим
сойдет по исполнении времен
мироначальный Иерусалим небесный,
нет, но на кающихся во грехах 
юродивых, отверженных, забытых,
на нищих духом, плачущих, на сердцем
чистых, на милостивых, на правды
взалкавших и возжаждавших,
на правды ради изгнанников,  кого
за  Имя Божие из городов изгонят.
отправят на полночь,  в холодные места,
под ними  вроде  рухнут три  моста,
но кто-то доберется,  среди них
воскресшие свидетели живых –
и  делатели  умныя  молитвы.

Не  в  бревнах Церковь -  в ребрах =
вот она –
глаголет  истина,   не  старина.

+    +    +

«Сии, от скорби велия приидоша,
омыша паки ризы в крови Агнчи,
сии, поющи пред  Престолом Славы
и день и нощь во церкви нову песнь:
Достоин, ей, еси прияти книгу
и вся отверсты в книге сей печати,
и искупити кровию своею
от всякого колена и языка
и нас творяй Царя и Иереа...
Ей, с сими Бог их, яко Той отымет
от очию всяку слезу, и смерти
ктому не будет, плача ни болезни,
ни вопля яко всяко мимо идет».

+    +    +

Тогда настанет предреченный год,
звезда Полынь на землю упадет,
и станет треть земли — полынь-трава,
но свышний мир сойдет на острова,
нечистотой не тронутые, те,
где не чернели люди в суете.
Они сгореть в открывшейся геенне
вовек не смогут — ведь на них упал
Преображенья свет — во мгле и пене
сияют яко оникс и опал.
Самораспятьем их жильцы водимы
для будущего сада дерева,
уже при этой жизни невредимы,
непобедимы эти острова. ч
К ним зверь лишь подойдет,
но среди хора
всегибельного Бог их сохранит,
и у черты последней свет Фавора
с небесным градом их соединит.

Так  перед ним  завеса  разверзалась,
И почему-то все ему казалось
Тогда  уже  не будет – здесь ли, там? –
Царей  …  Одни духовные,  и с ними
народ  послушный, верный,  богомольный,
плотских страстей чуждающийся,  В нем
ни мужеска  не будет пола, ни
женска,  ни  раба  и  ни  свободна.
Духовные же будут Судьи.  Как
Во времена Сампсона, Гедеона,
Деворы…
Но  будет ли ?  По-старому писали
Мы  «будет, будет».  Пишем же  теперь
Иначе  мы :  «Сие  и  буди, буди»…

+     +     +

Уже давно, как стал он Патриархом,
на островах обители он строил
(есть  в слове «строить» Троицы огонь) —
и две уже построил, а теперь
вот третью  теперь — одна из них
на озере Валдайском, в честь иконы
Владычицы с Афона, а вторая
на острове, на Белом море, в честь
Животворящего Креста, и обе —
весть на  весть  Нового  Иерусалима,
изображенья мысленного рая,
иконы всей преображенной твари
на острове-холме, среди лугов.
Все три — отверстья, окна в горний мир
и выходы из времени вовнутрь,
отверстые тому, кто побеждает.

+     +     +

Владыке вскоре принесут прочесть
письмо с Валдая, а в письме том весть:
в один из дней воскресных, на заре
обедня шла в его монастыре
к концу -  уж миновали Отче наш, и   
внезапно, вдруг, с  неведомых  ветвей —
влетел в алтарь — откуда? — соловей,
и, сев на край  Престола, возле Чаши,
он песнь запел, что песни райской краше;
когда ж его  архимандрит схватил,
потом другой  рукой  перекрестил,
ладонь персты нечаянно разжала,
и тельце мертвое в руке лежало.

…Вот-вот повылезут, и по  земле
займутся языки огня.
От моря
Хвалынского   Казания  восхлынет.
Ибир-Сибир  прихлынет из-за гор,
Башкиры, воры, вороны слетятся
на запах трупа, на царев кабак,
на думных на бояр на кровопивцев.
И будет горло резать брату брат,
и поплывут по всей по Волге струги.
И к Никону от Разина послы
опальному на север доберутся
и позовут с собою на бояр
и на Царя.
Но  Патриарх ответит:
«Вам нет благословенья. Уходите».
И север запылает.
Русь на Русь
пойдет железом вырезать двуперстье
Во имя  Патриарха  и Царя,
И  после, 
Во имя  мнимого  собора,
и после,
уже  при  Софье  Царь-девице  мнимой,
и после…
и ноздри вырывать за строки в книгах,
и так, пока  не….

+     +     +


Единожы неведомо откуда
явился  кривоватый мужичок,
Лидася  речкой  речь его, как  чудо,
а  сам-то  - ну,  прямой  сверчок-строчок.
Все бегал, прыгал, говорили – лает
Вот  здесь -  поварня, здесь  колокола лить,
здесь  вбить покрепче  деревянный гвоздь…
И  вдруг  промолвил  тихо:  «Все  дела-ить…
Верни  перста два.  Устоит  авось»

+    +    +

Он все стоял и на восток смотрел,
туда, где за еловыми лесами,
за топями, за речек ледяных
извилистыми щелями, вдали,
там, куда взор со стен не проникал,
лежала на седми горах Москва.
Она сияла.  Прежде  Годунова
был  замысел  ее  соделать Новой,
в  Москве – Иерусалиму быть основой
Но это-то и вздор.  Конечно,  вздор.
И  был  бы  вновь  раздор.
Москва  есть Рим -  она  ограда градом,
Иеросалим -  и  вдалеке, и рядом.
И  Грозный  видел  молнию  до дна,
Когда сошла на двор его она.

Романовы пришли,  миротворили,
Мирволили,  журили,  не  прочли,
Что  слышит он ?   Чьи  это вздохи, или,
через века  -  вот,  выкреста,  чьих лилий
уже  после  царей  шумит  ковыль  и
чьи  очи  волчьи очи  пережгли. ?

Быть  может,  это  все
лишь   для  таких  ?
Их  Иерусалим ?
И  здесь,  и там ?
Но  где ?
Где – там  ?
И Чей  то голос был ?

Да будет воля, Господи, Твоя….

И был ответ:
Ей,  в руце Божией царево сердце,
И не  царево токмо – всяко сердце,
и твари всей дана свобода воли
и дивный дар молитвы покаянной,
и силен Бог свести Свой град на царство
земное и, молитвами святых,
его Своим соделать вечным .Царством.

- Да, на  полях  моей  родной  страны –
еще  какой-то,  тоже  странный, голос
услышал  вдруг  нежданно Патриарх.
Он, этот голос,   здесь блуждал  средь вязов. 
Он  был иной. чем  первый, ледяной,
Он был   родной, но  прелестный  и  -  страстный, 
и,  чем  душе  все  более   родной,
тем более  спасению  опасный.
.
Они,  вот эти голоса,  потом,
чрез три  столетия, и  дале, дале,
быть может,  до  последняя земли
еще  сойдутся  в  самой  смертной  схватке.
как  Ияков  и  Исав, Эдом,
Белый и Красный
Как у  бриттов – розы.
Но  схватка  роковая  будет не
за  первородство в дольней  стороне,
за  чечевичеую похдебку,  но за
наследие  Христово.
За  Иерусалим.

+     +     +

Всехсвятский  колокол.  Вот,  напиши.
ко  ангелу  Филадельфийской  Церкви.
Се  - ключ  Давыдов,  затворит никтоже
Аз  вем твоя  дела;  се,  пред  тобою
отверсты  двери, и никтоже  может
их  затворити,  яко  малу  силу
имаши,  Се, даю тебе.
глаголющася  быти июдеи,
но  суть не  таковы,  но  лгут, к  ногам
твоим приидут  и  склонятся
яко  тебя аз  возлюбих.
Се – имя
Нового  Иеросалима.


Имеяй  ухо  слышати, да слышит.


Когда  ?  Вот  это главное – еще
совсем недавно  это вот «когда»
и  на какой  версте,  и сколько ночи
мы сами, сторожа, не замечали,
как варвары, как звери, но теперь
мы знаем,что идем  вперед,  во время,
гле Царствию Его конца не булет,
Совсем не «несть», как прежде  мы писали,
при этом мня, что вот Оно, вокруг…
Безумцы!  Но теперь духовной  властью
Мы отворили  время. Аз есмь Никон.

+   +   +   

А  Русь  ?   Ты, Русь,  О чем  твой  голос, Русь
Впервые  ты  сквозь морось и сквозь ярость
восстала супротив. Ну  что же, пусть
твои  навек  подъяты  паруса, Русь.
Земля  еще  цветна.    Ея черты
еще былые. Не горят  скиты
Еще  хватает вольных  дуновений
Еще не вышла  Русь,  воздев кресты,
в  обратный  путь,  сжигая и мосты
и  все печати павших с высоты
пусть кратких, но из вечности  мгновений.

Вот  голос, Русь твой:   Рим  был позади..
Икона  зверина,  ея ж роди
треклятый  Никон,  тьмой  покрыла выдел
Москвы  леса и  реку Иордан
Уже  и тот  воссел, чей пращур Дан
за  стенами,  но  мы его не видим.

Филадельфиец-Дан.  Оно, оно ?
Подлог.  Куда  веревочке ни  виться.
Ужели правда ? 
Может, лишь окно ?
Конечно, все  быть может, может, но
Все, приближаясь к  сущности, двоится

Да, мы  уходим. Век, живых  коси,
Удел  твой,  Крон-всежрец, сошел  с оси
Чермное море, кони  и тристаты –
все позади  - но свята  Русь еси,
и несть конца веселию Руси
за аз единый  на смерть  смертью стати.

Отверстые  несутся  времена.
Конца  Егоже Царствию не будет
Сияй же,  год  семнадцатый… Весна
Ее, забыв,и  правнук не избудет…
Потом  Собор.  Сибирь.  Всеколесарь
Расстрелян  в  Екатеринбурге Царь
Ликуйте, ведь  отнцне, как  и встарь,
В  Кремле  не Царь, а Патриарх пребудет.

Надолго ли?   Итог  побед,  утрат,
всего,  чем  жив  и дыщит  стольный град
подводит  физкультурников  парад.


+    +    +


Есть  в  мире время  или нет его ?–
Вот весь вопрос о Иеросалиме
Коль  есть – есть и история. Она –
история  о том, как сатана
в  истории  , гордынею напрасной
царей  земных воюет против Бога,
но Бог их оборачивает  сны
по  Своему. 
Израиля сыны,
и  впредь  -  они  же,  с Нимже  став  на ны,
и вечно -  Церковь -  вот  Его подмога.
Языцы  прокляты.  Един язык у Бога.   
А  если так, то Иеросалим
есть пуп Земли   И он неодолим

Но северные старцы говорили,
что,  может быть,  и все совсем иначе.
все- только тень, и  крыл извечных отблеск
все, что вокруг,  лишь внутрь нас есть. 
Христос
за каждой закалаем  литургией,
и каждый храм есть Иеросалим.
Евреев  нет и не было..  То – дым.

Так что же здесь ?   Внизу вон, Иордан.
А  сам он, Истра бывшая, он  -  знает,
Что Иордан ?  Иеродан… Ердан.
Что  есть имен  вот  этих вот рожденье ?
Переименованье ?  Изведенье ?
Или неведения наважденье ?


+    +    +

Есть ход земли — взгляни, хоть взор дрожит
в грядущее, к былому он лежит,
спешит сквозь время он и время судит,
 но грянет мир, где времени не будет.
Туда войдут лишь те, в ком ни пятна.
То жизнь, как бы волной убелена,
то новая земля и небо ново—
их Новый Иеросалим основа.
В сей новый, вечный град из сих сетей
есть в руце Божьей множество путей.
Весь мир идет к единому исходу,
Его пути - через его свободу.
Все, все ведут к началу и вперед; t
Кто,  где,  какой и  како  изберет?
Монастыри  стоят. Их  род и род.
Московский край, Валдай и Крестный Кийский...
Что станет Церковью Филадельфийской,
Хранительницей  Симовых  шатров
что выживет средь огненного пира —
Москва  как остров средь неверья мира
иль острова средь гибнущих миров?

Все  будет  так   Или  совсем   не  так
Кто  ждет грядущего,  в  том  токмо мрак..

Так  думал Патриарх.  Слуга  Писанья.
Закапало.  Смахнул.  Ускорил шаг.
То ветра было  или крыл касанье ?      

И быстро, чтоб его никто не видел
(пусть трапезу свершают без него),
побежкой  Патриарх спустился вниз,
 прошел мимо источника и тихо
направился к скиту, мимо берез,
сиявших золотом под темным небом и
вдруг зашумевших.
Резко, заедино.
,
И, в скит войдя,
встал перед  образом  Нерукотворным
Спасителя и, губ не разжимая,
зеленым светом   прошептал
«Скажи нам, Боже, путь воньже пойдем»

И тишина была, и как бы голос



1986  -  2016