Наша Америка

Виктор Райзман



НАША АМЕРИКА



Поэзия и проза
за 25 лет эмиграции
(Книгу на русском языке можно приобрести на вебсайте Amazon.com в разделе Books, введя адрес viktor rayzman и кликнув в открывшемся списке наименование HAIIIA AMEPuKA. Russian Edition)


Санта Моника
Калифорния
США
2016
В книгу включены произведения автора, посвящённые его двадцатипятилетней жизни в Америке. За это время Виктор Райзман и его жена Нина успели пожить или побывать в штатах Нью-Йорк, Огайо, Калифорния, Орегон, Невада, Колорадо, Нью-Хэмпшир, Вермонт, Аляска, Гавайи и в соседней Канаде. О виденном и пережитом повествуют стихи Виктора Райзмана и рассказ, написанный им вместе с супругой.
Книга рассчитана на русскоязычного читателя, интересующегося Америкой.












Ленинград-Нью-Йорк-Кливленд
/Октябрь
1991/








Исход
Памяти мамы

Распорота неба перина
Изогнутой тенью крыла.
Сквозь пух облаков лебединый
Дорога на запад легла.
               
И словно невидимый Кто-то,
Источник Любви и Тоски,
Возводит прямые пролёты
Меж ликов и судеб людских,

Расстаться с отчизной не просто –
Могилки меж ровных аллей,
Овраг от времён Холокоста,
Две грядки клубники своей.

 Но слёзы Россия смахнула,
 Сказала: родимый, держись.
 Дала, от щедрот, два баула,
 Сто долларов, паспорт и жизнь…
 
Атлантики небо и воды
Сливаются в тусклый мираж
Что высветит факел Свободы
В трёхмерных нерусских мирах?

Что ждёт нас – амвон или паперть?
Что вкусим – нектар или соль?..
Дорога, а может быть, память
За нами висит полосой.
Прозрачная преграда

Какая долгая стена,
Прозрачная такая!
Перегорожена страна
От края и до края.

Стучусь который год подряд
В прозрачную преграду,-
Там по английски говорят,
И не о том, что надо.

-Душа, - кричу им, - чёрт возьми,
Дороже, чем гешефты…
А мне: -При чём душа? Ведь мы
Не психотерапевты!

И стало очевидно вдруг,
И очень даже грустно,
Что та стена проводит звук
И не проводит чувства.

Быть может, я всему виной,
Но мне вина скостится,
Когда проступят за стеной
Детей и внуков лица.






Американка

Легко бежит американка
В короткой майке и трусах.
Продумана её осанка,
Блестит антенна в волосах.

О чём кричит американка,
Меня завидев у крыльца?
Махнёт рукой – мелькнёт огранка
Простого камешка с кольца.

Шутя ведёт американка
С причёской ветреной такой
Машину, что длиннее танка
Одною левою рукой.

Домой спешит американка.
Там у неё с бассейном двор,
Камин с бревном и спозаранку
Их журавлиный разговор.

-Гуд бай,- шепчу американке.-
Гони «лендровер» на фривей…»
В какую даль ты, Русь, по пьянке
Своих загнала сыновей!

               



Америка для человека

При свете брежневских медалей,
В хрущёвских» кухнях и в пивных
Мы над портвейном бормотали:
-Мол, что у нас? Вот как у них!

Под гнётом ЖЭКа и генсека
Мы лишены и прав, и благ!
Америка – для человека.
Россия, что ли, для собак?»

Тогда в Америку, казалось,
Как на Венеру, нет пути.
«Потустороннее» каралось
«С лишением… До десяти».

А там уж, в «зоне», встретив зека,
Ты мог склонять и так, и сяк:
«Америка – для человека,
Россия вроде, - для собак!»

Но, медленней или скорее,
Иное время настаёт.
С собакой верною своею
Сажусь в заморский самолёт.

«Не плачьте, - время лучший лекарь,
Не рвите вороты рубах!
Америка – для человека,
И, я надеюсь, - для собак!»



Итак, я в Штаты прибыл гордо.
Как снять квартиру – вот вопрос;
Твердили вежливо лендлорды:
-Окей, живите сэр, но пёс…

Уж так заведено от века
И не тебе менять, чудак, -
Америка – для человека,
Россия, может, для собак.

Грустит мой пёсик о России,
Знать не забыл, наверняка,
Как лапы резвые носили
По всем дворам без поводка…

Слегка приподнимает веко:
-Давай вернёмся , коли так?
Америка – для человека,
Россия – больше для собак.»

               










Грибы в Америке

На летних опушках Америки
Рассыпано жёлтое с алым…
Шепчу в осторожной истерике:
-Так этого тоже навалом?»

Мы верили свято, как в заповедь,
Что к нам перешла от мессии:
Да, пицца и стейки – на Западе.
Грибы – это только в России!

Полянки заветные помнили,
Где в травах не гаснут лисички,
С корзинками доверху полными
Карабкались на электрички.

Безменом и вёдрами мерили
Болотные и боровые…
И вдруг открываем в Америке
Грибные её кладовые!

Мы шляпок мясистей не видели,
Мы толще не резали ножек!..
Но здешней природы любители
В багажник не ставят лукошек.

Растения эти красивые
Для них – никакая не пища…
Так что ж ты стоишь, подосиновик!-
Тебя же под Питером ищут!
Русские собаки в Италии

В Риме зной, как в термах Каракаллы,
А до самолёта – только шаг.
Но развёл таможеник руками:
Не берёт Америка собак…
Гул винтов – предвестник расставаний,
Горький знак пожизненной межи.
Плакали хвостатые, вставали,
Лапы на ограду положив.
Вот бы им догнать взлетевший «Боинг»,-
Лая в самолётное окно,
Рядом плыть в пространство голубое…
Но собакам небо не дано.
Их удел в широтах этих низких –
Скользкие обрывки макарон,
Суета базаров италийских
И чужой язык со всех сторон.
Изредка в протоках улиц узких
Не толпой, а вытянувшись в нить,
Вслед за говорящими по-русски,
Вслушиваясь, будут семенить.
Постепенно всё бледней, всё глуше
Память, растворённая в крови,
О России, растерявшей души
И не досчитавшейся любви…
Умирая, лишь вздохнут без гнева,
Вспомнив сквозь сгущающийся мрак,-
Тень крыла, над ним – чужое небо,
Гул винтов, неслышный плач собак.

               

               
Попутчик Голицер
(перефразировка)
«Не падайте духом, поручик Голицын…» /Михаил Звездинский/

Прощайте, Арбата знакомые лица,
Ушла из-под крыльев родная страна.
Не падайте духом, попутчик Голицер,
Кларнет Оболенскиc, не пейте вина.

По два чемодана всего лишь увозим,
А там, за бортом, где Россия во мгле,
В ночных ресторанах сидят мафиози,
Как прежде, сидят коммунисты в Кремле.

Отец пал в бою, - Сталинград им гордится.
Я плавил металл, чтобы крепла страна.
Где Ваши проекты, конструктор Голицер?
Сержант Оболенскис, надеть ордена!

Не дай Б-г дождаться российского бунта,
Где трупы в крови и руины в золе!
Уходим по небу от пятого пункта,
Чтоб русскими стать на нерусской земле…

Гудит самолёт, рассекая границы,
Чужая страна из-за туч не видна.
Не щурьтесь напрасно, попутчик Голицер,
Кларнет Оболенскис, налейте вина!



Сиреневый туман
(перефразировка)

Сиреневый туман над нами проплывает,
Над башнею горит пурпурная звезда.
Таможня не спешит, таможня понимает,
Что с родиною я прощаюсь навсегда.

Звонят в последний раз над башней той 
                куранты,
И нам щемит сердца прощальный их
                мотив,-
Уже мы чужаки, ещё не эмигранты,
Проводит нас Москва, а встретит
                Тель-Авив.

Пора, пора взлетaть к Земле Обетованной!
Таможня даст добро, махнём рукой звезде.
Погрузят в самолёт и нас, и чемоданы,
Путь на гору Синай и далее – везде!













После смерти Сталина

Дела врачей прекращены,
Кто выжил – те отпущены,.
А черносотенцы страны,
Как в русский квас опущены:

-Эх, кабы жил Отец и Вождь,
Пошли б у нас погромчики!
Эх, ускользнули ни за грош
Вредители-арончики!»

Зубовным скрежетом грозя,
Глушила чернь «Московскую»
Да пялилась, продрав глаза,
На башню на кремлёвскую:

-Когда ж с неё звезда мигнёт-
Кончать с жидами с этими?…»

Был начат стартовый отсчёт
От Спасских кованых ворот,
А совершился наш Исход
К концу тысячелетия.








Право на въезд

Когда не хватает талантов
Иль много пустующих мест,
На помощь зовут иммигрантов,
Давая им право на въезд.

Ленивы страны уроженцы,
Готовы пришельцы к любой
Работе мужской или женской
Под солнцем, дождём и луной.

С лотков торговать дребеденью,
Дома поднимать в вышину, -
Вытаскивать из затруднений
Себя и с собою – страну.

Вот стал независим, солиден
Когда-то безродный бедняк.
Страны уроженцы в обиде
Оцепят его особняк.

И выкрикнут страстно и твёрдо,
От зависти долгой устав:
-А ну-ка, носатая морда,
Катись! А вещички оставь»…

И снова исходят евреи,
Неся могендовид – не крест,
В другие края, где на время
Даётся им право на въезд.
Еврей Советского Союза

Когда еврей Советского Союза
В Нью-Йорке свой покинет самолёт,
И в нём тоска с надеждою сольются,-
Тогда отчизна дух переведёт.

И выразит в прощальном этом вздохе
Простую радость, без обиняков
О том, что на оставшиеся крохи
Теперь в России меньше едоков.

Уже автобус подан под погрузку
Еврейских чемоданов и семьи,
И клерк в окно зовёт еврея: -Русский,
Багажную квитанцию возьми!»

Ему в ответ, подняв баул забытый
И сосчитав число людей и мест,
-Не русский я! – кричит еврей с обидой.
-Евреи мы с рожденья, вот те крест!»












АФОРАЙЗМЫ

Я целиком переродился,
Когда гражданство изменил:
СССР был – и гордился,
Стал США – и возомнил.


Не в том причина, что еврей,
Не в детках дело (дескать, жаль их).
Нет, мы от старости своей,
Мой друг, в Америку бежали!


Послушай, FREE, но знай же меру!


...И я, в свою забившись нишу,
Разглядываю Новый свет,
Всё слушаю, а слов не слышу, -
Картинка есть, а звука нет.













Новый Кол;сс
                Вольный перевод сонета Эммы Лазарус,
                выгравированного на постаменте
                Статуи Свободы в Нью-Йорке.

«КолОсс Родосский слеплен был из глины,
Он рухнул от подземного толчка.
А я стою надёжно, на века.
На факел мой спешите, пилигримы!»

Отверженных, гонимых и бездомных
Зовёт Свобода в Новый вольный Свет.
Они плывут, и виден пенный след
На лоне вод над глубиной бездонной.

«Остались за туманностью морской
Те страны, что с любовью и тоской
Почили на легендах и преданьях.

А я стою свечою у дверей
Для сыновей их и для дочерей,
Чтоб не терялись на дорогах дальних».











Издалека

Кто б страну ни пятнал или чистил,
Погружал её в тьму или свет,
Я любого ревную к отчизне,
Потому что он там, а я – нет.

Я трудился упорно и цепко,
Свой в науке прокладывал путь,
Подгоняя его под генсека,
Орденами покрывшего грудь.

Но генсек и преемников пара
В грунт легли у кремлёвской стены,
И страна одряхлевшая пала.
Ей такие, как я, не нужны.

Нас пригрели иные народы,
Нынче кажется издалека,
Что пустеют поля и заводы
И чертёжная сохнет доска.

Хоть понурившись, хоть подбоченясь,
Не найти к возвращенью ступень.
Бывших знаний и званий никчемность
Обнажается ясно теперь.

Испаряется прошлое наше,
Тают в памяти вехи судьбы.
Так над пеплом манхэттенских башен –
Только синего света столбы...
Кливлендский дебют

Под прохладным октябрьским ливнем
На волне девяностых годин
Прилетели в загадочный Кливленд
Трое беженцев, сеттер один.

Ленинградцу, пускай он хоть сеттер,
Панорама дождя не нова.
День прошёл и «индейское лето»,
То-есть «бабье», вступило в права.

Разноцветной листвой засветились
Берега Каяхоги-реки*,
К ним был нашей судьбы «Наутилус»
Пришвартован, как руль ни крути.

Демократия, равенство, воля
И притом с колбасой благодать!
Лишь не мог разобрать одного я:
Где с собаками можно гулять?

Вижу сказочный луг изумрудный,
И забора практически нет.
Сеттер замер в раздумье минутном
И помчался за птичкой вослед.

В травке – шариков белая россыпь.
Это, - думаю, – для красоты.
Вдруг подходит мужчина и просит
Уходить поскорей за кусты.
Я его отстраняю легонько;
Дескать, сэр, ты на нас не кричи!
Он в ответ: -Это поле для гольфа,
Здесь летают шары, не мячи.

Шар – он каменный, темя проломит,
Не успеет помочь «эмбуланс».**
Ох, бежали мы, как при погроме,
Получив на спасение шанс!

В мире нынче и душно, и тесно.
Чтоб никто никому не мешал,
Занимай отведённое место,
Будь ты пёс, человек или шар.
_____________________________
*- Cuyahoga – река в Кливленде, штат Огайо 
**-Ambulance (англ.)-карета скорой помощи












Дело было в Кливленде

Попросил меня менеджер-американец
В доме многоквартирном для бедных людей
Объяснить квартирантке с фамилией Кравец,
Что супруг её Лев оказался в беде.

-Из больницы звонили: гангрена у мужа.
Миссис Кравец английский язык незнаком.
Помоги, переводчик немедленно нужен,”-
Говорил мне, волнуясь, наш менеджер Том,

Я привёл ему Кравец Евгению в офис,
Перевёл ей дословно печальную весть.
Предложили ей выпить воды или кофе,
Отказалась: -Ни пить не могу я, ни есть.

Я без Лёвочки будущей жизни не мыслю,
Одинокой оставить меня как он мог!
Кто же мне прочитает английские письма
И ответит на их телефонный звонок?

Кто мне в банке возьмёт перевод пенсионный
И заплатит за воду, за свет и за газ,
Ну, и кто же оформит обряд похоронный?
Я такою беспомощной стала сейчас!”

Провожал до квартиры её ошалело
И выслушивал все причитанья подряд...
Так себя оскорблённая дама жалела.
Что ей мужа жалеть – он во всём виноват.



Овладение языком

Я в Америку прибыл с надеждой большой,
Тунеядцем не быть полагая.
Стал вгрызаться в английский умом и душой
В добром Кливленде, в штате Огайо.

За плечами – багаж моих книг и статей
Про металлы из глины и сланцев.
Так хочу приспособить патенты скорей
Для хозяйственных американцев!

Я английские тексты учил по слогам,
От безмерной страдая нагрузки.
В миг досуга тот город, где жил, постигал
И описывал в рифмах по-русски.

И глаголы зубрил, и наречьям внимал,
Идиомами память напичкал...
Наконец, наступил славный день для меня:
Щебечу по-английски, как птичка!

Я такого уменья достиг в языках, -
И в английском, и русском, при этом,
Что теперь не могу уже вспомнить никак
Своего основного предмета.

Собеседник – в английском, а в русском – поэт,
Я другой, я не тот, что вначале!
И надежды теперь окончательно нет,
Что признают меня англичане.



Семейная история
(быль)
Один еврей и две еврейки:
Муж и жена, и мать жены
Покинуть край «родной навеки»
Спешат под крики: -Вон, жиды!
Советских три пенсионера
Нашли в Америке приют.
Погодкам-сыновьям примеры
Они наглядно подают.
А паренькам под тридцать скоро,
Имеют русских двух невест.
Для них предсвадебные сборы
Важней, чем родичей отъезд...
Летели письма из Огайо
В далёкий бывший Ленинград:
Мол, жизнь в Америке другая,
Вам город Кливленд будет рад.
Хоть на подъём сыночки тУги,
Но ведь любовь сильна и зла.
Их обе русские супруги,
Две русских тёщи хором «за».
Оформлены бумаги, письма,
Семейный упакован груз.
Все – жертвы антисемитизма,
Поскольку оба мужа – «джюс»*…
Двум тёщам подсобила «Джуйка»**
И с пенсиями, и с жильём.
Довольны дамы: -Как буржуйки,
Мы здесь, в Америке, живём!
Вот сына родила невестка,
Другая с мужем развелась,
Но обе яростно и дерзко
Крепили с новой жизнью связь.
Стараются на службах разных,
Язык освоили вполне,
Им труд не страшен, шопинг – праздник
В принявшей их как «джюс»* стране.
А оба сына, два еврея,
Российской бредят стороной,
Хотя и не теряли время:
Им English*** нынче – как родной.
Компьютер и «Ниссан» послушны
И ценит менеджер их труд,
Но Питер заполняет души
И родина, где их не ждут.
Евреев там не привечают,
Хотя жидов не модно бить,
Хлебают водку вместо чая
И «просят» Запад не любить.
В России братья встретят старость,
Вернувшись в брошенную жизнь...
А родственники, что остались,
Все иудеи сплошь, кажись.
Две тёщи ходят в синагогу,
В ешиву**** внука отвели.
Так шаг за шагом, понемногу,
Растёт еврейский люд Земли...
Так жечь мосты или не жечь их?
Зависит всё  от двух причин:
Любовь к семье в крови у женщин,
А к родине – в крови мужчин.
*- Jews (англ.) - евреи
** - Jewish Family Service – еврейская благотворительная организация 
*** - английский язык 
**** - еврейская религиозная школа для мальчиков


Округ
Сан Диего,
Штат Калифорния
/1994-2000/





И моё открытие Америки

Открываю Америку. Ключ мой заржавлен.
Примененье отмычки карает закон.
Ни замка не найти, ни калитки, и жаль мне,
Что с коварным английским я слабо знаком.

Вижу пенные гребни с песчаных откосов,
Между пальмами в солнечных бликах иду,.
По асфальтовым просекам свищут колёса,-
Окликают, должно быть: -How do you do?

Тротуары пусты – ни клочка, ни огрызка,
Ни прохожего здесь я не встретил пока.
Как сказать мне «Сезам, отворись!»
                по- английски?
Я не знаю коварного их языка.

Правда, я молодой – семть десятков лишь
                прожил,-
Вот листаю словарь, вот сдаю на права…
Тот Колумб не осилил английского тоже,
А прижился. Поскольку была голова.







Друзьям-ленинградцам
Подражание А.С. Пушкину

Роняет лист пахучий эвкалипт,
Сосна под солнцем здесь меняет хвою…
А там, над затвердевшею Невою,
Январь позёмкой белою пылит.
Стареют буйной юности друзья,-
Одних уж нет, а те, увы, далече.
Они почти лишились дара речи,
По русской гололедице скользя…
Друзья мои, прекрасен был Союз!
Блистал он, красным флагом душу грея.
Но развалился, и бегут евреи,-
Антисемитен тех развалин груз.
Вот прибежали. Новою страной
Довольны мы,- есть пища и свобода;
Кичимся среди здешнего народа
Россией, - это туз наш козырной!
В застолье шумном поднимаем тост
Мы за Невы державное теченье –
Всем тем, кто не оттуда – в поученье:
Мол, я с брегов гранитных и не прост….
Какой бы снег ни серебрил чубы нам,
Какой ни поливал бы дождь наград,
Всё те же мы, - нам целый мир чужбина,
Отечество нам – город Ленинград!




           Речь при новоселье

Я далёк от богачей,
Лениным пристыженных.
Не держал в руках ключей
От фазенд престижных их.

Воспитали скромность в нас,
Пионерах – увальнях,
К чёрту – личный унитаз,
Спальни в разных уровнях!

Кухня, комната, бэк'ярд,
Есть навес над паркингом,
Свет, вода и газ, - я рад
Со своим напарником.

Он о карпет бьёт хвостом,
Пыль взметая кольцами, -
Пионеров просит в дом
Вместе с комсомольцами.

Примем водки и харчей
В Дальней Зарубежности…
Я далёк от богачей,-
Пребываю в бедности.





                День Благодарения

Я День Благодарения
В Америке люблю,
Внимаю поздравлениям
И запахи ловлю.
Здесь барбекью и стейки
Гуляют на лугах,
А реки, а реки
В кисельных берегах!

К большой мясистой птице
Приучен тут любой,-
Сенатор из столицы,
И друг степей ковбой,
И автодилер юркий,
И пастор, и злодей…
А тюрки, а тюрки
Всё гибнут за людей.

Обгладываю ножку
И крылышко сполна
(На всякий случай «ношпа»
В шкафу припасена);
Пивком запью холодным…
А собирался ведь,
Пока был голодным,
За тюрку умереть.



                На этом берегу

Так вот он, Тихий, вот Великий
Трудолюбивый океан,
Что тащит волн своих вериги
Из азиатских пыльных стран!

С калифорнийского откоса
Не хватит глаз увидеть их -
Яичнолицых и раскосых
Соокеанщиков моих.

Лишь синева над горизонтом
Под бледным пологом небес…
Но иногда трубы подзорной
Почудится зеркальный блеск.

Вдруг, как в квадрат цветного кадра
Телеканала ЭйЭмСи
Вплывёт китайская эскадра
Или подлодка из Руси?!

               
               

 





                В местных водах

В местных водах доллар ловим,
Учим «бглицкий» букварь.
Здесь я стал не то что лойер, -
Нечто вроде секретарь.

Заполняю аппликэйшен
И себе, и всей родне.
Мне не то что платят кэшем,
Но обеды варят мне.

Рад бы вам, друзья, сгодиться,-
Kaк умею – помогу.
Не волнуйтесь – за границу
Я отсюда не сбегу.















Прогноз погоды

Дожди ушли из Калифорнии,
Иссохли лужи без следа.
Но пальмы шепчутся дозорные,
Что благодать не навсегда.

Апостол, дескать, сном забудется,
Врата ключами не замкнёт,
И вновь лиловых туч верблюдицы
Потянутся на небосвод.
      
               


















От и до

Бомжи и супербогатеи
В Америке мне режут глаз:
Кто у помоек сиротеет,
Кто в «Мерседесах» жмёт на газ.

Всех прочих – уйма повсеместно,
Они – Америки краса -
Так пресны, так неинтересны,
Как и, наверное, я сам.

Нам всем одни кошмары снятся,
И всех одна сжигает страсть -
До «Мерседеса» бы подняться
И до помойки бы не пасть!















Надпись на стене

Вбегаю в рэструм*… вымыть руки.
Вдруг – наяву или во сне?-
Три неприличных буквы русских –
Перед глазами на стене!

Откуда здесь, в Оушенсайде,
В калифорнийской глубине,
Явился этот символ сальный
Перед глазами на стене?

Кто, горемычною судьбиной
Гонимый в собственной стране,
Развлёкся надписью недлинной
Перед глазами на стене?

Уже непрошенные слёзы
Дыханье затрудняют мне,
Вот-вот раскинутся берёзы
Перед глазами на стене…

Отмерил воду кран исправно,
И я читаю в тишине
Три буквы, как газету «Правда»,
Перед глазами на стене.
_____________________________________               
*restroom (амер.)-общественный туалет



К семилетию моей эмиграции

Так что ж такое эмиграция?
Отвечу кратко на вопрос:
На мозг и сердце операция,
Причём отсутствует наркоз.
Тебе вскрывают щель надбровную
И, радуясь, что ты в бреду,
Вливают дребедень подробную,
Ну, скажем, про глагол to do.
Потом в пространство загрудинное
Вошьют, пропарив утюгом,
Пейзаж, где ни ольхи с рябиною, -
Лишь пальма с кактусом кругом.
Ты терпишь эти истязания,
Но ведь обиднее всего,
Что, даже приходя в сознание,
Сказать не можешь ничего…
И, в то же время эмиграция –
Не только кактус и to be,
А хлеб и кров, и ассигнация –
Зелёная, а не рубли!
Забудут внуки детство грустное,-
Всё спишут долгие года.
Про дедов будут знать, что русские,
Но вряд ли вспомнят города…
Семь лет – не срок для эмиграции, -
Так, жизни небольшой кусок.
Но, вот, с учётом операции,
Той самой, и реанимации,
А после – реабилитации,
К тому же в смысле адаптации
И – чтоб очнуться от прострации,
Семь лет, пожалуй, всё же – срок!
Над курортом
(перефразировка)
«Над Канадой, над Канадой
Солнце низкое садится…»
                /Александр Городницкий/

Над курортом Инсинитас
Солнце местное садится…
Пляжи прошлого, вы снитесь
В редкий час, когда мне спится.
Волны пенятся причудливо,
В бледной дымке тает судно…
Чуть похоже на Пицунду,
Только вовсе не Пицунда.

Покрутился я в Дель Маре,
Снять хотел шалаш убогий,
Но лендлорды не дремали-
Возвели одни чертоги.
Можно просто впасть в безумие
От числа в арендной сумме…
Чуть похоже на Сухуми,
Только вовсе не Сухуми.

Поспешу в Карлсбад, на север,
Где дешевле и скромнее;
А цветы такие сеют,-
От восторга столбенею!
Вот ныряют с аквалангами,
Вот скользят на досках плавно…
Чуть похоже на Палангу,
Только вовсе не Паланга.
Нет мне полного покоя
Среди клумб необозримых.
Загляну-ка я в Ла Хою,
Там Европа в магазинах!
Продавцы начнут забалтывать,
Но не лыком шит и я-то…
Чуть похоже – вроде Ялта,
Только вовсе и не Ялта.

В завершение пробега
Путь на юг продолжить надо.
Так что еду в Сан Диего,
Поверну на Коронадо.
Панорама расчудесная,-
Слит с водой простор небесный…
Чуть похоже на Одессу,
Только вовсе не Одесса.

Лишь в одном Оушенсайде
По душе найду местечко.
Выпить водочки мне дайте,
Чтоб не прыгало сердечко!
Здесь прохладно летом даже, и
Пригодиться может куртка..
Точно так же, как на пляже
Где-то возле Петербурга.

Присоседивайтесь, граждане,
Посидим у пальмы рядом,
Как меж соснами на пляже
Где-нибудь под Ленинградом…
По долинам и по взгорьям
(перефразировка)

По долинам и по взгорьям
Мы тащили рюкзаки,
Чтоб с надеждою во взоре
Поменять материки..

И останутся, как в сказке,
Если вспомним невзначай,
Палка докторской колбаски
И грузинский чёрный чай.

Этих дней не смолкнет слава,
Не померкнет никогда:
Мы как беженцы по праву
Покидали города.

Где ты, Питер, где Тбилиси,
Где Одесса, Киев, Львов?..
Навсегда оторвались мы
От родимых берегов.

Мчались на аэроплане
От невзгод и непогод.
И на Тихом океане
Свой закончили поход!




Натурализация

Я в службе иммиграционной
В пылу экзаменационном,
Чтоб чётко соблюсти формальность,
Назвал свою национальность.

Но клерк, склонясь к бумагам низко,
На трудном для меня английском
Заметил вдруг со вздохом грустным:
-Нет, сэр, Вы не еврей, Вы – русский.
А вот вопрос Вам на затравку-
Что входит в Первую Поправку?»

-Свобода слова и печати, -
Шепчу в смятеньи и печали.
-Да, пью, как русский, душу грея,
Но ведь родители – евреи!»

Он – весь и трезвость, и серьёзность:
-Еврейство суть религиозность.
В трактовках наших расхожденье,
Мне главное – страна рожденья.»
И снова нос уткнул в бумаги:
-А сколько звёзд на нашем флаге?»
-
Их там,-вздыхаю, - полусотня…
С похмелья, правда, я сегодня,
Иврит не знаю, между прочим,
Но, может, русский я – не очень?»

А он с лица сгоняет скуку,
Встаёт, мне пожимает руку
И говорит: - В стране свободной
Свободно пейте как угодно, -
С закуской или без закуски.
Теперь Вы гражданин. Не русский. «


               



















Почти свой

1.
Привык бродить в борах, в трясинах,
Пью самогон на именинах,
Пирог с капустой уважаю,
Люблю есенинскую грусть...
Я не совсем еврей, пожалуй,
И край, где я родился – Русь.
2.
В Хадере, Иерусалиме,
Аллаха повторяя имя,
Твердят в мечетях палестинцы:
«Смерть иудеев нам простится»...
И замыкаются контакты,
И совершаются теракты,
И кровь смешалась с динамитом,
И несть числа антисемитам.

Я там душой – в аду кромешном,
Где пеплом дышит суховей...
Нет-нет, не русский я, конечно,-
Я сердцем всё-таки еврей!
3.
Вообще, меня по всей планете
Под солнцем встретишь и луной.
Мои ближайшие соседи
Раскланиваются со мной.

Я тем же, чем они, питаюсь,
Почти своим у них считаюсь.

Вот из-за этого «почти»-
Невинного такого, вроде,
Народ мой тыщи лет в пути,
Спасенье находя в Исходе...

Ну что ж, перевожу часы я
И говорю: -Прощай, Россия!




















Советский…

Страдал я в детстве из-за травли –
За то, что хил, за то, что жид.
А мне хотелось равноправья
С людьми, среди которых жил.

И я придумал довод веский
В беспомощности той своей:
Мол, я советский, да, советский,
Советский я, хоть и еврей!

Я жёлтою графою пятой
Был, словно талесом, покрыт
И звался «сионист проклятый«,
«Без родины космополит».

Я был «некоренным народом»
И «нездоровою средой»,
И «отщепенцем», и «уродом»…
И вот уехал как из-гой.

Американские евреи
Сказали ласково: -Шалом!
Мы и накормим, и согреем
Тебя, которого так ждём!

Согретый, сытый, тот – который
Был для Советов нехорош,
Ты с нами прочитаешь Тору
И в синагогу к нам придёшь.
Молиться будешь на иврите,-
На языке прапраотцов»…
Но я замялся: Мол, простите,
Мол, не созрел и не готов.

Да, был гоним с пелёнок детских,
Мечтал уехать поскорей.
Но я попрежнему советский,
Советский я, хоть и еврей.



















Ну, хоть бы кто!

Национальности лишился –
Евреем был я, стал никем,
Когда страну сменить решился
В один осенний уикэнд.
Вознёсся в небо ИЛ крылатый –
Советский аэрогигант,
И я теперь не жид пархатый,
А из России эмигрант!..

Скрипят гробами предки наши,
И Б-жий гром летит с небес,
Когда нас окликают: -Рашэн!
И мы в ответ киваем: -Йес!
Не приучили нас молиться,
Не преподали нам иврит.
А чтобы янки становиться –
Так рашэн калчер не велит.

Никак английский не осилю,
«Гуд-бай»  читаю по слогам,
Порою хочется в Россию,
К очередям и матюгам.
А раз, в машине сидя модной,
На тормоза в сердцах нажал:
-Ну, хоть бы кто жидовской мордой
По-русски здесь меня назвал!
               


Х     Х     Х

От Сан Диего и до Сан Фернандо*
Вели мы арендованный фургон
Сквозь городков курортных анфиладу
Светилу заходящему вдогон.

И в каждом наступающем моменте
Мы видели судьбы счастливой знак.
Карлсбад**, Оушенсайд** и Сан Клементе**,
Уже почти Лос Анджелес никак?

Загруженную мебель не жалея,
Мы гнали миль под восемьдесят в час
В Лос Анджелес, к бульварам и аллеям,
Где говорят по-русски. И молчат.

Где режет слух чужое слово «сервис»
И ценники прочтёшь без словаря,
Родные «Мясо», «Рыба» и «Консервы»
На магазинных вывесках горят.

Там дружеских застолий откровенность,
Рябина наша в ихнем коньяке...
И мы читали «Веня» в слове «Венис»*
И «Сам ты Монька» в «Санта Монике»*.
 _____________________________________
*- San Fernando, Venice, Santa Monica города в графстве Лос Анджелес,
**- Carlsbad, Oceanside, San Clemente – города в графстве Сан Диего


Большой
Лос Анджелес
/с 2000-го года/


               






            Одиннадцатый переезд

Не даёт нам отдыха непоседа-лайф*,
Снова мчимся оба мы – я и моя вайф**
По фривею людному номер фор оу файв***,
В Сити Санта Моника ищем кайф.

Зашвырнуло, братцы, нас, утащило аж
Прямо на тринадцатый непростой этаж.
То ли это перст судьбы, то ли чья-то блажь,-
Не подвластен, видно, нам жребий наш.

Поизмотан жизнью я, даже поистёрт;
Уж не высший, да и не первый сорт.
Но смотрюсь в окне, как заезжий лорд,-
Подо мной Лос Анжелес распростёрт.

Новосёл, бесспорно я, - новый ключ в руке.
Перевалы горные скрылись вдалеке,
Волны океанские гаснут на песке…
Сколько же нам странствовать на 
                грузовике?
_____________________________________
* -life (англ.)-жизнь
**-wife (англ.)-жена
***-four o five (англ)-четыреста пять





               
                На концерте в Голливуд               
                Боул (Hollywood Bowl)

Амфитеатр в долине Голливуда,
В динамиках гремят пассажи нот,
Хрустящие фасованные блюда
Народ сосредоточенно жуёт.

У турникетов беглая проверка
(Не с бомбой ли спешите на концерт?),
Входящий зритель жаждет фейерверка,
А он в программках значится в конце.

Темнеет быстро, засыпают дети...
Но станет от ракет светло, как днём,
И в сказочном трескучем разноцветьи
В проснувшееся детство мы впадём.














Бульвар Роско

Мы живём без лоска
На бульваре Роско,
С местными «латинос» не связать трёх
                слов.
Рядом – плод экрана –
Городок Тарзана,
А в местечке Нортридж шар земной трясло.

Прожигает солнце
Стены и оконца,
Шторы опускаем рано поутру.
У собаки Дайны
Лето – недруг давний,
Яркие погоды нам не по нутру.

Где тот климат дивный,-
Питерские ливни,
Мшистые болота и трава по грудь?!..
Видим вдруг – берёзка
На бульваре Роско!
Может, речку Лугу встретим как-нибудь?








АФОРАЙЗМЫ

Рецепт еврейской кухни всем к лицу,-
Американцы, верные диете,
Макают мексиканскую мацу
В китайский цимес в Таун Хоум буфете.


Слышал в Тарзане* я от москвича:
-Кофе – бурда здесь, а пиво – моча,
Чай уже пили когда-то.
Видно отъехали мы сгоряча
Так далеко от Арбата».
*- район Лос Анджелеса

















Дорога на родину

Я к родине дорогу потерял,
Ушёл, когда почувствовал – не нужен.
Моря и континенты покорял
И к прошлому казался равнодушен.

Что толку, если б захотелось вдруг,
Чтобы дорога привела обратно, -
Дорога, как река, она – не круг,
Не циркулем наносится на ватман.

Держава развалилась на куски,
Расцветкой новой заиграли карты.
По банкам растеклись большевики,
По заграницам – физики и барды...

Я к родине дорогу потерял,
Ушёл, когда почувствовал – не нужен.
И как потом бинокль ни протирал,
Обратного пути не обнаружил.










Странный сон

«Что русскому здорово,
то немцу – смерть» /Пословица/

Мне сон приснился. Странный. 
                Исторический.
Две сверхдержавы – Штаты и Союз,
Наделав бомб в немереном количестве,
Пошли швырять друг в друга страшный груз.
Земля покрылась пеплом и
                пожарами,
Расплавились арктические льды,
И хлынули библейской Б-жьей карою
Потоки нескончаемой воды.
Америка намокла и Евразия,
Архипелаги и материки,
Окопы затопило жидкой грязью, и –
В дерьме по горло бравые полки.
Без коек, без горячего питания
Поникли янки гордой головой.
Солдатам русским эти испытания
Знакомы, им такое не впервой .
Ушли, укрылись супермены бывшие
В своей заокеанской стороне.
Советы, жить в дерьме давно привыкшие,
Верх одержали в ядерной войне...
Ворочался потом в постели долго я,
С кошмарами не в силах совладать.
С Россией воевать – идея дохлая.
Там жить порой страшней, чем воевать.

Болельщик

Всегда болею за команды местные,
За город, где живу, привык болеть:
Кричать с трибун, стучать в тазы железные
И припасать заранее билет.

Жил в Сан Диего, Кливленде, Лос Анджелесе,
Всё отдавал командам земляков,
В тотализатор доллары просаживались,
А их ведь заработать нелегко!

Команда-новичок или известная, -
Я с ней готов на подвиг и на бунт!
Всегда болею за команду местную,
А также – за «Зенит» (Санкт-Петербург).














Уроки английского

Русскоязычный иммигрант отстал, -
Пред ним – скалою неприступной
                «инглиш»*.
Любой глагол задержится на миг лишь
В извилине. И вновь она пуста.
Как вдруг, - всегда такое только 
                вдруг-
Печёт внутри, и места нет живого.
Увозят пациента пожилого
В больницу, чтобы излечить недуг.
Здесь мир иной, здесь блеск полов и
                стен,
Компьютеры, приборы, хром и никель.
И царствует могучий и великий
Язык английский над комфортом тем.
И вот уже глагол осилен «хэлп»**,
То бишь «помочь»; «блад тэст»*** - анализ
                крови.
Всё движется заботой о здоровье
Или короче - «тэйкинг кеэр оф хелс».****
День или два – таков посильный срок,
Чтоб навсегда запомнить: «сэнк ю, лэди,
Ай эм элайв ***** Да, нет, больной не бредит,
Он учит свой спасительный урок.
*- English (англ,) – английский язык
** - help (англ.)
*** - blood test (англ.)
**** - taking care of health (англ,), заботясь о здоровье
***** Thank you, lady, I am alive!” - (англ.) – спасибо, лэди, я живой!


Смена широт

Там, где в небо переходят воды,
Где залива Финского простор,
Moлодые разбросал я годы,
Словно догорающий костёр.

В северных высоких параллелях
Мы, казалось, над Землёй парим,
В свод небесный упирались ели,
И спускались ангелы по ним.

Годы шли, мы выправили визу,
Сели в самолёты, поезда
И пошли менять широты книзу,
С родиной простившись навсегда.

В рай земной открылась нам дорога,-
Круглый год цветы и даль ясна.
Только всё же дальше мы от Б-га
Здесь, внизу, где вечная весна.










Пучок травы

Пучок травы из-под посёлка Вырица,
Из ленинградской областной глуши.
Поднёс его к лицу, - из горла вырвался
Короткий всхлип разбуженной души.

От памятки с отеческого берега
Смятенье чувств, круженье головы.
Оглядываюсь, a вокруг Америка,
Не знающая запаха травы.




















Перевод песни «АМЕРИКА! АМЕРИКА!»

Под светом, льющимся с небес, -
Пшеничные поля,
Вершины гор, сады и лес,
Любимая земля.

Америка! Америка!
Для счастья создана.
От берега до берега –
Цветущая страна.

В скрижали памяти твоей
Навек занесены
Полки отважных сыновей –
Защитников страны.

Америка! Америка!
В ней Б-жья благодать,
И Небом ей доверено
Свободу утверждать.

И, как немеркнущий маяк
Народов и времён, -
Твой звёздно-полосатый флаг
И вера в твой закон.

Америка! Америка!
Для счастья создана.
От берега до берега –
Свободная страна.


Перевод песни ”G-D BLESS AMERICA”

Вступление чтеца:
 Пусть штормовые облака сгущаются над морем.
Дай нам на верность присягнуть своей родной стране.
Тебя за всё благодарим в едином нашем хоре,
И ты молитвенный наш гимн услышишь в вышине.

Текст песни:

Б-же, Америку благослови!
Будь всегда с ней, не дай ей
Жить в печали и к свету зови!

На равнинах, в океанах
В знак надежды и любви
Наш дом – Америку благослови!
Б-же, Америку благослови!








В Новом Свете

В питерской автобусной толкучке
Мы не смели и предположить,
Что, сжимая руль, сдвигая ручки,
По фривеям примемся кружить.

Что войдём в просторы интернета,
Выпьем виски (как не быть греху!).
Нам с тобою выпала монета
С полушарьем Западным вверху.

Так проводим годы в Новом Свете,
Старый Свет не помнить норовя…
Нас давно не навещают дети, -
Дорогие наши сыновья.















Мы и родина

Мы вырвались из нашей родины
Навек, а не на краткий час.
В чужих краях по свету бродим мы,
А Родина всё бродит в нас.



За что же?

Однажды власть советская распалась, -
Всё в бой рвалась и вот на нет сошла.
А мы, которых обелила старость,
Внезапно очутились в СэШэА.

Нас будто и не видят, и не слышат, -
Другой язык в стране, другой народ.
Но мы нашли здесь и тепло, и крышу,
И много душу греющих щедрот.

-За что же? – вопрошаю я соседа.
-За что же? – вопрошает он меня. –
Ведь не для них ковали мы победу,
У их станков не гнулись мы ни дня.

Ответ получим на вопросы эти,
Когда, проснувшись как-то поутру,
Отыщем, наконец-то, в интернете
Вэбсайт с названием «Chelovechnost‘.Ru».

Сомнение

Перестройка пожаром нагрянула,
Затрещали устои в огне.
Как же быть нам – не юным и грамотным
В неожиданно чуждой стране?

За картошкой часами выстаивать?
Возле окон в апатии млеть?
Чтоб действительно жизнь перестраивать,
Надо хватку другую иметь...

Закрывались конторы и фабрики,
Вились ленточки очередей.
Отплывали по небу кораблики,
Увозили не юных людей.

Всё мы сделали правильно, вроде бы,
Но тревожат сомненья не раз:
То ли мы свою бросили родину,
То ли родина бросила нас?










Зазеркалье

В то зеркало квадратное настенное
Смотрюсь не часто. А на что смотреть?
Как в старость погружаюсь постепенно я
И как морщин прибавилось на треть?

К тому же сомневаюсь: неужели я
Ослаб рассудком с некоторых пор?
Мне за моим невзрачным отражением
Нездешний всё мерещится простор.

И хоть я мысли отгоняю дерзкие,
Но зазеркальный тот ловлю просвет, -
Там Пушкинская улица одесская
И там дождливый Невский мой проспект…

Дул c океана лёгкий бриз озоновый,
Катилось в небе солнце колесом.
Мужчина пожилой и образованный
Всё прижимался к зеркалу лицом.










Лягушка

Март. Канога парк. Ручей. Лягушка
Квакнула, когда я подошёл.
Ей в ответ я квакнул благодушно,
Подтверждая – здесь, мол, хорошо.

Но она скакнула прочь, и брызги
Точками лицо кольнули вдруг…
И сказал прохожий по-английски:
- Мистер, ваш акцент ей режет слух.




















Теснота

К пустынным тротуарам я привык,
К безмолвным авеню калифорнийским
Среди стволов причудливо кривых,
Цветущих крон, свисающих так низко.

Сначала был немало поражён
Безлюдием, как будто я на Марсе.
Потом смирился, даже гордо шёл
Под горку или в гору поднимался.

Свободен и на целый мир один,
Как Демон, пред которым даль без края!..
Теперь, когда прохожий впереди,
Ворчу невольно – теснота какая!















Собеседник

Вам надо про любовь? И мне не надо.
Вы любите вино? И я не пью.
Живёте где? В долине Сан Фернандо?
И я, но то же солнца не терплю.

А сколько вам? И мне за семь десятков,
И у меня всё было, как у вас, -
Вино рекой, спортивная осанка.
Да-да, и бровь дугой, и карий глаз.

Ну, что там говорить,- мы были краше,
Вся молодость подобна миражу.
Нет, эта палка не моя, а ваша.
Я в кресле по Америке хожу.















Дом на набережной в Венисе*

В том здании для бедных и больных,
Мужчин поменьше, больше женщин вдовых.
Дом к океану окнами приник,
Он как бы ненадолго пришвартован.

Там часто фразы русские слышны,
Негромкие, на возрастном пределе.
Век двадцать первый. До родной страны
По океану плыть почти неделю.

Увы, могилы предков далеки,
Там ничего хорошего, поверьте.
Но смотрят, щурясь, будто моряки,
Закончившие дни свои в Бизерте.**
*- район Лос Анджелеса на берегу Тихого океана.
** - порт в Тунисе, место последней стоянки русской эскадры армии Врангеля













Слово  о пошлости
«Пошлость – banality»
/Русско-английский словарь/
«Banality – банальность»
/Англо-русский словарь/

В советских тесных кухнях мы не раз
Высмеивали каждую оплошность
Партийной власти и широких масс,
Соединяя их понятьем  «пошлость».

Но рухнул вдруг Советский наш Союз
Под наши одобрительные речи,
И новой, тоже пошлой, жизни груз
Стал опускаться плитами на плечи.

Тогда мы побежали налегке
От пошлости в далёкий край, где, вроде,
Нет термина такого в языке,
Его там как «банальность» переводят.

Банально есть у  всех и кров, и хлеб,
Банальные у всех автомобили.
А мы, отдав чужбине много лет,
И сами слово «пошлость» подзабыли.







Благодарность

Заокеанский дядя Сэм
Приют и пищу дал мне щедро.
Ещё – бумагу для поэм,
Хотя они и не шедевры.

А чтоб в нерусской стороне
Стихи я мог читать красиво,
Привёз он слушателей мне
С десяток. И за то – спасибо!




















Черта оседлости

Со смыслом, а не по рассеянности
Указом царствующих лиц
Проведена черта оседлости
Подальше к югу от столиц.

Потом самодержавья челюсти
Разжались в буйном феврале,
И, преступив черту оседлости,
Пошли евреи по земле.

Мы привыкали к обруселости,
Страна Советов – дом родной,
Но лоскуты черты оседлости
На нас висели бахромой.

А заграничной жизни прелести
Приравнивались к силам зла.
Граница как черта оседлости
От искушений стерегла.

Нам вырваться хватило смелости,
Сбылись виденья тайных снов,
Но мы опять в черте оседлости
Среди английских чуждых слов.

Куда бы от тоски и серости
Я ни бежал, гоним судьбой,
Свою черту – черту оседлости
Тащу по свету за собой.
Nursing Home*
Памяти Ирины Михайловны – моей тёщи

Nursing Home* – прибежище убогих,
Филиал чистилища земной.
И ведут отсюда две дороги –
В рай и в ад, в двухцветный мир иной.

Кто с ногами ватными не сдюжит,
Кто не помнит ни имён, ни дат,-
Им не тело лечат, лечат души,
Чтоб в Эдем вписались в аккурат.

Одеяла облакам подобны,
Ангелу подобна медсестра,
А с ключом от рая – доктор добрый,
Здесь он за апостола Петра.

На каталках, на кроватях сборных
Капельницы, шланги, провода,
Головы, упавшие покорно,
Взгляды ни о чём и в никуда.

Я готов незримо и неслышно
Жить в молитвах в уголке глухом,
Чтобы в час, назначенный Вс-вышним,
Взмыть к нему, минуя Nursing Home.
*- учреждение (в США, как правило, частное), в котором
медицинский персонал заботится о старых и больных людях

Возвращение к Б-гу

В СССР паспорта с указанием национальности были введены в 1932-м году

Наши папы и мамы – безбожные
Комсомольцы двадцатых годов
Жили истинами непреложными:
«Будь к борьбе с капиталом готов!

Не желаем с буржуями знаться мы,
Коммунизма огни снятся нам.
Нет в Союзе понятия «нация»,
Мы – один
                Интер-
                национал!»

Но, доверясь своей «гениальности»
И архивные папки копнув,
Сталин строчку о национальности
Записал в паспорта, в пятый пункт.

Мы, родительской веря безбожности,
Получили евреев клеймо,
Недоступны нам верхние должности,
Не пускают в Физтех и МГИМО.

Мы унижены были отчизною,
И евреи планеты Земля
Нас из гетто советского вызвали,
О содействии Б-га моля.

И хоть с детства в Него мы не верили,
Всё ж не дал нам Вс-вышний пропасть, -
Это Он записать нас евреями
Надоумил советскую власть.




Пожар

В каньоне Малибу лесной пожар,
Он милях в десяти от нас с тобою,
И шубы дыма чёрного лежат
Над океанской гладью голубою.

Там кружат вертолёты, там огонь
Сжирает и деревья, и строенья.
Олени, пумы с прочей мелюзгой
Бегут к обрывам, не найдя спасенья.

Пожарные спешат беду гасить.
Дела в Ираке позабыты даже, -
Ведут и СиБиэС, и ЭйБиСи
Об огненной стихии репортажи.

А мы в тепле халатов и пижам
Бразильским сериалом тешим души.
По русскому каналу про пожар
Услышим, лишь когда его потушат.


Старики

Мы по разным разлетелись
Странам и материкам,
В Штатах жить – ну, просто прелесть –
Нам, советским старикам!

Хоть мы делали потуги,
Но работы не нашли.
Наши прежние заслуги,
Очевидно, нам зачли.

Речь идёт не о гешефте,
Но имеют здесь в виду:
Старика кормить дешевле,
Чем пристраивать к труду.















Случай в Лос Анджелесе

В автобусе семьсот двадцатом,
Трёхдверном, красном, скоростном,
Мужик, закашлявшись надсадно,
Состыковал свой лоб с окном.
Бутыль из полиэтилена
С напитком выронил из рук,
Потом вскочил осатанело
И наступил соседу вдруг
На ногу в кожаном ботинке.
Сосед, морщинистый старик,
Всплакнул при этаком бесчинстве,
От боли перейдя на крик.
Мужик покрыл, как видно, круто
Английским матом старика
И к выходу рванул. А куртка
Раскрылась на ходу слегка.
Под животом как признак «копа»
Синел жетон во всей красе,
А позади, где, скажем, попа,
Наручник скобками висел.
И вышел из дверей верзила,
Гроза бомжей и небомжей.
Отчаянье меня пронзило:
Кто охраняет нас? Ужель?!
А через пару дней, представьте,
Того я встретил мужика.
Сидел с бомжами на асфальте
Под мухой, вовсе не слегка.

Всё та же бляха с кандалами,
Надсадный кашель, грубый рык.
Бомжи качали головами:
-Умора, ну, даёт мужик!..
Нельзя достичь вершины быстро.
Нам это подтвердить готов
Пример несбывшихся артистов
И недоученных ментов.




















Духи от Армани

Магазин Сэкс Фифс Эвеню*
Ароматом духов дурманит.
Я жену свою не виню,
Что так тянет её к Армани.

Полюбуется пусть жена
На огранку и цвет флаконов.
Их заоблачная цена –
Для вполне нефтяных баронов.

Я у входа присел, как царь,
Чей престол навсегда утерян.
-Заходите, - зовёт швейцар,
Для меня открывая двери.

Но сижу я, и шепчет он:
-Ясно, сэр, я мужчина тоже.
Мы вдыхаем одеколон
Лишь на женской прохладной коже.
*- Saks Fifth Avenue









Зоотечественник

В Союзе он служил в торговле
И жил, признаться, от души...
Из ОбэХаэСэСа говны
Статью облыжно стали шить.
Отбрыкался не за копейку,
Ни дня по делу не «канал»
И, спешно в жёны взяв еврейку,
Улепетнул за океан.
Теперь он беженец не гордый,
Забыты  «левые» дела.
Ему пособия и льготы
Сполна Америка дала.
Но тлеет на душе обида:
Был он в Тамбове на виду,
Сидел, как человек (не быдло),
В партере, во втором ряду.
Икоркой баловался чёрной,
Летал на отдых в Дагомыс.
И с высоты такой почётной
В американский съехал низ.
Он брызжет старческой слюною:
Мол, пропадаю ни за грош.
А кто же этому виною?
Америка, едрёна вошь!
Мне Штаты – клетка золотая,
С удобствами, а всё ж – тюрьма.
О чём они вокруг болтают?
От инглиша сойду с ума!..

Квартира – в треть цены, с балконом,
В лекарствах перебоев нет.

Но ропщет пятая колонна.
Ей вновь не светит Новый Свет.























Бессонница
Бывают ночи: только лягу,
В Россию поплывёт кровать...
Владимир Набоков, «Расстрел»

Моя кровать в Россию не плывёт,
Она стоит в американской спальне.
Мигнёт огнями с неба самолёт,
Зашепчет океан волной недальней.

Здесь, на калифорнийском берегу,
Мне жить ночами стало тяжелее.
Ворочаюсь, забыться не могу,
Вздыхаю и о чём-то вновь жалею.

Нет, не грозит расстрел в России мне,
Но я привык к Америке под старость.
Лишь смутная тоска о русском сне,
Как об ушедшей юности осталась.

И список ограничил жирных блюд,
И никотином лёгких не испортил,
Но снова я ложусь, и вновь не сплю.
Какой же сон, когда в России полдень!








Вернуться бы...

Мы были пионерами
И ВээЛКаэСэМ*,
Дружить мечтали с неграми
Назло буржуям всем.
И что из стран неведомых
Буржуи нам грозят,
Мы верили, мы верили,
Мы верили, друзья!
Но нарастали случаи
И путались мозги:
Намедни – люди лучшие,
А вдруг с утра – враги (?).
Мы прозревали медленно,
Нас мучали, грызя,
Сомнения, сомнения,
Сомнения, друзья!
Железный треснул занавес,
И подсмотрели мы:
Буржуи оказалися
Нестрашными людьми.
Мы «голоса» с помехами
Ловили, хоть нельзя...
Послушали. Поехали?
Поехали, друзья!
Нашли ходы и щели мы,
Чтоб ноги унести.
Лелея ощущение, -
Не мы, а Русь в пути.

Храним надежды куцые,
Мечтая иногда:
Вернуться бы, вернуться бы
России к нам, сюда!
*- Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодёжи (комсомол)























Баул

Баул укладывая с болью,
Я брал свою страну с собою:
Чайковского и Окуджаву,
Рецепт шанежек с пылу, с жару,
Ещё альбом, где близких фото,
Вложил во чрево самолёта
И оставлял с лицом опухшим
Грибные тайные опушки,
Но утешался, полагая:
Другие отыщу в Огайо.
И сбрасывал, как птица перья,
Трёх революций песнопенья...

Причалил, иммигрант законный,
К странe с баулом незнакомой,
Где магазины полны снеди
И каждый на «Тойоте» едет,
И нет еврейского вопроса,
А значит, в жизнь вписаться – просто.
Но Окуджава местным скучен,
В Чайковском ценится «Щелкунчик»,
Не слышно песен, кроме рэпа,
Здесь даже буги-вуги – ретро.
А снимки близких, пуще тайны,
Во «флэшки» спрятаны и файлы.
К грибной опушке не пробиться, -
Ей частные владеют лица.
Шанежкой соблазнил немногих, -
Кругом бигмаки и хот-доги...
Несутся годы незаметно,
Не нахожу баулу место,
Чтоб музыку, стихи и фото
Страны моей вложить комфортно.
Ищу, в удачу веря реже,
В чужой стране, меня пригревшей,
Где, стать своим и не пытаясь,
Я ночью сплю, а днём питаюсь.




















Хоть розовый

На Запад уезжали многие
С остатками идеологии,
Которая твердила истово:
Опасно жить с капиталистами!

Они грозят вам верной гибелью
В погоне за безмерной прибылью,
Им наплевать на ваши немощи,
У них кумир – Рокфеллер денежный,
И лишь держава пролетарская
Вам старость может сделать сказкою...

Вот оказались мы на Западе,
Нам непривычны звуки, запахи
И танцы чужды вместе с песнями.

Но старики – с жильём и пенсией,
Они накормлены, напоены,
Не как в Союзе.
                И, по-моему,

Так с Западом Советы спорили,
Такими  сыпали угрозами,
Что тут не красный, но хоть розовый,
Со страху socialism построили.




Наше выступление в Российском Центре 21 августа 2011
Аркадию Финку и Николаю Обухову

Выступили мы в Российском центре, -
В Сити Голливуд основан клуб,
Где устои православья ценят
И язык могучий русский люб.
Что ж, иконы там висят недаром,
Нет святей в Лос Анджелесе мест,
Вестерн с Санта Моника бульваром
Создают, пересекаясь, крест.
Островок великорусских вольниц,
Двухэтажный деревянный дом.
За концерт участнику червонец
Полагался. И обед с вином.
Зал со сценой небольшой,
                семь-восемь
В зале том обеденных столов.
Всю еду из кухоньки приносят.
Ешь и пей, будь счастлив и здоров!
Вскоре первый голод погасили,
Председатель Центра объявил:
Тихо! Все мы с вами из России,
Каждому язык родной наш мил.
Нам споют, прочтут стихи и виды
В телевизоре изобразят.
Вот сейчас на сцену люди выйдут,
Им поаплодируйте, друзья!»


Николай поёт, я стих читаю,
А Аркадий шлёт видеоряд.
Мы с тобою вместе, Русь святая,
Там, где ты – по-русски говорят!
Чувствую себя, как страж на вахте,
В небесах парю почти орлом...
Вдруг в углу молодка с криком: -Хватит!»
Поднялась, качаясь, над столом.
-Слушать, что ль, нам лекции
                до дури?
Танцевать пора, мужчина ждёт!»
Председатель: -Помни о культуре!»
А девица на свободу жмёт.
Пристыдили молодуху, было,
Вновь звучат в динамике стихи.
Только вижу – публика поплыла,
Явно налицо разгул стихий.
Мужики: кавказцы помоложе,
Русским, в среднем, семь десятков лет.
Но до возраста и цвета кожи
Бормотухе крепкой дела нет.
Дамы тоже, в общем, не отстали,
То хохочут, то заголосят
(Председатель, звать его Виталий,
Мне сказал, что Центру – шестьдесят).
Дама в красном, полная, постарше,
Зашептала: -Дайте поплясать!»
Дама оказалась секретаршей,
Тошно протоколы ей писать.



В основном, народ нам в зале хлопал,
А Раиса добавляла: -Бис!»
Но пришлось заканчивать галопом,
Коля пел, а пары в пляс неслись.
На зачинщицу я глянул строже
(Как смогла толстуха в джинсы влезть?):
-Ты откуда?»
                -Да из Запорожья.
Извините, не сидеть же здесь!»
Ни они, ни мы не виноваты.
Долго шла холодная война,
Принесла нас из Союза в Штаты
С номерами разными волна.
В общем, мы собрались и свернулись
И, объяты поздней тишиной,
Покатили вдоль уснувших улиц
К русским людям на волне иной.














Дождь в Лос Анджелесе
       
В автобусе четвёртого маршрута
Катил я в дождь, ловя просвета миг.
Подобьем запасного парашюта
Приткнулся зонтик у колен моих.
На остановке девушка впорхнула,
Стянув с волос намокший капюшон.
Водитель ждал зелёный свет понуро,
Но двери от дождя захлопнул он.
Она монетки затолкала в кассу
И стала звучно в сумочке шуршать,
Перебирая безделушек массу.
А с неба за ушатом лил ушат.
Порой помада падала из сумки,
Она её ловила в тот же миг.
А красный свет горел, и шли секунды.
-Откройте дверь!» - снаружи женский крик.
Вбежала молодая, но не слишком,
С мобильником в протянутой руке.
-Ты обронила телефон, малышка!»,
А это на английском языке:
«Ю драп юр фон»*. И, к девушке
                приблизясь,
Находку отдала. И снова – в дождь...
Лос Анджелес, пусть ливень, пЕкло, кризис,
Ты верною дорОгою идёшь!
__________________________   
*- you drop your phone


Храм пяти религий на бульваре Сансет
(Shrine Temple, Pacific Palisades, California)

В лимузине, пешком и на «велике»
Прибывая с утра на Сансет,
Эти в Б-га Единого верили,
Те искали Того, Кого нет.

И пыталась толпа многоликая,
Накатив за волною волна,
Испытать что такое – Религия,
Чем от Веры отлична она.

Жить с Чернобылем и Хиросимою
Иль по доброму судьбы вершить, -
Кто подскажет: иконы и символы
Или чистая бездна души?















Земляк

Был в Союзе я евреем по отцу,
Для Израиля по маме я еврей.
В Штатах мне американцем стать к лицу,
Раз не вписан ни в какую из церквей.

Коль еврей, - гори на ауто-да-фе,
В Бухенвальде в яму общую ложись.
Эта запись в пятой сталинской графе
Переводится на польский словом «жид».

Турок в Турции на коврике сидит,
Русский водит хороводы на Руси.
Я с конца сороковых – космополит,
Мой удел всегда без родины грустить.

Заурядный санта-моникский старик.
Плиз белив ми *, я, ребята, в доску свой!
Откликаюсь и на шопот, и на крик,
Даже “No” скажу, кивая головой.

Не надеюсь на наследство или клад,
Но услышать всё ж мечтаю иногда:
-Помоги, земляк, нам без тебя – никак».
И тогда смогу, кивнув, ответить «Да!».
_____________________________   
*- Please believe me (англ.)-поверьте мне, пожалуйста



У нас в Лос Анджелесе

Всё чаще вижу ненормальных
В автобусе или в метро.
Нет, не боюсь, ведь я не мальчик,
Не трону, лишь меня не тронь.
Но окружают, корчат рожи,
Клокочут грязною слюной,
Из белой, жёлтой, чёрной кожи
В щетине лица предо мной.
Где те, что раньше в креслах плыли,
Отглаженные господа?
Уносят их автомобили
И «эмбулансы»* иногда.
Пожаловался я соседу,
Спросил полезные ЦэУ** :
- Куда по городу ни еду,
Боюсь поймать инфек-
                цию!»
- Встречаться с этаким народом
Весьма чревато, милый друг.
Слывёте, видно, Вы уродом,
Раз не такой, как все вокруг».
В глазах надежды гаснут искры,
Грядёт вселенская зима...
Что ж, анти-
                колониалисты,
Знать, ваша всё-таки взяла!
___________________________ 
*- Ambulance (англ.)- карета скорой помощи
** - ценные указания (разг.)
Сервис

Звоню в Лос Анджелесе в офис.
Мне отвечает автомат:
-Хэлло, тебя мы ждали гОд весь,
Ты нам почти что друг и брат!
Забудь болезни, беды, нервы.
Визит желаешь заказать?
Тогда нажми на номер первый,
А отменить – на кнопку пять.
Перенести – дави «девятку.»
Жму на «»девятку. Голос мил:
-Двадцатым будешь по порядку.
Благодарим, что позвонил.»
Да, сервис – марки наивысшей!
Хоть я в английском крайне слаб,
Но номера все эти слышу
И знаю что нажать хотя б.
Прошёл лишь час и стал я третьим,
Но бросил трубку, ждать не мог.
А через день соседа встретил,
Он русский, но в английском – бог.
-Что мне болтали там, Серёга?-
Спросил я, завершив рассказ.
И он мне с простотою Б-га
Ответил, чуть прищурив глаз:
-Ты старичок неглупый вроде.
Здесь ситуация ясна.
Нам этот сервис в переводе
ЗнакОм:
               -Вас много, я – одна. 
Канал надежды

Что нам делать? – Калифорния сохнет,
Позабыты и дожди, и снега.
Ручейков и речек многие сотни
Испарились, оголив берега.

Не родятся ни маис и ни фрукты,
Дохнет рыба в обмелевших прудах.
Старожил, куда ни глянешь вокруг ты,
Не найдёшь коровы тучной в стадах.

Не могу себе представить я даже,
Что зачахнет добрый штат Золотой...

Шли с востока с немудрёной поклажей
Караваны за заветной мечтой.

Шли упорно, презирая сезоны,
На далёкий и желанный закат
По сиреневым пескам Аризоны
Вдоль каньонов и индейских засад.

Шли и в зное, и в торнадо, и в громе
По медвежьим и змеиным следам.
Шестьдесят шестой заслуженный номер
Был дороге, ими пройденной, дан.

Так за что же так судьба покарала?
Где же выход, даже пусть не простой?
И явилась вдруг идея канала
По следам дороги памятной той.


От Чикаго лягут долгие мили
Сквозь воспетые в легендах места:
Сент-Луис и Ривертон с Амарильо,
Альбукерк и Санта Фе, и Флагстад.

И придёт в озёра Сьерра-Невады
Миссисипи и Миссури вода.
Нам жалеть ни сил, ни денег не надо, -
От добра не будет зла никогда!


Заспешат, как по Неве и Дунаю,
Теплоходы в небывалый круиз,
И наступит благодать водяная,
Закрома заполнят жито и рис.

(Кто сказал, что развожу я химеры,
Тот, увы, в прошедшем веке застрял.
Я уверен – есть у нас инженеры,
Те, которые построят канал).

Поплывём по Оклахоме, Техасу,
По Нью-Мексико, на запад скользя.
Шестьдесят шестую славную трассу
Забывать калифорнийцам нельзя!

               

               



                Canal of Hope
                /перевод автора/

What do we do? - California is drying,
Both rain and snow are forgotten.
Many hundreds of streams and rivers
Are evaporated, exposing the shore.

New maize and fruit aren’t born,
Any fish dies in the shallowed ponds
An old resident, no matter where you looked around you,
You will not find the fat cows in the herd.

I can not imagine I do
To stop my Golden State withering...

The caravans went many years ago
From East to West
For cherished dream.

They moved stubbornly, despising seasons
Towards the distant and desirable sunset
On purple sands of Arizona
Along canyons and the Indian ambushes.

They went through the heat, and tornado and thunder
By bearish and snake tracks.
Sixty-sixth Honored number
Was to given the road, they created.

So what is it fate punish?
Where is the way out, even if not simple?
And the idea was suddenly appeared: the canal
On the trail of the road that memorable.
This canal will start from Chicago
And pass through the places of legends:
St. Louis, Riverton, and Amarillo,
As well as Albuquerque, Santa Fe, and Flagstad.

And Mississippi and Missouri water
Will come to the lakes of the Sierra Nevada.
It is not necessary to spare neither strength nor the money -
No good will not harm ever!

New ships will leave for unprecedented cruise
Like along the Neva River and the Danube,
And the bins will be fill by new corn and rice.

(Who said that I breed chimera
That, alas, is stuck in the last century.
I'm sure - we have engineers
Those who build this canal).

We will sail through Oklahoma, Texas,
New Mexico, west slipping.
Sixty-six glorious track
Californians cannot forget!

Published in “Santa Monica Daily Press” newspaper,
December 20-21, 2014, volume 14 issue 33, page 4









Балет Эйфмана в Лос Анджелесе
(12 июня 2015 года)

Зал ликовал в порыве бурном
И умолкал благоговейно,
Внимая звёздам Петербурга,
Которые явил нам Эйфман
На сцене юноши и девы,
Летящие подобно эльфам,
Нас уносили за пределы,
Которые раздвинул Эйфман.
Нашли отмычки к нашим душам,
Как взломщики к секретным сейфам.
И мы взлетали в мир воздушный,
Который распахнул нам Эйфман.
Прыжков и тел сплетённых чары,
Глаза, взывающие: верь нам!
Всё это вместе означало:
Балет, который создал Эйфман.
Здесь и комедия, и драма,
Что суждены на грех и смех нам.
Всё будет поздно или рано,-
Предвидит прозорливо Эйфман.
Безумных женщин хороводы,
Роден в злосчастии семейном,
Часы любви, разлуки годы –
Всё это нам танцует Эйфман.
Я был как будто одурманен
Нездешним сказочным глинтвейном.
Зал покидая ночью ранней,
Шептал июньским звёздам: -Эйфман!


Санта Моника,
штат Калифорния
/с 2001-го года/






Провода протянулись над улочкой,
И кроссовки висят на шнурках,
Словно кто-то забросил их удочкой,
Благо силы хватало в руках.

Вот стоит он и шепчет, как молится,
А в глазах неприкрытая грусть:
- Я бродил по тебе, Санта Моника,
В этих тапочках. Жди, я вернусь!»

Я его понимаю моления,
Мимо пляжей гуляя с утра,
Хоть и прибыл из города Ленина
Или, правильней, града Петра.

В твоего превратившись поклонника,
Океанской любуясь волной,
Одного я прошу, Санта Моника:
Никогда не прощайся со мной!

Мы забудем на время о старости,
Ни к чему нам загадывать срок.
Пусть в твоём океане останусь я,
Чтоб он пепел мой лёгкий сберёг.

Пусть висят мои тапочки скромненько,
Лёгкий бриз покачает их, пусть,
В знак того, что к тебе, Санта Моника,
Я когда-нибудь всё же вернусь.



Дорога номер шестьдесят шесть

Так где ты, шестьдесят шестая?!
Я атлас красочный листаю,
А там фривеев сеть густая,
Да номера не те...
На красные закаты солнца
Ты шла вослед первопроходцам,
Не знавшим карт и прочих лоций,
Но преданных мечте.
Незримым ангелом витая,
Вела их Моника святая
Меж гор, лесов, равнин без края
Под новый свод небес.
Их с ног сбивали ураганы,
Они не ждали с неба манны,
Но добрели до океана
И прокричали: «Йес!»
Табличка на столбе простая,
К табличке взглядом прирастаю,
«Дорогая шестьдесят шестая», -
Гласит корткий текст.
У нас история простая, -
Нас «Боингов» ревущих стая
Свозила, от невзгод спасая,
Сюда из разных мест.
Недаром брат наш торопился, –
Здесь, в Санта Монике у пирса
Приезжий весь народ скопился,
И мы кричали: «Йес!»

Promenade*

Promenade в Санта Монике – местный
                Арбат
Или, больше скажу, Дерибасовская.
Здесь гуляют, едят, в саксофоны трубят
И на модные тряпки набрасываются.

И порою сюда восходя, как в Эдем,
Что на здешних витринах мы выделим?
Блузки слишком открыты, а юбки совсем
Превратились в полоски невидимые.

Разве это походка? – Взгляни на юнца, -
Джинсы по тротуару волочатся!
Макияж у девицы – не видно лица,
Бомж трясётся, пропившийся дочиста.

Что же, каждому в юности – свой Променад,
Пусть гуляет бездумная вольница.
Не для нас тут галдят, в саксофоны дудят,
Пьют не с нами и с нами не водятся.

Нет, так нет, - и мы катимся в сумрак
                квартир,
Как гласит поговорка, колбаскою,
Чтоб, включив телевизор, вернуть себя
                в мир,
Тот – с Арбатом и аж с Дерибасовскою.
_____________________________________
*- Прогулочная пешеходная зона отдыха в городе Санта Моника в Калифорнии.
Х     Х     Х

Из Санта Моники приятель
Мне душу изливал под виски:
Являюсь всюду, мол, некстати,
Аборигенам всем не близкий.

Бреду, гоним судьбой своею,
Взад и вперёд по тропке узкой:
В России я зовусь евреем,
В Израиле я вовсе русский.

Ну, а в Америке, привычной
Ко всяким нациям и верам,
Я – иудей русскоязычный
Из бывшего эСэСэСэРа.















На концерте хора Верди
в Санта Монике

Пел хор под сводом церкви методистской,
Обители смиренной и святой.
Играла виртуозно пианистка,
И в три ряда гремел хористов строй.

Звучали Доницетти и Маскани,
Звучал Бернстайн, и даже Верди сам.
Сопрано с тенорами слух ласкали,
А задний ряд басами потрясал.

Меня влекло куда-то ввысь под купол
И дальше – сквозь древесную листву.
Увы, сопротивляться было глупо,
Я молча покорялся колдовству.

Как будто к берегам иным причалил,
И подданным я стал, и стал царём.
А кашель, что душил меня вначале,
Был снадобьем вокала исцелён.

Чернели строго смокинги и блузки,
Внимал им весь земной притихший шар...
В тот вечер хор совсем не пел по-русски
И музыке словами не мешал.




Засуха в Калифорнии

Выгорают поля в Калифорнии,
Без кормов пропадают стада.
Тучи с севера влажные, чёрные
Третий год не приходят сюда.
Берега вспоминаются невские,
Тротуары в мерцании луж.
За год солнечных дней только несколько,
Бабьим летом, в преддверии стуж.
В дождь и слякоть любили, дружили 
                мы.
Очень хочется спoсоб найти,
Чтобы Питера дали дождливые
В Калифорнию перенести.
Ранним утром, хот-догом позавтракав
И впитав человека права,
Я бы шёл через Вествуд* к Казанскому
Вдоль по Вилширу**, справа – Нева.
Я идеей своей неожиданной
Поделился с друзьями.
                -Постой, -
Мне сказали. –А будет не жирно ли –
Век серебряный в штат золотой?
Никогда, хорошенько запомни-ка
И фантазиям детским не верь,
Не загнать Петербург к Санта Монике,
А права человека – к Неве.”
* - Westwood – район Лос Анджелеса
**- Wilshire Boulevard – улица в Лос Анджелесе и Санта Монике

Случай в Санта Монике 1)
(быль)

Трудно женщин здешних понимать.
Вот одна – и статна, и красива –
О цене билета «Хау мач»2) –
Драйвера3) в автобусе спросила.

Сей благообразный господин
Отвечал: «Сэвенти файв»4), мол, центов,
А она опять «Вот зис дас мин?»5) –
Вопрошает чисто, без акцента.

Повторяет он: «Сэвенти файв»4).
«Ай донт андерстенд»6), - она упорна.
Сам себе шепчу: - Витёк, вникай.
Видно, ты в английском олух полный.

Драйвер3), глянув мельком сверху вниз,
Молвил так, что впору восхититься:
«Со. Три квортерс пэй фор тикет, плиз»7).
«Йес, ай си!»8) – воскликнула девица.
1) – город в округе Лос Анджелес, Калифорния
2) – How much? – cколько стоит? (англ.)
3) – Driver – водитель (англ.)
4) – Seventy five – семьдесят пять (англ.)
5) – What this does mean? – что это значит? (англ.)
6) – I don’t understand – я не понимаю (англ.)
7) – So. Three quarters pay for ticket please – Так. Платите за билет три двадцати пяти
        центовых монеты, пожалуйста (англ.)
8) – Yes, I see – хорошо, я поняла (англ.)

Первый взгляд с балкона

Кожей чую океан с балкона,
Гор полоску различу с балкона,
Взглядом Вилшир* отыщу с балкона,
На котором я сижу законно.

Шелест ветра свежий, заоконный,
С Променада шопот саксофонный,
Рокот шин, по Питеру знакомый –
Вот, что слышу с моего балкона.

Город Санта Моника курортный,
И его бульвары, скверы, корты
Под моим балконом распростёрты.
Я теперь живу на Стрит четвёртой.
 *- бульвар Wilshir – одна из центральных улиц Санта Моники













Сад роз Аркадии Бандини де Бейкер*

Век назад в прибрежной полосе
Госпожой де Бейкер, мне сказали,
Был любовно высажен розарий
В городке Пасифик Палисейдс**.

Красотой манящий пятачок
В белых, жёлтых, красных розах ярких.
Бродят здесь и пришлые, и янки,
Юноша и ветхий старичок.

Плещут гребни пенные вдали,
Веет с океана воздух дивный.
Умница, Аркадия Бандини,
Место Вы волшебное нашли!

И, подобны бабочкам цветным,
Девушки слетаются на розы,
К лепесткам склоняясь грациозно,
Трепетно вдыхают пряный дым.

Как они невинны и нежны!
Юноши влюбляются навеки...
Знала толк Аркадия де Бейкер
В тайнах этой древней ворожбы.
*-Arcadja Bandini de Baker (1827-1912)
**-Pacific Palisades (район Санта Моники)


Тридцать третья параллель

С набережной сити Санта Моника
Вниз на Тихий океан гляжу.
Он похож на ветреного модника:
Синий смокинг, крУжева ажур.

Слева пирса колесо цветистое,
Справа Малибу – как торт безе.
Катер, воду режущий неистово,
Искры солнца в пенной борозде..

За спиной спешат к отелям «Бьюики»,
По три сотни зА ночь номерА,
Облака, похожие на бублики,
Пышно восседают на горах.

Вдохновлённый древними искусствами,
Вспомнив географию земель,
Я аккорд струны незримой чувствую,
Зов твой, тридцать третья параллель.

Может быть, глотнув плотнее воздуху
И моля о милости судьбу,
Я по океану, аки посуху,
В те леса карельские сбегу?

Пусть они не яркие, не броские,
Но такой там призрачный рассвет!..
Только врежусь в острова японские, -
Просто океана дальше нет.
Х     Х     Х

Туалеты на набережной в Санта Монике
Попадаются часто в прогулках моих.
На аллеях прохожие дарят «гут монинги»
Иль бормочут в cell phone что-то вроде
                молитв.
А кругом океан и бульвары с фазендами,
Горы синие глушат пустынь перегар.
Шелестят на скамейках столбцами
                газетными
Питер, Киев, Одесса, Баку, Краснодар.
Вот ещё туалет. Сколько двери ни
                дёргаю,
Видно, нА ночь их позакрывали, а жаль.
Вдруг открылась одна, и с ухмылкой
                недоброю
Вышел некто, картон пред собою держа.
Щёк не видно под сизой щетиной
                скрипучею.
Вот каков он, комфортный ночлег у бомжей,
Унитаз под рукой и бумага ползучая,
И картон, что пуховой перины нежней.
Кем он числился в жизни, отставленной в
                сторону,
С кем дружил, с кем он жил и кому
                послужил,
Что за знаки отличия с плеч его сорваны
И чего он искал, «нарушая режим»?
Я, смущаясь, гляжу себе под ноги
                пристально, -
Может взгляда открытого бомж не снесёт...
Он уходит, картон прижимая описанный,
Мимо неописуемых здешних красот.
Особняки

Особняки на Пэлисейдс-Бич-Роад*
Под красной черепицей вдоль шоссе.
Снуют машины за город и в город,
Мелькают терема во всей красе.

Навис обрыв с востока над асфальтом,
А с запада за пляжем – океан,
И чайки в поднебесье крутят сальто,
Выискивая брошенный банан.

В усадьбах корты, гаражи бассейны,
Фонтаны, бюсты, муляжи пещер.
Тут одиночки есть, но чаще – семьи,
А кое-кто имеет таймшер**.

Кайфуют, глядя в океан бескрайний,
Считают волны, птиц или суда.
Нередко по песочку утром ранним
Бегут к прибою, - так бодрит вода!

И думают, видать: «Удача с нами,
Мы наверху» (верх по-английски “top”).
«Но только, Б-га ради, не цунами
При нашей жизни!
                После – хоть потоп».
*-Palisades Beach Road (англ.) – хайвей в г. Санта Моника 
**-timeshare (англ.) – право совместного использования недвижимости

Путь наверх

Я жил да был почти у кромки океана,
За несколько минут к прибою добегал.
Солёный ветерок, озон, песок. Нирвана!
Какие же ещё мне требовать блага?

Я жил на берегу, где холод и артриты,
Терзают океан цунами и шторма,
И в этом уголке, властями позабытом,
Автобус отменён, а по утрам туман...

Но подошла пора, и стал я верхним в
                списке,
И въехал в дом другой на берегу крутом.
Теперь гляжу с высот на тот прибой не
                близкий,
Без палочки хожу – вот радостный симптом.

Платаны и трава, и клумб нарядный ребус.
Живи, как гиацинт, - и пахни, и цвети.
Но главное, друзья, - здесь просто ближе к
                небу,
А это значит – я на правильном пути!







Запах кризиса

Куда, политики лукавые,
Свою вы обратили месть?
Кругом – легалы с нелегалами
Без спальных и рабочих мест.

В углах укромных, где влюблённые
Шептали, задыхаясь, «да!»,
Лежат недвижимыми брёвнами
Бомжи – помоек господа.

Щетина – серыми иголками,
Штанин изодранных мешки,
Слезинки на белках прогорклые,
Зубов прогнивших корешки...

Когда брожу по Санта Монике,
Могу и в полдень, и в ночи
О состояньи экономики
Судить по запаху мочи.










Черта

Прямоугольного бассейна
Искусная голубизна,
Коттедж для жизни не оседлой,
На рент сезонная цена.

Простор песчаный волейбольный,
Прыжкам и крикам нет числа.
А дальше – океана волны
И мира зримого черта,

Зовущаяся горизонтом.
Что там, за ней, вещают мне
В окошке телевизионном
И на бумажной простыне.

Вот банк, вот автомат газетный,
Кафе для завтрака с чайком,
Вот Променад нарядный, здесь мы
С женой гуляем вечерком.

Я стар, мне вреден мир излишний.
Черта, - ни шагу за неё.
Я верю в то, что вижу лично,
А всё незримое – враньё!





Загадка океана

У нас в Калифорнии с линией
                длинной
Песчаной и галечной – береговой
Находят сардин и китов, и дельфинов,
На суше оставленных пенной водой.
Их тащат назад, навалившись всем
                миром,
Лебёдками дарят спасительный шанс.
Но вновь, Посейдоном жестоким гонимы,
На берег несчастные твари спешат.
Я вспомнил урок биологии давний.
«Бацилла», так в классе училка звалась,
Твердила, что выяснил некогда Дарвин:
От рыб вся наземная жизнь повелась.
Они выползали на сушу и как-то
Вдруг делались лапками их плавники.
Вот были де-юре бычки, а де-факто
Бежали наверх по обрывам хорьки.
Конечно, менялись эпохи и эры
Пока протекал превращенья процесс.
Так Дарвин дал нам в эволюцию веру
И, в целом, к науке привил интерес.
Так что же вы, люди, науку забыли?
Ведь рыбы, которых пригнал океан,
Надеются вырастить лапы и крылья
И стать потихоньку подобными нам!
Иначе не могут найти объяснений
Тем самоубийствам китов и плотвы
На отмелях калифорнийских весенних...
А мы в посейдонов не верим, увы.


Порядок на пляже

Ильф сказал: за чистоту бороться
Нам не надо, нужно убирать,
Чтобы за помойные уродства
Со стыда пред миром не сгорать.

Голоса в Одессе восклицали
В пляжных репродукторах вовсю:
-Граждане, шоб вы не тут бросали
Грязь и мусор, я вас попросю!

Только урна далеко-далече,
Пластиковых торб в Союзе нет,
Так что нам с тобой стесняться неча,
Будем гадить под себя, сосед...

Вот мы в Штаты прикатили с вами
И сначала поражались так, -
Мусор на песок никто не свалит,
Всё кидают аккуратно в бак.

Что порядок обеспечит больший
Вдоль песчаных пляжных берегов:
Надпись «Уважайте труд уборщиц»
Или урны через пять шагов?





Гадание по пятнам

Равнина океанская – неровная,
В одних местах рябА, в других гладкА,
Как будто знаки некие условные.
Нет, просто тень бросают облака.

Я тихо намечаю планы дальние:
Толпе вялотекущей отпускной
Небескорыстно предлагать гадание
По пятнам на поверхности морской.

Вот эта полоса рябая длинная
Предсказывает встречу с женихом.
Вас на Аляске ждёт погода дивная,
Круиз удачный (пополам с грехом).

А с этими тремя сверяясь пятнами,
Обязан строго я предупредить:
Вам с октября второго и по пятое
На улицу не стОит выходить.

Участок океана гладкий выделишь,
Пообещаешь поворот в судьбе:
Вас в лотерею ждёт огромный выигрыш,
Купите на углу билет себе.

Немалые скоплю я сбережения,
И старость будет сытою вполне...
Менять придётся только, к сожалению,
Материки и океаны мне.
Тихому

Я прихожу к обрыву рано,
Спать пред рассветом не могу,
И вглядываюсь в океана
Непроницаемую мглу.

А у него недомоганье,
Прибоя пульс высоковат.
Кряж Санта Моника в тумане, -
Мол, рано виды смаковать.

Я жду взаимности, мой Тихий,
Порою громкий, океан.
С тобой ходил я до Вайкики,*
В Скагвэйе** глетчер открывал.

Твоё лицо то вдруг в морщинах,
То гладкое оно подчас,
Не знаю, что таишь в пучинах,
Не вижу профиль, лишь анфас...

Восходит солнце над горами,
Лучи протягивает к нам.
А мы в лицо друг другу глянем
И разойдёмся по делам.
_____________________________________
*-побережье в Гонолулу (Гавайи),
**-порт на Аляске


Санта Моника. Пирс

За перилами спиннинг сверкает блесной,
Ресторанчик – подобье горбушки.
Надо мной отмеряет круги колесо,
Подо мною – прибой загребущий.

Он с шипеньем поведать пытается мне
И другим отдалённым потомкам,
Что качал на своей белопенной спине
Боевые судёнышки Тонгва.*

Но умчались века, словно детские сны,
Драма жизни не терпит повтора,
И на берег сбежал с океанской волны
Каталонец Гаспар де Портола... **

По фривею десятому поторопись,
Путешественник, строго на запад.
Как награда на финише, ждёт тебя пирс.
И прибоя солёного запах.

Очарованным взором окрестность вобрав,
Ты запомнишь на десятилетья
Над обрывами вечное празднество трав,
На уступах – фазенд разноцветье.

Но напрасно ты, пирс, примирился давно
Со своею судьбой подневольной!
Я пристроил бы порт и открыл казино,
И закрыл бы Лас Вегас безводный.
Вознеслись бы отели на месте фазенд,
Мюзик-холлы, причалы и парки,
И от всех побережий от «Эй»*** и до
                «Зэд»****
Плыл народ на сенсации падкий.

О грядущем давай помечтаем с тобой,
Старикам жить надеждою надо.
Ты поверь – мы увидим в дали голубой
Кораблей белоснежных громады!
_____________________________________
*-племя индейцев-аборигенов,
**-первый губернатор Калифорнии,
***’ ****- A,Z –первая и последняя буквы английского алфавита
















Santa Monica Pier
(перевод автора)

A spoon-bait of spinning sparkles behind   
                railings,
Restaurant looks from afar like a crust,
The giant wheel above me makes its rounds,
A hissing surf splashes under me.

It tries to tell me
And other remote descendants
How it rolled on white foaming waves
The war boats of Tongva tribe.

But centuries have been passed as if children
                dreams,
Drama of life does not tolerate repetition,
And Catalan Gaspar de Portola
Ran on the shore from the ocean wave.

Traveler, you should to hurry
Along the freeway number 10 due west.
The pier waits for you at the finish as a reward,
As well as salty aroma of the surf.

You’ll absorb the neighbourhood by the
                fascinated gaze
And remember for decades
The eternal celebration of herbs above the
                cliffs
And many-colored haciendas on the ledges.

But you, my dear pier
Reconcile without reason
With your cheerless fate.

I would like to hear that both
Seaport and casino
Will be erected nearby the pier,
In order to close the arid Las Vegas.

A lot of new hotels would be grow in place of
                haciendas,
As well as music halls, wharfes and parks.
And people will sail for acute sensation
On weekdays and weekends from another seas and coasts.

Let’s dream my dear pier a little together
                with you!
Old people need to live in hope.
Believe me – we will see nevertheless
                in the blue distance
The huge snow-white  beautiful ships.

“Santa Monica Daily Press”, vol.12 Issue 282, October 5-6, 2013, pag 4













Возвращение к океану

Мир тебе, простор мой синий,
Вновь твою я вижу зыбь!
Обо мне, о блудном сыне,
Верю, ты не мог забыть.

Родина моя – Одесса,
Море песни пело мне.
Никуда от них не делся,
Жил с тоскою по волне.

Долгой жизни передряги,
Смех друзей да вой врагов.
Шёл мой путь из грек в варяги
До балтийских берегов.

И в Одессе, и в России,
У калифорнийских скал
Из твоей солёной сини
Соки жизни я черпал.

По материкам и странам
До живой добрёл воды...
Не расстанусь с океаном,
Буду вечно молодым!





Восход солнца в Санта Монике
«В небесах торжественно и чудно»
/М.Ю. Лермонтов/

Одно и то же наблюдаю диво:
Лишь ночь к концу, светлеть с востока
                стало,
Вдоль контура хребта Сан Бернардино
Включают провод красного накала.

Как будто некий генератор тайный
Запущен под высоким напряженьем,
И с юга окна на холмах Ирвайна
Блеснут восхода первым отраженьем.

На севере, не освещённом солнцем,
Всё в небесах торжественно и строго,
Луна старинным золотым червонцем
Зависла в сантамоникских отрогах.

Что ж, океан пора будить, наверно,
Он пропустить весь день грядущий может.
Лучами не задетая поверхность
На мраморный немытый пол похожа.

Сия картина миг продлится краткий,
Взрывается светило первозданно,
И сочные оранжевые краски
Наносятся на мрамор океана.


Sunrise in Santa Monica
(перевод автора)

When the night is coming up to its end,
I watch one and the same wonderful
                landscape:
The sky becomes less dark eastward
And the red-hote wire is included along the hill
                of San Bernardino.

It’s like a hidden generator is set up
Under high voltage
And windows of the south Irvine’s buildings are
                flashing
By the first sunrise reflection.

In the north, is not yet sunlight
The heaven is solemn and strict.
Moon like old gold guinea
Hangs above the Santa Monican mountains.

Perhaps, it’s time to wake up the ocean.
He could miss the entire approaching day.
Untouched salt water surface
Looks like the unwashed marble floor.

This image will last a brief moment.
The heavenly body is exploded instantly,
And rich orange colour
Is applied to the gray oceanic plain.
“Santa Monica Daily Press”, Volume 12 Issue 297, October 23, 2013, page 4
Каньон Темескал*

Восемь с половиной миль
По асфальтовой тропе
Я гоню велосипед,
И к чертям автомобиль!
Сантамоникский обрыв
Справа вырос надо мной,
Слева шелестит волной
Сантамоникский залив.
За спиною Венис-пирс,
А передо мной каньон,
Там крутой сыпучий склон,
Духота.. Не торопись.
Волоку велосипед,
Две ноги, два колеса.
Но по тропке в небеса
Нас грехи не пустят, нет.
Эхо шепчется со мной,
Отскочив от жарких скал:
-Ты в каньоне Темескал,
По-индейски – ты в парной.
Пота капельки горьки,
Пар – костей не ломит он.
Одолею я каньон,
И отпарю в нём грехи!
_____________________________________
*-Temescal Canyon – каньон и горах Санта Моники




Выход

Я гуляю, мне заняться нечем.
Днём здесь жарко, зелено, красиво.
А сейчас, поскольку поздний вечер,
Различаю лишь огни с обрыва.

Россыпи одних желтеют слева,
Россыпи других краснеют справа.
Двух цветов сверкающая лента –
«Понтиаков» и «Тойот» орава.

И не значит, что в автомобиле
Мчится только в жизни преуспевший.
Просто на колёса посадили
Люд, когда-то конный или пеший.

Счастлив иль страдает он помногу,
Но баранку крутит, жмёт педали,
Выбирает верную дорогу,
Раз машину и хайвеи дали.

Светофоры, стрелки с краской свежей.
Вот и «Экзит»*, это значит – “Bыход”.
Всё в порядке. Ночь. Огни всё реже.
Всё в порядке. Выдох. Вдох. И выдох...
 _____________________________________
* - Exit (англ.)



Туман

В тумане берег и вода,
Поля, деревья, горы,
Материки и города,
Дни, месяцы и годы.

Всё жду, когда раздвинет бриз
Клубящиеся шторы,
И даль откроется, и высь,
Поля, деревья, горы.

Вернутся пляжи, города,
Материки и воды.
И, как надеюсь иногда,-
Дни, месяцы и годы.















Города моей жизни

Поселился поближе к субтропику,
Океан, пальмы, горы, песок.
Прошлых жизней хоть малую толику
Захватить в Санта Монику смог.

Никогда возле Тихого не был я,
По нему не терзался тоской.
Но родился в Одессе на Бебеля,
В доме двадцать. Там воздух морской.

То скрываюсь от солнышка тщетно я,
Нет под пальмами тени, хоть плачь.
Так жара тыловая ташкентская
Жгла на улочке той – Бешагач.

То туман, как и в Питере, надолго
Прячет солнца живительный свет.
Помню – полз он с Невы или Ладоги
На Литейный и Невский проспект.

Я бандуру, зурну и гармонику
Различу под ритмичный прибой.
Так сплетают судьбу, Санта Моника,
Города моей жизни с тобой!





Дом на набережной в Санта Монике

Вот дом на набережной.
                Кондо
Народ не бедный в нём скупал.
Петляет мимо анакондой
Велосипедная тропа.

В трёх уровнях квартиры.
                Окна
В ажурном обрамленье рам,
И различимы без бинокля
Отроги кряжа по утрам.

Газоны в зелени красивой,
Дверей блистают зеркала...
Но я взглянул на дом с обрыва, -
Душа в обиде замерла.

Верх – в шлангах, щупальцам подобных,
Коробках, трубах, проводах.
Так сделан быт жильцов удобным
И скрыт от взоров кавардак.

Ну, кто заметит хлама груду, -
Шальная чайка иль скопа?

Поверьте, на любое чудо
Смотреть не стоит свысока.


Хмурое утро в Санта Монике

Наклеен пластырь облаков на небо,
Да так, что – ни малейшего просвета.
Как будто климат солнечным и не был
Нигде – от Тихуаны* до Сиэтла.**

Неужто в Малибу,*** на Коронадо****
Порою мы не ездили купаться
И наша Калифорния – бедняга
Зовётся штатом Золотым напрасно?

Темнеет мыс Ирвайна,***** как папаха,
Над проседью залива перед нами,
И танкер с грузом нефти от аллаха
Нацелен в берег жёлтыми огнями.
___________________________________   
*- город в Мексике на границе с США,
**- порт в штате Вашингтон,
***- курорт в округе Лос Анджелес,
****- курортный район города Сан-Диего,
*****- район округа Orange County (Калифорния)









Домосед

Я, по натуре, - домосед;
Уют домашний – кайф мой высший:
В халат забраться насовсем,
Ликёр смакуя с красной вишней.

Притом небрежный кинуть взгляд
В компьютер и на телевизор,
Жену своим бездельем зля, -
Уютней от её «капризов».

Но Провиденье или Рок
Капризом донимали чаще:
Обосноваться я не мог
В жилье каком-то подходящем.

Одесса, Армавир, Ташкент.
И Ленинград. Там сорок с лишним
Годков мужал я налегке,
Скитаясь трудно по жилищам.

Вгрызался в глубину наук.
Но правда победила кривду,
ЭСЭСЭСЭР распался вдруг,
Мы с Ниной улетели в Кливленд,*

Надеясь обрести уют
В глубинке той заокеанской.
Однако выпал нам маршрут
С уклоном к западным пространствам.
За Кливлендом – Оушенсайд,**
Ла Коста,** Инсинитас** синий,
Под солнцем плавился асфальт
В Канога Парке,*** там, в Долине.***

Мы в Санта Монике*** ужЕ
Сменили не одно жилище.
Теперь на верхнем этаже
Живём без нервотрёпки лишней.

Все восемьдесят долгих лет
Покой мне только обещали.
Три года, в среднем, - домосед,
И снова: к выходу с вещами!..

Мотаю срок, амнистий нет.
_____________________________________
*- Cleveland- город в штате Огайо
** - Oceanside, La Costa, Encinitas- городки в округе Сан Диего, штат Калифорния
*** - Canoga Park, San Fernando Valley, Santa Monica – города в округе Лос Анджелес
**** - apartment (ам.) – квартира










Глядя в окно

Окно выходит на одесский двор
У нас, в калифорнийской Санта Монике.
Строенья двухэтажные, забор,
Висит пиджак в дверном прямоугольнике.

Судачат молодухи в уголке,
Мужик поодаль курит, шляпа летняя.
Есть, впрочем, небоскрёб невдалеке,
Но он в туманах частых незаметнее.

И море близко (в смысле, океан),
Акации цветут (совсем, как там, они).
Взглянуть хотите на Большой Фонтан?
Он возле Першинг Сквера* в даунтауне.

Ну, и сродни плиты трескучей чад.
В Одессе мы бычков хрустящих кушали,
А здесь из крыши раструбы торчат,
Быков они на грилях жарят тушами.

Сворачиваюсь телом и душой,
Мне кажется – я вновь ребёнок пухленький,
И снова мир вмещается большой
В пространство малоарнаутской** кухоньки.
___________________________________   
*- Pershing Square – станция метро в Лос Анджелесе
**-Малая Арнаутская – улица на Молдаванке



Наша Ницца
                Нине

Расслабленно, неторопливо
Сквозь листьев и цветов ажур
С Аделаиды Драйв*, с обрыва,
На Ченнел Роад** вниз гляжу.
По нашей улице Четвёртой
Под вечер, днём или с утра
Прогуливались мы бессчётно,
Но до конца дошли вчера.
Дошли и, повернув налево,
Там, где Аделаида Драйв,*
Сообразили ошалело,
Что прибыли до срока в рай.
На склонах меж зелёных кущей
Белеют виллы и шале,
И Тихий, тихий, но не скушный,
Даёт последний бой жаре.
А дальше, вдоль Аделаиды,
Дворцы эпох и стран встают.
В испанском стиле – для корриды,
В британском – рыцарей приют.
По горным лестничкам атлеты
Бегут, потея: спуск, подъём.
Монако, Ницца, Канны – где-то,
А мы с тобою здесь живём.
На набережной сплошь отели,
За пляжем яхты на волне...
-Да что нам Ницца, в самом деле! –
Счастливая ты шепчешь мне.
*- Adelaide Drive
**- Channel Road

К открытию Тонгва-Парка
в Санта Монике

Парк по имени племени Тонгва
Был построен не так уж давно
Для того, чтоб индейских потомков
Надоумить открыть казино.
Привезут тонгвианские семьи,
Резервации вычертят круг:
Колорадо бульвар – там, где север,
Ну, а Пико бульвар – значит, юг.
Океанский прибой – это запад,
А с востока – Четвёртая стрит.
Тут вопрос возникает азартный:
Где народу играть предстоит?
Чтоб столы разместились и стулья,
Офис, холл, ресторан и буфет.
Господа, зал концертный* пустует,
Помещения лучшего нет!
Окна вновь озарятся лучами,
Дамы модный покажут наряд.
Там, где “Оскара” раньше вручали,
Нас джекпотами вознаградят.
Канут в прошлое серые будни,
Найден вер и народностей сплав..
И взамен Санта Моники будет
Санта Тонгва – индейский анклав.
______________________________
*-Civic Auditorium-здание, в котором в 1961-1968 г.г.
проводились церемонии вручения кинопремии «Оскар»

ДОРОГА НА ОРЕГОН
/лето 2004/

Пляж в г. Тринидад
(Северная Калифорния)

Здесь дождь неразличимый моросит,
Нет синевы тропической в помине.
Вдоль местных пляжей океан блестит,
Как листовой дрожащий алюминий.
Вот так же, остужая и маня,
Готовя и к превратностям и к славе,
Ко мне являлась Балтика моя
В стране, которую давно оставил.
В еловую дублёнку обряжён,
Под белого тумана шапкой пышной
Нисходит к океану горный склон
Обломком той земли, меня вскормившей.
И сердце заметалось вкривь и вкось
Под гнётом облаков предельно близких…
Так юности коснуться довелось
Мне в северных краях калифорнийских.





Парк Гумбольдта
(Парк красных деревьев в Северной Калифорнии)

Здесь в Гумбольдтовском парке мрак царит,
Темны стволы деревьев стометровых
Могучие, как те богатыри,
Что жили в глубине веков суровых.

И, в купол упираясь голубой,
Нас красные гиганты обступают.
Так хочется всё это взять с собой,
Но руки – не глаза, их не хватает.
 



Почтовый бот
(«Почтовый бот» - катер на воздушной подушке на реке Rogue River в штате Орегон)

Распугивая мелководных рыбин,
В тридцатимильный бросившись прогон,
Наперекор теченью Роуг-ривер
Мы шли в глубины штата Орегон

В почтовом боте. Позабыты мигом
Автомобили, улицы, дома.
Неслись окружены древесным миром,
От чистоты его сходя с ума.

Олени с пляжей каменных глазели,
И поднималась над гнездом скопа…
И горных склонов бархатная зелень,
И крутизной манящая тропа, -

Весь край был сквозь кристалл волшебный
                виден.
Наш катер, чуть воды касаясь, шёл.
И каждый верил, что на берег выйдет
С кристальною, отмытою душой.








Смотровая площадка Crown Point

Краун Пойнт – вид на реку
Шириною в пару миль.
Любопытно человеку
С высоты смотреть на мир.

Он, как будто сам Всев-шний,
Лишь край неба заалел,
Поглядеть из рая вышел –
Что неладно на Земле.

Но в отличие от Б-га
(Тот порядок наведёт!)
Человек взгрустнёт немного
И лениво вниз сойдёт.













Орегон

Значительную часть жителей штата Орегон составляют потомки выходцев из Скандинавии. – Из справочника.

Добрый, мудрый Орегон,
Синий и зелёный!
В берега твои влюблён,
В ёлочные склоны.

В белопенную волну,
В портлендские розы,
В рек просторных тишину,
В клюквенную россыпь.

Орегонцы, погляди,
С викингами схожи,-
Орегонские дожди
Выбелили кожу,

Что ж, секретом поделюсь:
Предок ваш, ребята, -
Тот же Рюрик, что и Русь
Зачинал когда-то.







Канада
/июнь 2006/


Канадские Скалистые Горы *

Метеоры, просторы Вселенной забывшие,
Эти камни огромные, как острова.
Мы глядим, у автобусных окон застывшие,
На вершины, что в тучах заметны едва.

Вот они – нереальнее, чем привидения,
К нам сошедшие с неба обломки светил!
Если был о себе я высокого мнения,
То теперь к их подножьям его опустил.
*-Canadian Rockies –(англ.)













Прогулка по Ванкуверу

Мы всё бродим, всё никак не перекурим,
Наши кеды на асфальте раскалились.
Мы в твоих стеклянных зданиях, Ванкувер,
Отразились, разбежались, растворились.

Можно здесь до вышесреднего подняться,
Путь к Виктории-победе* - через волны.
Узкоглазые вокруг снуют канадцы,
Мы их сосуществованием довольны.

И как будто чудо происходит, право, -
Этим зданиям строителей не надо:
Из канадско-азиатского расплава
Вырастают, как кристаллы, их громады.
*- Victoria – 1)город на острове Ванкувер, находящемся на противоположном от города Ванкувера берегу пролива Георга;
*-2)победа (лат.)








Пустыни Аризоны
/2007/

Горячая песочница
В природе образована.
Как видно, дней бессолнечных
Не знает Аризона.

Есть байка, что в Песочнице
В года допервобытные
Наш мир лепили зодчие
Со внеземной орбиты.

Закончив акт творения
В иных мирах растаяли.
Хоть напрягали зрение,
Их след не отыскали мы.

Ушли в песок предания,
И чахнут беспризорные
Отходы мироздания –
Пустыни Аризоны









У нас в Канзасе
/2009/

Я просыпаюсь вместе
С каналом эРТиэН*,
Потом включаю «Вести»,
Всё жажду перемен.
И диктор, будто жалом,
В меня пускает яд:
Великих две державы
Вновь противостоят.
С утра до ночи слышно:
Они враги для нас...
Но так однажды вышло,-
Поехал я в Канзас
Всего на две недели,
Знакомых повидать.
А в городке том ТЕЛЕ –
Без русских передач.
Поездки и застолья,
И зори над рекой...
Народ в глубинке, что ли,
Какой-то не такой?
Я их акцент осилил
И понял: в той дали
Не всем видна Россия
С других концов Земли.
*- RTN- канал русскоязычного телевидения в Америке
Штат Аляска
/лето 2009, 2010 г.г./

В порту Кетчикан

Какая ты, однако, плакса,
Сырая майская Аляска!
Со снежных гор небесно-чистых
Слеза прозрачная сочится.
Туманы, в елях поелозив,
На лапах оставляют слёзы.
Бьёт океан слезой свинцовой
От борта низкого в лицо вам.
Шли по тебе, бесслёзно плача,
Старатели – ловцы удачи.
В их пальцах толстых и коротких
Слезой желтели самородки...
Тебе нужны тепло и ласка,
Страна продрогшая Аляска.
Мы их везём с поклоном низким
От всей земли калифорнийской!








В порту Джуно

Как неожиданная сказка, -
В потоках солнечных Аляска!
Вершины в шлемах ледниковых,
Подножья в валенках еловых,
А небо синим абажуром
Повисло над полдневным Джуно.
Как будто по преддверью рая
Мы бродим в середине мая.

Порхают ангелы над нами,
Левей – гора, канал – правей.
И лестница, что меж домами
Уходит в небо – “Деккер Вэй”.*
______________________________
* - Decker Way














Залив Юкатат

Мы не крезы,
Мы не крэзи*,
Мы во льды Аляски лезем.

Видим дивные маршруты
Черех форточку каюты.

Нас киты сопровождают,
Кувырканьем услаждают.

Вдохновясь Дефо и Свифтом,
Не под парусом, но с лифтом
Подплываем к знаменитым
Ледниковым монолитам.

С белоснежного обрыва
Айсберг падает лениво
Глыбою пя тиэтажной.

Путь её последний ляжет
Вслед за нами, как по нитке,
Вдоль Чичагова** до Ситки.
____________________
*- crazy (англ.) - безумный,
**- остров Chichagof Island




X     X     X

Так зачем же продали Аляску, -
Зелень, белизну и синеву,
Инеем усыпанную сказку,
Вставшую над морем наяву?
Семь каких-то жалких миллионов
За озёра, недра и леса,
Ледники, скользящие со склонов,
И рыбачьих лодок паруса!
Но зато не продали Чукотку
И края, где бродит камчадал.
Там, глотая в тусклых чумах водку,
Человек туземный вымирал.
Не слыхал он о водопроводе,
О хайвеях* среди скал и льдов.
Зверобой марала не находит,
Осетра не сыщет рыболов.
Ну, а что касается круизов,
С ними порт Анадырь** незнаком,
И японцы проплывают с визой
Мимо, на Аляску прямиком.
Так что извините за подсказку,
Но с подсказкой вывод наш верней:
Для того и продали Аляску,
Чтобы люди жить могли на ней.
_____________________________________
*- highway – скоростная дорога,
**- порт и столица Чукотки


Дорога на Анкоридж

Мы в полёте, мы в прорыве,
С чистым небом повезло.
И в фиорде, и в проливе
Отражается крыло.
      
Рыболов живёт в фазенде,
Над которой лёг маршрут,
Неизведанные земли,
Белой тучки парашют.
      
Новизной отроги дразнят,
Света с тенями игрой.
Мы летим, под нами праздник,
Тот, который «пир горой»!















X   X   X

Аляска с парадного хода:
Шаляпинский бас теплохода,
Цепочки туристов на трапах
И ветра солёного запах,
Тусовки в фастфудах и шопах,
Лавины предстартовый шорох.

Аляска с дворового хода:
Сольфеджио птичьего хора
И лоси, и гризли, и волки,
Цветы, синеватые ёлки,
Озёра с водой родниковой,
Полотна полей ледниковых.

Но кончилось лето, как сказка, -
Во льду исчезает Аляска.















Гора Мак-Кинли

На гору белую Мак-Кинли
Прощальный грустный взгляд мы кинули,
На лес с озёрными купелями,
Нам так напомнивший Карелию.

Всего на три коротких месяца
Зелёной гостьей стратосферной
Найдёт пристанище прелестница
В глуши американской северной.

Но, оборвав страду сезонную,
Примчатся тучи сворой псовою
И  в стратосферное безмолвие
Уволокут царевну сонную.

Там будет ждать в объятьях сна она
Под ледяным полночным саваном
Того, кто плен порушит девичий, -
В неё влюблённого царевича.

И мрачных псов бесстрашно вытеснив,
Чтобы тебя вернуть, красавица,
Гора Мак-Кинли белым витязем
В высоком летнем небе явится.





Родная природа

На Аляске летом русская природа
И почти что петербургская погода.
С детских лет нас эти ливни поливали,.
Ночи белые нам жизни продлевали..

Мы теперь из Калифорнии песочной
Прилетели, чтобы убедиться точно:
Нас в леса, луга и в огород капустный,
Как в отечество покинутое, впустят.

Мы шептали средь грибов и ягод хором:
- Братцы-янки, ну, пожалуйста, го хоум!



















Штат Гавайи
/2009, 2013 г.г./

На острове Кауаи

Над островом, над Кауаи
Пронёсся страшный ураган.
Стихия пенилась морская
По здешним сёлам и лугам.
       Жилища разносило в щепки,
Тонул домашний крупный скот.
Век с лишним о таком ущербе
Не ведал островной народ.
       Пошёл ко дну достаток скудный,
Так острову не повезло!
И только петухи и куры
Смогли спастись смертям назло.
       В курятниках запоры хлипки,
И ураган под крылья дул.
Народ куриный, хоть не хитрый,
Но обмануть сумел беду.
       Взбежали на холмы под ветки
Кустов, укрылись за листвой.
Спаслись и стали жить без клетки
Свободной жизнью и простой.
       На острове, на Кауаи
Нет ястребов и змей, и лис.
Там куры вольные гуляют,
Клюют букашек, нони, рис.
       -Свободу, - говорят потомкам, -
Завоевали мы в бою.
И славят ураган, но только
Как революцию свою.

Слепой дождь на Гавайях

Порт Лахайна, океан в барашках,
Горы в тучах, а над нами – синь.
Движемся поэтому бесстрашно,
Чтоб сполна экзотики вкусить.
       Говорим, что повезло с погодой,
Можно прогуляться без дождя,
Ветер в океане пенит воду,
Нам, в одежде лёгкой, не вредя.
       Только вдруг при чистом синем небе
Окатил нас колкий мелкий душ.
Неужели некий ангел в гневе
Показал, что с нами не в ладу?
       Но южанка Нелли объяснила:
Ветер горный ливень подцепил,.
В Грузии, где вся природа –символ,
Называют этот дождь слепым...
       Если ты живёшь в уюте полном,
При вине, одежде и еде,
Дождь слепой примчится и напомнит,
Что неподалёку друг в беде.
       Ты придёшь ему на помощь, значит,
Есть рука спасенья у судьбы.
Дождик, что слепого сделал зрячим,
Ангелом незримым послан был.
       И в нагорной вышине прохладной,
Подтверждая: дождь слепой всерьёз,
Радугу над городом Лахайна
Ангел исполинскую вознёс.






Экскурсия на вулкан

Привет, острова Гавайские,
Радушнее будьте к нам,
Поскольку мы отправляемся
На действующий вулкан!
Мы сервису теплоходному
Экскурсию предпочли,
Чтоб голосу внять природному
Гавайской цветной земли.
Дорога проходит джунглями,
Где папортник – до плеча,
Плетенье лиан ажурное
И ласковых мхов парча.
Но вслед за густыми красками
Цвета побледней спешат:
На смену пейзажу райскому
Пустынный грядёт ландшафт.
Мир пепельный глаз не радует,
А над головой парят
Из кратера клубы смрадные.
Ну, чем не кромешный ад?
Мне кажется, хоть не в курсе я,
Но всё ж на своём стою,
Что в истинный ад экскурсии
В небесном везут раю.
Чтоб души Эдема нежные
Ценили комфорт в садах,
Узревши фантомы грешные
На адских сковородах...
Уютно корабль покачивается.
Швартовы, матрос, отдай.
Экскурсия заканчивается,
Привет, мы вернулись в рай!


Гонолулу

...А на пятый день пути по Тихому
Ветерком береговым подуло.
Корабельные часы натикали
Гонолулу.
      
Смотрятся высотки современные
Так же, как в Манхэттене, неплохо.
От Нью Йорка, правда, вёрст немерено.
Что ж, Aloha!*
      
До Вайкики** вас довозят шаттлами.
Пальмы, шопинг, рядом пляжа скатерть.
Зной гавайский солнце льёт ушатами.
Шорты – кстати.
      
В полосе вдоль океана –скученность,
Здесь не жить, а развлекаться только.
Лезут в горы вперемежку с тучами
Новостройки.
      
Гонолулу, мне пора отчаливать,
Ждут иные острова и веси.
Свидимся в грядущем, паче чаянья,
Мир наш тесен.
*- алоха – гавайское приветствие
** - Waikiki – курортная зона Гонолулу








13-27 февраля

Шторм февральский, панамы срывая,
Десять палуб расчистил в момент.
Лайнер «Голден Принцесс»* на Гавайи
Вёз трёхтысячный наш контингент.

И под вой урагана истошный
Он, к суровым походам готов,
Разгребал океанскую толщу
Лопастями могучих винтов.

Мы, шепча «Калифорния, чао!»,
Расползались кто в холл, кто в буфет.
Предвещало такое начало
И дожди, и болезней букет.

От ненастных погод оборзели,
Но спасались надеждой одной:
Возвратится к нам в жизни везенье
Вместе с калифорнийской весной.
*-“Golden Princess” (англ.)-золотистая принцесса









Моё предположение

Предположу нахально,
Может быть, привирая:
Город и порт – Лахайна*
Был, очевидно, раем.

Мчались по глади водной
Смертных безгрешных души,
Остров богоугодный
Сенью манил радушно.

Душ накопилось много,
Стало в Лахайне людно.
Даже Моне с Ван Гогом
Выкроить место трудно.

Каждый проём увешан
Кисти твореньем высшим.
Будь ты сто раз безгрешен, -
Абонемент весь вышел!

Рядом, в Китовой бухте,**
Берега твердь прелестна...
Чистыми, души, будьте, -
Хватит для рая места. 
*-Lahaina-главный город-порт острова Maui, известный своми выставками-продажами произведений живописи
**- Whalers Village-городок на острове Мауи


Пёрл-Харбор

Погибшие юноши храбрые,
О вас безутешно скорбя,
Мы помним про утро в Пёрл-Харборе
Седьмого числа декабря.

Скелет «Аризоны», обглоданный
Торпедным огнём и водой, -
Вам памятник, юноши, годные
К смертельной судьбе боевой.

Шаги нереальны попятные,
Сирены растерянный зов
И круглыми алыми пятнами
Помечены крылья врагов.

Победы сменялись провалами,
Провалы к реваншам вели,
И месть Хиросимы кровавая –
Урок для народов Земли.

Надгробья и стелы неброские –
Паломников новых приют.
С парковок туристы японские
Ручьями в Пёрл-Харбор текут.




Штат Колорадо
/осень 2011/

Воспоминание о колорадском жуке

Нам солнце светило приветно и ласково,
Наш путь над горами лежал.
Несли мы отмщенье жуку колорадскому,
Что нашу картошку пожрал.
      
На землю спускаясь из горного воздуха,
Увидели мы наяву
Фигуры людей молодецкого возраста
И свежей картошки ботву.
      
Мы поняли, встретив объекты наземные,
Что в прошлом попутал нас бес:
Жуки – это чёрные утки газетные
Как органы КПСС.












Пик Пайкса

Пайкс Пик* - вершина в штате Колорадо,
Почти пятнадцать тысяч футов. Жуть!
Туда спиралью всходит автострада,
Струною – железнодорожный путь.
      
По рельсам, словно по меридиану,
Ползёт вагончик медленно весьма.
Вниз уплывают джунгли и саванна,
Тайга и тундра... Чем не Колыма!
      
Приехали. Сугробы, ветер, стужа,
Неподалёку должен быть конвой.
Но нет, народ смеётся и не тужит,
И вышки не торчат над головой.
      
Здесь всё не так, как рассказал Шаламов**,
На дне не мы, а весь подлунный мир.
Он в пятнах континентов, океанов
И выглядит неплохо, чёрт возьми!
      
Охота к перемене мест полезна:
Нам удалось, немолодым уже,
Вершину поменять местами с бездной,
Уехав кой-куда на ПМЖ***.
*- Pikes Peak. Пайкс – основатель смотровой площадки в горах штата Колорадо
**- Варлам Шаламов – автор «Колымских рассказов»
***-постоянное местожительство (термин ОВИРа)


Сердце и высота

Причудливые горы Колорадо,
Нагроможденье морд, зверей, фигур,
Как будто невесомые, аркады,
Проёмы в скалах вроде амбразур.
      
Я с детских лет мечтал о пиках горных,
Хотел взглянуть на Землю свысока.
Наверное, мой пращур непроворный
С вершин спустился в давние века...
      
На высоту в четыре километра
Меня вагончик яркий приволок.
Штормовку натянув на случай ветра,
Я с поезда сошёл, не чуя ног.
      
Смотрю на мир, простёртый подо мною,
Хочу вздохнуть, - увы, дыханья нет.
И сразу стала голова смурною,
Вращается и меркнет белый свет.
      
И сердце молотком стучит отбойным,
Такой мне горы припасли сюрприз.
Я что-то далеко забрался больно,
Давай, вагончик, отправляться вниз!
      
Там у меня есть доктор по соседству,
Семья, друзья и пиво – первый сорт!..
Так много я внизу растратил сердца, -
Его уже нехватит для высот.



Чёрный каньон

Есть рай небесный где-то,
Никто не знает – где.
Планета он, комета
Иль спрятан на звезде?
       Блэк Кэньон* - заповедник
Над Ганнисон-рекой**,
Здесь демон бил по тверди
Гигантскою киркой.
       На целых тыщу метров
Уходит вглубь разруб.
Внизу река заметна,
Блестят прожилки руд.
       Там, в этой щели – тайна,
Существованья суть,
Реактор планетарный,
Премудрости сосуд.
       Там к сексу безразличны,
Там пища ни к чему,
И надевать излишне
Крест, кипу и чалму.
      Ворот небесных поиск
Ведём всю жизнь с тоской...
А может, это пропасть
Над Ганнисон-рекой**?
*-  Black Canyon (англ.) в штате Колорадо      
**- Gunnison River (англ.) в штате Колорадо



Штаты Нью-Хэмпшир
и Вермонт
/2011/

Турне
      
По осени русской скучаю, не скрою,
И вот отправляюсь в Нью-Хэмпшир, в турне.
Мелькают деревья с цветною листвою,
За этим я дома вхожу в интернет.
      
Зелёный уходит, а жёлтый и красный
Идут в наступленье, пощады не жди.
Мне это напомнило край ленинградский.
Но пуще всего – проливные дожди.
      
Зимою приходят и стужи, и пурги,
Ни птиц, ни курортников, лишь рыбаки
Сидят на озёрах, как в Санкт-Петербурге
На Финском заливе. И дни кротки.
      
В окрестностях рыщут голодные волки,
Озябшие путники к дому спешат.
И тянутся просеки высоковольтки,
На ломти нарезав безмолвный ландшафт.
      

А всё-таки есть уголки у планеты,
Весь год – без дождей, ну, не весь, а почти.
И к яркому солнцу, и к вечному лету,
Отчизна моя, мы привыкли, прости.

В душе не найдя по дождю ностальгии,
Я трезво себе заявляю: друг мой,
Пускай здесь живут, наслаждаясь, другие,
А мне – в Санта Монику, в лето, домой!



















Флум Гордж*

Начало октября, Нью-Хэмпшир, вход в
                ущелье
С названием Флум Гордж. И ввысь зовёт
                тропа.
И каменный дракон с вершины пасть
                ощерил.
И пеной меж клыков клокочет водопад.
      
Куда уж нам – больным, немолодым,
                усталым
Карабкаться, пыхтя, на этот грозный кряж.
Но каждый пред собой внезапно цель
                поставил:
Сейчас иль никогда, Флум Гордж, ты
                будешь наш!
      
В одну сомкнёмся цепь, не отставай,
                товарищ,
Из дрёмы выходи, продли свой краткий век!
Когда имеешь цель, артриты забываешь
И лезешь по тропе, ведущей только вверх.
*-The Flume Gorge-ущелье в заповеднике White Mountain National Park в штате Нью-Хэмпшир (США)







Хиппи

Когда-то в Бёрлингтон* стремились хиппи,
«В деревню, к тётке», в вермонтскую глушь.
Кто с крестиком, кто без, а кто и в кипе,
Курили наркоту, мололи чушь.
      
В рванине ночевали на вокзале,
Кусочничали, брезгуя трудом.
Но постепенно к делу привязались,
Работу обрели, семью и дом.
      
Вот он идёт, Чёрч стрит** пересекая, -
Мужчина в джинсах с гривою седой.
Не униформа у него такая
А имидж: дескать, парень молодой.
      
И слушая его профундо хриплый,
Как будто затевающий дебош,
Предполагаю я, что здешний хиппи –
Обретший смысл калифорнийский бомж.
 ____________________________
*-Burlington (Vermont, USA)
**- Church Street 









Белые горы

Мой мобильник на связь не выходит,
Мы в Нью-Хэмпшире, в Белых
                горах.*
Дело, мне говорят, не в погоде,
Этот край в смысле связи – ГУЛАГ.
       Только сопки зовутся холмами,
Тундра – пустошью, лесом – тайга.
Волны связи моей захромали,
Как на ссыльном этапе – нога.
       Мчит по скатам Коннектикут** прямо,
Штат Вермонт за рекою притих.
Здесь – гранит берегов, там – их мрамор,
Солженицын в Кавендише*** - их.
       Сэлинджер – из Вермонта. Обоих
Слышал мир, там со связью –верней...
Ты из зоны возьми меня «Боинг»,
Здесь в Нью-Хэмпшире тишь лагерей.
       Прилечу, баритоном окрепшим
Объявлю и друзьям, и родне:
Поезжайте, ребята, в Нью-Хэмпшир,
Поживите чуть-чуть в тишине.
 _____________________________
*- White Mountain-заповедник в штате Нью-Хэмпшир,
**- Connecticut- пограничная река между штатами Нью-Хэмпшир и Вермонт,
***- Cavendish- городок, в котором жил А. Солженицын   




Штат Луизиана
/ноябрь 2012/

Дома нет меня, простите,
Я – на “Карнивал Конквест”.
Подо мною Миссисипи,
Надо мною синь небес.
В стороне двухтрубный “Натчес”
Пенит воду колесом.
По-еврейски счастье – “нахэс”,
Я от счастья невесом.
Марка Твена с Бичер-Стоу
Мир цветистый за окном.
Мне, советскому простому
Человеку, был он сном.
Нам дорогу начертали
К коммунизму напрямик.
Миссисипи тёк мечтами
И страницами из книг.
Но, хотя пришлось и трудно,
Мы отвергли красный бред
И ушли, как это судно,
На американский рейд.
Жизни лет осталось мало.
Проломив бетон тюрьмы,
Как евреи с неба манну,
Новый мир глотаем мы.
И в круизную нирвану
Погружаемся сполна...
Мазл тов, Луизиана,
Рабства бывшая страна!
*- теплоход“Carnival Conquest”
** - пароход “Natchez”

Новый Орлеан

Был в Новом Орлеане я,
Там всё разрешено.
Везёт “Трамвай Желание”
В бордель и казино.
Страшат voo-doo обличия,
Изображая гнев,
А изо всех обычаев
Всего любимей грех.
Здесь допускают многое,
Гася вражды костёр.
Повсюду с синагогою
Соседствует костёл.
Разбрасываясь бусами,
Такая вот игра,
Наткнулась на экскурсию
Колонна Mardi Gras.
Девчонки все при талии,
И каждый парень крут.
Колбасный суп питательный
Тут гамбою зовут.
Не только разносолами
Скреплён сердец союз, -
Размножились креолами
Испанка и француз.
«Катрина», злобу выместив,
Развеялась в туман...
Как праздник всетерпимости
Жив Новый Орлеан!






В Мексиканском заливе

Мексиканского залива
Чёрносиняя вода.
Либо цвет от нефти, либо
Он такой у них всегда.

Кое-где ржавеют пятна
Мне неведомых веществ, -
Кто-то вёз неаккуратно
Контрабанду. И исчез.

Здесь рабы томились в трюмах
И в отсеках прел гашиш,
Хлопок рос в полях угрюмых,
Был плантатор груб и рыж.

Но схлестнулись Юг и Север,
И на волю вышел раб.
По Америке рассеян,
Стал он равен, стал он прав.

Как векам ушедшим вызов
Летом, осенью, весной
Покупает он круизы...
И сейчас плывёт со мной.










Танцы на палубе

Как плясала публика на палубе
Теплохода “Carnival Conquest”!
Всех расцветок дивчины и парубки
Лихо выкаблучивали твист.

Или как у юных называется
Танец, где вращают вся и всё:
Руки, ноги, головы и задницы, -
Не танцор, а супер-колесо!

Миссисипи уносил к заливу нас
Меж плантаций хлопка и болот,
Где рабы смиренно боязливые
Опускали долу потный лоб.

Гнали их кнутами и молитвами,
Хлопок белым золотом светил.
Тяжкий труд подбадривали
                ритмами,
Барабанных не жалея сил...

Но вернёмся к “Carnival Conquest”у и
Всмотримся в танцующих ряды,
В их движенья чёткие совместные.
Так, похоже, двигались рабы.

Под глухие дроби барабанные
Мерное покачиванье спин...

Попрощались с Новым Орлеаном
                мы,
Навсегда уйдя в морскую синь.


Штат Невада
/2008, 2011/

Озеро Тахо

Лазурное озеро Тахо
С прозрачной водой питьевой.
Я полную кружку без страха
Испил. И пока что живой.

Вершины нависли коржами,
А тени от сосен и скал
Прохладой своей остужали
Июньского солнца накал.

Домишко бревенчатый в чаще
Мохнатою елью прикрыт,
Бульдозер, меж кедров рычащий,
Утюжит грядущую стрит.

Но дом наш – в нездешнем просторе,
Там редкие пальмы и зной,
Фривеев в каньонах не строят,
На пляжах – песок привозной...

Когда ж мы окажемся снова
Средь хвойных и каменных бездн,
Где парень с плакатиком “SLOW”
Пустил наш автобус в объезд?
Дорога на Лас Вегас в декабре

Травы здесь лишь до мая хорошие,
К декабрю зеленеть перестали.
Только редкое деревце Джошуа
В небо куцыми тычет перстами.

Каменистыми мчались просторами
И, с дорожными картами сверясь,
Закусили хот-догом в Барстоу* мы,
Перед тем как рвануть на Лас Вегас.

Он,конечно, нас встретит сюрпризами,
«Зубья капитализма» оскалит:
Ошарашит на Стрипе** стриптизами
И отелей красой обласкает. 

В казино попытаем везения
Да бюджету Невады поможем.
И – назад по пустыне без зелени...
На хот-доги нет «зелени»*** тоже.
___________________________________   
*- Barstow, городок на фривееномер 15,
**-Strip, центральная улица Лас Вегаса,
***- одно из обиходных названий доллара







Лас Вегас

Этот город пестрит муляжами и фишками:
Лже-Париж, лже-Монако и якобы Рим.
Если что-то недодано нам от Вс-вышнего,
Это «что-то» в Лас Вегасе мы сотворим.

Коль уж не довелось вам поймать Птицу
                Синюю,
Коли дед не оставил наследства, увы,
«Чёрный Джек» или покер ущерб
                компенсируют,-
Так себя обнадёжить стараетесь вы.

Всё вторично в Лас Вегасе, хоть и с
                фантазией,
Всё изъято на родинах наших отцов.
Разве только поющие храмы фонтанные
Возвели, не копируя, без образцов.

В здешнем сервисе вечно открыты
                вакансии,
Вызывая народов и рас интерес.
Так что местные граждане американские
Глаз имеют не американский разрез.

Человеку не так уж и мало ниспослано.
Правда, хочется большего нам всё равно.
Каждый житель Земли просит счастья
                у Г-спода,
Но Г-сподь не выходит на связь в казино.
 
















Штат Юта
/декабрь 2014-январь 2015/

Встреча 2015 года Синей Козы

 

Мы Новый год встречали в Юте.
Метель мела, трещал мороз.
Слаломный спуск крутой до жути
Весь в силуэтах синих коз.

В калифорнийских райских кущах
Мы позабыли о зиме,
И снега белый блеск влекущий
Явился откровеньем мне.
А руки с непривычки стыли,
А уши холодок щипал.
Ну, точно так же, как в Росси,
Где я родился, рос, мечтал.

Я вспомнил в Кавголово базу
И Дом Туриста в Озерках.
Слегка мой помутился разум
И снег отчизною запах...

Потом глаза открыл и вижу:
Отель без печки дровяной,
Изящный вертолёт на лыжах,
Портье любезный предо мной.

Отличный сервис в Зайон-парке*
И Брайс-каньон** в удобствах весь,
Колбас немереные палки
В сельпо (он - Фармерс Маркет*** здесь).

Радушны господа и дамы –
Простые жители страны,
Нигде портретов нет Обамы,
Поскольку в Штатах все равны.

Комфортно, весело, красиво.
И твёрдо я сказать могу:
Нет, Юта – это не Россия,
А Калифорния в снегу!
*-Zion National Park (Utah)
**- Bryce Canyon (Utah)
***-Farmer’s Market (амер.)-продуктовый магазин
Виктор Райзман
Нина Сабадаш

ВАУЧЕР ДЛЯ ДАЙНЫ
/РАССКАЗ ЛЕГАЛЬНЫХ ИММИГРАНТОВ/

 

Для тех, кто не в курсе: Ваучер (англ. Voucher) – документ, используемый вместо денег для платежа за определённый товар или вид услуг. В нашей истории речь пойдёт о документе, выдаваемом правительством США частному лицу для ежемесячной платы за аренду жилья по так называемой восьмой программе.


Жена долго уговаривала мужа купить щенка.
-Ну, что мне делать на пенсии?-вопрошала она ласково. Муж, конечно, таял, глядя на хорошенькую, всего лишь сорока-шестилетнюю пенсионерку (первый льготный пенсионный список, семь лет тяжёлой работы на вредном химическом производстве). Затем жена превращалась в добрую фею из сказок далёкого детства и без тени сомнения пророчествовала:
-Он будет так нас любить! А как мы его будем любить!
Жене, конечно, было виднее. Её детство и юность прошли в окружении Дэзьки, Смушки, Тинки – собак разных пород, до конца своих дней преданных вырастившей их семье...
Однажды, когда город, который тогда назывался Ленинградом, начал погружаться в сгущающиеся апрельские сумерки, жена вошла в квартиру и осторожно извлекла из-за пазухи нечто огненно-шоколадное, меховое и ушастое. Оно, нет – она, оказалась месячным ирландским сеттером, которому, нет – которой, супруги почему-то дали имя Дайна (потом им рассказали, что в переводе с литовского «дайна» значит - песня)...
Хорошо, что пол в кооперативной квартире в новостройке Ржевка-Пороховые был линолеумным. Всякие коврики и паласы предусмотрительно были убраны, и хозяева терпеливо отучали Дайну от некоторых вредных природных замашек.

Жена оказалась права. С каждым днём супруги любили свою собачку всё больше и больше, а она без них обоих, или хотя бы без кого-нибудь из них, не могла ступить ни шагу.
Ирландский сеттер, когда не спит, всегда в поиске, как и всякая охотничья собака. Невдалеке от их дома располагался Ржевский лесопарк, и любимым досугом семьи стали прогулки между соснами, елями, берёзами вдоль берегов речки Лапки. Дайна не бежала, она летела над летней травой, зимней гололедицей, осенними и весенними лужами. Её длинная яркая шерсть развевалась невесомой бахромой, а пышный хвост напоминал раздуваемый ветром факел.

Дайна росла незаметно, но быстро. Однажды муж вернулся из командировки. Он вошёл в квартиру, поцеловал жену, хотел погладить собачку, но не успел. Дайна поднялась на задних лапах, встала во весь рост и радостно обхватила его шею … руками (язык не поворачивается назвать их передними лапами). Её влажный прохладный нос и шершавый язычок мгновенно покрыли лицо хозяина поцелуями. С тех пор супруги дали своей собаке ещё одно имя - «человек».
Вырастая, «человек» болел. Нашли лекаря – молодого порядочного парня-медика, который делал собаке спасительные уколы. Потом и жена научилась их делать.
В эти годы муж писал докторскую диссертацию. Для письменного стола в квартирке места не было. Все
диссертационные бумаги вместе с пишущей машинкой располагались в столовой на обеденном столе. За столом сидел диссертант, а под столом всенепременно и постоянно возлежала Дайна. Она спала и подушкой ей служили сдвинутые войлочные шлёпанцы на ногах хозяина. Так они вдвоём и написали докторскую диссертацию, которую супруг защитил весной 1990-го года.
Перестройка была в разгаре, и становилось ясно, что добром это не кончится. В начале девяносто первого года супруги вместе с матерью жены получили приглашение на интервью в американское посольство в Москве на предмет выезда в США на постоянное место жительства. Пришлось на несколько дней расстаться с Дайной, оставив её у родственников. Пройдя интервью, все трое получили статус беженцев.
Где-то в июле выяснилось, что их как иммигрантов, не имеющих в Штатах родственников, так называемых “free case”, готова принять еврейская община города Кливленда, что в штате Огайо. Позвонили в Jewish Family Service Association («джуйку») Кливленда и предупредили подошедшую к телефону сотрудницу Раю Коган о том, что приедут с собакой. -А если без собаки?-спросила Рая. Муж сказал, что без собаки они не поедут. Рая со вздохом ответила: -Ну, хорошо, прилетайте с собакой.
Только съёмная квартира будет у вас похуже. Не все владельцы квартир (лендлорды) берут жильцоа с собаками.
Семья стала готовиться к отъезду. Пришлось возить Дайну в аэропорт к ветеринарному инспектору для получения сертификата и разрешения на вывоз. Но главная проблема заключалась в приобретении собачьей клетки. Оказалось, что по международным правилам собака должна перевозиться в персональном контейнере. А в Советском Союзе такого оборудования не
производили. Для советских людей было очевидно, что собака – друг человека, а друзей в клетках не держат, тем более, не возят!
Пришлось вступить в неофициальный контакт с умельцами из столярной мастерской ленинградского зоопарка. Супругам объяснили, что здешний лев собирается на гастроли в Японию, и для него соорудили спецклетку. Но из уважения к Дайне и за определённое вознаграждение в рублях лев согласен свою клетку уступить...
Ранним осенним утром муж с женой вышли из такси в условленном месте у глухого забора зоопарка, и им перевалили через ограду огромный деревянный куб обитый изнутри полосами нержавеющей жести. В багажник такси куб не вмещался, пришлось ехать через весь город с поднятой задней крышкой. Из-за габаритов клетки доставка Дайны в аэропорт Пулково совершалась на микроавтобусе.
Зато в аэрофлотовском ИЛе стюардессы разрешили вывести Дайну из куба и уложить в ногах у семьи.

А в кливлендском аэропорту встречавшая прибывших работник «джуйки» Элла, памятуя о Дайне, зарезервировала два такси и привезла всех четверых, считая собаку, в арендованную на первом этаже квартиру в районе Кливленд-Хайтс. Был октябрь, пора золотой осени (по-здешнему, индейского лета), стояли тёплые погожие дни, расцвеченные яркой многоцветной листвой деревьев. В
свободное от прогулок с Дайной время семья настраивалась на жизнь в Америке, трудно осваивала английский язык и вождение автомобиля.
В Кливленде они прожили три года. «Джуйка» оплачивала аренду квартиры только первые четыре месяца. Семидесятипятилетней матери жены оформили пособие по старости (SSI) и выделили односпальную квартиру в доме, субсидируемом государством. Мужу в ноябре девяносто первого сделали серьёзную операцию на сердце и в следующем году перевели на то же пособие, но по инвалидности. А вот жене пришлось тяжело подрабатывать. Аренда квартиры требовала немалых денег. Муж имел право на проживание с женой в субсидируемом доме с низкой арендной платой. Но, увы, жильцов с собаками туда не брали.

В «джуйке» посоветовали обратиться к сенатору от штата Огайо знаменитому астронавту Джону Гленну, что супруги и сделали. Через какое-то время им ответили письмом за подписью сенатора. –Друзья, -
сообщалось в письме. –Я очень вам сочувствую. Вам следует получить ваучер (voucher) по восьмой программе, которая покрывает семьдесят процентов арендной платы. К сожалению, этой программы в штате Огайо нет. Попробуйте обратиться в жилищные управления тех штатов, в которых действует восьмая программа, получить у них ваучер и переехать туда, где вам его дадут. Там вы
сможете арендовать квартиру у владельца, согласного и на проживание жильцов с собаками, и на оплату аренды с помощью восьмой программы». Так супруги впервые узнали о существовании ваучеров.
В центральной библиотеке Кливленда муж выписал из справочника адреса жилищных управлений разных штатов и отправил туда письма с просьбой о ваучере. С некоторыми управлениями завязалась переписка, в результате которой семья была поставлена на очередь – так называемый лист ожидания (waiting list). Одновременно, на всякий случай, они встали на лист ожидания в нескольких субсидируемых домах Кливленда.

В один из таких домов, называемый российскими иммигрантами «музыкальным» (“Musician Tower”), подошла их очередь на вселение. В назначеное время супруги пришли к менеджеру и сообщили, что в их семье есть собака. –Ничего страшного, -сказала менеджер. –въезжайте и живите. Только уплатите взнос (deposite) за собаку». Уплатили и за Дайну, и за себя и начали упаковывать пожитки. Однако, одна из живших в «музыкальном» доме бывших соотечественниц, узнав о предстоящем вселении, явилась в менеджемент дома и заявила начальству, что собака уж очень большая и что пугать ею жильцов нельзя. И супругам отказали. Извинились, вернули деньги, но в жить в доме не разрешили.

В Кливленде Дайна заболела. Недуг назывался «ложная беременность» и сопровождался мучительными осложнениями. Пришлось делать дорогостоящую операцию. Болезнь ликвидировали, но операция, повидимому, вызвала побочные эффекты, которые преследовали собаку до конца её жизни.
В конце-концов супругам удалось договориться с менеджером другого субсидируемого дома, где проживала мать жены, и временно поселиться с собакой в односпальной квартире. Там они продержались полгода. Квартира располагалась на девятом этаже имела большой балкон с видом на открытый паркинг для машин жильцов дома. А дальше темнел глубокий овраг, на склонах которого нередко появлялись свирепые бродячие собаки. Супруги старались выводить Дайну на прогулку в отсутствие этих недружелюбных визитёров, звонили в полицию с просьбой о помощи, но практически ничего не менялось...
Пребывание в приютившем семью доме подходило к концу. Менеджер потребовал, чтобы супруги либо убрали собаку, либо выехали сами.
Долго ли, коротко ли – все четверо, то-есть, жена с мамой, муж и собака, прибыли в штат Калифорния, округ (county) Сан Диего, в городок Оушенсайд (Oceanside), где им сняли домик сроком на три месяца. Муж с тёщей продолжали получать пособие, жена попрежнему тяжело работала. Шёл октябрь 1994-го года. Через три месяца удалось арендовать квартиру в соседнем городке Карлсбаде (Carlsbad). Аренда обходилась в 660 долларов в месяц. Мать жены устроили в новый субсидируемый дом в том же Оушенсайде, расстояние до которого от квартиры в Карлсбаде составляло c десяток миль. Супруги преодолевали эти мили в купленном на последние деньги не новом “Ford Taurus”. На том же форде жена ежедневно ездила «по службе». Магазинов рядом с квартирой не было, так что покупка машины оказалась жизненно необходимой.
Прошёл месяц, за ним второй, наступил третий. Однажды вечером муж извлёк из почтового ящика письмо на официальном бланке жилищного управления города Астория, штат Орегон.
–Сэр, - сообщалось в письме. –Мы рады сообщить, что Ваше имя на листе ожидания достигло верхней строки в списке заявителей. Просим прислать копии нижеперечисленных документов,
подтверждающих статус и доход членов семьи для окончательного оформления ваучера».

Супруги охнули и засуетились. Первым вопросом было: что это за город такой – Астория, тёзка знаменитой ленинградской, простите, санкт-петербургской, гостиницы? Нашли в атласе: Астория – город на границе штатов Орегон и Вашингтон, расположен в устье реки Колумбия, впадающей в Тихий океан. Население около десяти тысяч человек.

Не густо, но делать нечего, ваучеры не пахнут. Отправили требуемые копии, стали ждать ответа. Он не замедлил придти. –Вы утверждены в качестве получателей ваучера в нашем городском жилищном управлении, - говорилось в документе. -Вы обязаны арендовать квартиру в Астории и прожить в ней не менее года, после чего имеете право перевести Ваш ваучер по любому другому месту жительства в США. Ждём Вашего прибытия».
Навсегда расставаться с Калифорнией и оставлять без помощи мать жены супруги не могли. Поэтому решили, что год они проживут с собакой в Астории, жена периодически будет навещать свою маму, а через год семья вернётся в Калифорнию, имея на руках спасительный ваучер. Для начала требовалось отправиться в Асторию, получить ваучер и снять с его помощью квартиру у владельца, симпатизирующего домашним животным.
Самолёты из Калифорнии долетали только до столицы штата Орегон Портленда. Путь от Портленда до Астории длиной около ста миль предстояло одолеть на автомобиле, взятом в аренду. Кредитной карточки у малоимущих супругов не было. Пришлось обзвонить чуть ли не все портлендские станции, сдающие машины в аренду, и с большим трудом
уговорить менеджера одной из станций сдать им напрокат автомобиль под залог наличными. Менеджер назвал сумму в триста долларов, супруги согласились.
Дайну оставили с матерью жены, купили билеты на самолёт, прилетели в Портленд, добрались до прокатной станции, познакомились с её менеджером, внесли залог, получили во временное владение небольшой тёмнокрасный «Шевролет» и покатили по стомильной сказочной красоты дороге в Асторию. Слева по ходу движения громоздились покрытые густой лиственной зеленью скалы. Справа струилась широченная река Колумбия с берегами, украшенными чистыми живописными домиками, садами и полями.
К вечеру прибыли в Асторию, сняли номер в придорожном мотеле, перекусили чем Б-г послал и легли спать. Утром пришли в жилищное управление, представились. –Как поживает ваша собака? – был первый вопрос жилищного агента. Потом оформили документы, перебрались в гостиницу подешевле с длинными тёмными коридорами и подозрительными постояльцами. Номер стоил двадцать пять долларов в сутки и находился на третьем этаже. Окно выходило на площадь, где супруги запарковали арендованную машину. Ночью жена выглянула в окно и в свете уличных фонарей увидела, что у машины возятся три мужика. Она разбудила мужа, который с зонтиком в руках побежал на площадь, а сама начала выкрикивать в окно угрозы в адрес потенциальных угонщиков. К счастью, те поспешили ретироваться, а муж, подбежавший к автомобилю, не нашел никаких следов повреждений, дверцы были закрыты.
За два последующих дня, обегав небольшой , но холмистый городок и перерыв все местные газеты с объявлениями, супруги нашли подходящую односпальную квартиру, хозяева которой согласились и на оплату посредством ваучера, и на проживание собаки. Внесли залог, оплатили  первый месяц проживания, перенесли пожитки, выдвинули из стены складную двуспальную кровать и застелили её привезенными простынями. До вылета портлендского самолёта  в Калифорнию оставалось два с половиной дня, которые ушли на осмотр местных досто-примечательностей. Воображение новосёлов поразил ажурный мост через реку Колумбию длиной более четырёх миль (6,8 км), соединяющий штаты Орегон и Вашингтон, а также многочисленные белокурые потомки викингов – старожилы здешних мест.. Прокатились в «шевролете» по мосту туда и обратно, поднялись на холм со смотровой вышкой “Astoria Column” высотой тридцать восемь метров, посетили соседний приморский городок Сисайд (Seaside) с дощатыми галереями вдоль берега на случай штормов, которые нередки в этом дождливом краю с пышной растительностью.

Соскучившаяся Дайна радостно встретила хозяев, нимало не озаботясь предстоящим переездом. Но едва лишь начали сборы в дорогу, как раздался телефонный звонок. Сотрудник жилищного управления города Сан Франциско, куда они тоже отправляли заявление на включение в восьмую программу, сообщил, что им с собакой предоставляется квартира в субсидируемом доме этого калифорнийского города. Конечно, Сан Франциско куда ближе к Оушенсайду, чем Астория! Сели в свой «форд» и тронулись в путь длиной четыреста тридцать миль. Прибыли в дом на Market Street, внесли аванс и плату за первый месяц проживания, покатили обратно. На выезде из Сан Франциско «форд» закапризничал, остановился, но после долгих уговоров снова завёлся и благополучно доставил супругов домой.
Срочно связались со знакомым менеджером пункта проката автомобилей в Портленде, Муж купил прямой и обратный билеты на самолёт и помчался в Асторию за пожитками и напрасно потраченными деньгами. Пожитки ему вернули, а деньги – нет, плакали они, их кровные
Плакал и орегонский ваучер. Стиснули зубы, начали сборы в дорогу.
Как обычно к вечеру муж открыл почтовый ящик, а в нём письмо из соседнего с их Карлсбадом городка Инсинитас (Encinitas), из их жилищного управления: –Наш город получил дополнительное финансирование по
восьмой программе, Вы имете возможность получить ваучер и снять квартиру в пределах Инсинитаса сроком не менее, чем на один год».
Есть всё же Рука Г-сподня в нашем мире. Спасибо Ей! И Калифорния сохраняется, и мама жены рядом! Написали письмо в Сан Франциско, объяснили ситуацию, попросили прощения за причинённое беспокойство, а в заключение попросили вернуть уплаченные денежки. Деньги вернули не сразу, но полностью. Спасибо вам, добрые, а главное – справедливые люди!
Карлсбад граничит с Инсинитасом, поэтому поиск нового жилья не занял много времени. Нашли квартиру в двухквартирном домике с небольшим задним двориком (для Дайны). Оформили аренду, переехали и стали жить. Утром жена уезжала по делам. Муж с собакой завтракали и шли на прогулку. Пересекали улицу, проходили через большой паркинг при католической церкви и устраивались на отдых у тенистого кустарника. Дайне шёл девятый год, что для собаки немало. У неё появилась одышка и
ревматизм выкручивал лапы. Поэтому во время прогулки она главным образом лежала, вставая только «по нужде». Отдохнув таким образом они возвращались домой. В заднем дворике для собаки соорудили из подручных средств палатку-шалаш, где она возлежала и принимала пищу. На ночь после вечерней прогулки Дайну заводили в квартиру и желали ей и себе спокойной ночи.
В Инсинитасе русскоговорящих было раз, два и обчёлся. Красивый городок с испано- и англоязычным населением протянулся вдоль океана и пятого фривея, соединяющего Сан Диего и и канадский Ванкувер. 

Основные медицинские и администра- тивные учреждения, обслуживающие жителей Инсинитаса расположены в Сан Диего, а до него двадцать пять миль. Там же функционирует русская община и издаётся ежемесячник «Шалом». В Сан Диего приезжают на гастроли артисты из России, в общем, кипит какая-то жизнь. Иногда супруги выбирались туда «тряхнуть стариной», но чаще проводили вечера втроём, считая собаку. Изредка приходили письма из Лос Анджелеса и некоторых других городов страны с просьбой подтвердить своё существование и желание оставаться в очереди на субсидируемую жилплощадь. –В Лос Анджелесе, - рассуждали супруги,- «наших» полным-полно. А здесь, в глубинке, всё же очень тоскливо..

Шли годы. Дайна старела, всё больше задыхалась и хромала. Её хозяева тоже не молодели и не становились здоровее. У мужа возобновилась стенокардия, жену донимало
варикозное расширение вен. Оба достигли пенсионного возраста и получали пособие SSI. В конце двухтысячного года зазвонил телефон и женский голос из лос анджелевского пригорода Санта Моники сообщил мужу о том, что подошла их очередь на субсидируемую  квартиру в этом городке. На вопрос о проживании с собакой голос ответил кратко: “No!”…
После долгих дискуссий решили: жена въезжает в сантамоникскую квартиру со своей мамой, а муж с ваучером и собакой поселяется где-то поблизости. А там будет видно, но жизнь в глуши уже невмоготу.
Квартиру «поблизости» отыскали только в городке Канога Парк (Canoga Park) на западе долины Сан Фернандо – жаркого северного региона большого Лос Анджелеса. Ближе владельцев квартир, принимающих ваучеры и собак не оказалось. Вообще-то, можно было их найти, но добавилось ещё одно обстоятельство: выше первого этажа Дайна подниматься без лифта теперь была не в состоянии. А в Канога Парке, который расположен в двадцати четырёх милях от Санта Моники, квартира находилась как раз на первом этаже. Видно, в ней Дайне и придётся доживать свои оставшиеся деньки, ей шёл четырнадцатый год, встать на лапы самостоятельно она уже не могла. Её хриплое дыхание на прогулке было слышно даже жильцам верхних этажей. Когда приходило время выйти из квартиры, Дайну поднимали и ставили на лапы. И потихонечку доводили её до заветного кустика...

В феврале 2001-го года Дайны не стало. Её похоронили на кладбище для животных в городке Калабасас, что неподалёку от Канога Парка. Муж переехал к жене в Санта Монику. От ваучера супруги отказались. Он был им теперь не нужен, он был для Дайны.




















Сквозная рана

Сидит в одиночке Халиф Шейх МохАммед,
Мучительно тянутся годы.
Надёжны зАмки и решётки у камер,
Хоть это и «Остров свободы».*

За стенкой Али Абд Азиз – заместитель,
А дальше (отдельно иль в куче?)
Рамзи, Мустафа и Валид. Не взыщите,
Что полных имён не озвучим.**

Вся эта компашка сварганила гибель
Трёх тысяч в манхэттенских башнях-
Людей, что любить и работать могли бы,
Но гибли в агониях страшных.

Бандитов скрутили войска Пакистана
Два года спустя под Карачи.
Потом их Америка требовать стала,
Где сироты сгинувших плачут.

И вот в Гуантанамо стенах суровых
Их ждёт осужденье и плаха.
Халид объявляет, что к смерти готов он
За правое дело аллаха.

Но кто же вы, судьи, и где же вы, судьи,
С возмездием б-гоугодным? 
Молчат арестанты, туманны их судьбы,
Халид распрямляется гордый.
Растерянно мир пожимает плечами,
Проносятся вёсны и зимы...
А может быть, выгодно это молчанье
Каким-то владыкам незримым?

Мы слов не услышим, имён не узнаем.
А люди погибли, сгорая,
А в центре Манхэттена рана сквозная
От пепла до самого рая. 
_____________________________________
*- Куба. Американская тюрьма Гуантанамо расположена на Кубе.
**- Полные имена: Халид Шейх МохАммед, Али Абдул Азиз Али, Рамзи Бинашлиб, Мустафа Ахмед Адам аль Хавсвай, Валид Мухаммад Салех бен Атташ


















Песня пожилых эмигрантов

Хорошо над Гудзоном-рекой
Повстречать земляка из России,
Годы юности вспомнить с тоской,
Полбутылочки виски осилить.

Припев:
Эмигранты – сплошь таланты,
Нас не поняли, не оценили.
Слава Б-гу, мы хоть уцелели,
До Гудзона сумели дойти.
Эмигрантам в руки карты,
Снова сядем за школьные парты,
Мы полны и надежд, и азарта,
И, наверно, на верном пути.

Телевизор включаем и вот –
К нам Россия является снова,
Про себя оглушительно врёт
И Америку кроет сурово.

Припев.

Наваждения прошлого, брысь,
В юность нам никогда не вернуться,
В тех просторах, где мы родились,
Поздно клеить разбитые блюдца.

Припев.

Дети, внуки и правнуки – наш
Дар Америке щедрый и смелый.
Эмиграция – вовсе не блажь,
Это трудное доброе дело.

Припев.



















Содержание

Ленинград-Нью-Йорк-Кливленд
3
Исход
4
Прозрачная преграда
5
Американуа
6
Америка для человека
7
Грибы в Америке
9
Русские собаки в Италии
10
Попутчик Голицер
11
Сиреневый туман
12
После смерти Сталина
13
Право на въезд
14
Еврей Советского Союза
15
Афорайзмы
16
Новый Колосс
17
Издалека
18
Кливлендский дебют
19
Дело было в Кливленде
21
Овладение языком
22
Семейная история
23

ОКРУГ САН ДИЕГО, ШТАТ КАЛИФОРНИЯ
25
И моё открытие Америки
26
Друзьям-ленинградцам
27
Речь при новоселье
28
День Благодарения
29
На этом берегу
30
В местных водах
31
Прогноз погоды
32
От и до
33
Надпись на стене
34
К семилетию моей эмиграции
35
Над курортом
36
По долинам и по взгорьям
38

Натурализация
39
Почти свой
41
Советский...
43
Ну, хоть бы кто!
45
От Сан Диего и до Сан Фернандо
46

БОЛЬШОЙ ЛОС АНДЖЕЛЕС
47
Одиннадцатый переезд
48
На концерте в Голливуд Боул
49
Бульвар Роско
50
Афорайзмы
51
Дорога на родину
52
Странный сон
53
Болельщик
54
Уроки английского
55
Смена широт
56
Пучок травы
57

Перевод песни «Америка! Америка!»
58
Перевод песни “G-d Bless America!”
59
В Новом Свете
60
Мы и родина
61
За что же?
61
Сомнение
62
Зазеркалье
63
Лягушка
64
Теснота
65
Собеседник
66
Дом на набережной в Венисе
67
Слово о пошлости
68
Благодарность
69
Черта оседлости
70
Nursing Home
71
Возвращение к Б-гу
72
Пожар
73
Старики
74
Случай в Лос Анджелесе
75
Духи от Армани
77
Зоотечественник
78
Бессонница
80
Вернуться бы...
81
Баул
83
Хоть розовый
85
Наше выступление в Российском Центре
86
Дождь в Лос Анджелесе
89
Храм пяти религий на бульваре Сансет
90
Земляк
91
У нас в Лос Анджелесе
92
Сервис
93
Канал надежды
94
Canal of Hope
96
Балет Эйфмана в Лос Анджелесе
98
САНТА МОНИКА, ШТАТ КАЛИФОРНИЯ
99
Дорога номер шестьдесят шесть
101
Promenade
102
Из Санта Моники приятель
103
На концерте хора Верди
104
Засуха в Калифорнии
105
Случай в Санта Монике
106
Первый взгляд с балкона
107
Сад роз Аркадии Бандини де Бейкер
108
Тридцать третья параллель
109
Туалеты на набережной
110
Особняки
111
Путь наверх
112
Запах кризиса
113
Черта
114
Загадка океана
115
Порядок на пляже
116
Гадание по пятнам
117
Тихому
118
Санта Моника. Пирс
119
Santa Monica Pier
121
Возвращение к океану
123
Восход солнца в Санта Монике
124
Sunrise in Santa Monica
125
Каньон Темескал
126
Выход
127
Туман
128
Города моей жизни
129
Дом на набережной в Санта Монике
130
Хмурое утро в Санта Монике
131
Домосед
132
Глядя в окно
134
Наша Ницца
135
К открытию Тонгва Парка в Санта Монике
136
ДОРОГА НА ОРЕГОН
137
Пляж в городе Тринидад
137
Парк Гумбольдта
138
Почтовый бот
139
Смотровая площадка Crown Point
140
Орегон
141

КАНАДА
142
Канадские Скалистые горы
142
Прогулка по Ванкуверу
143

ПУСТЫНИ АРИЗОНЫ
144
У НАС В КАНЗАСЕ
145

ШТАТ АЛЯСКА
146
В порту Кетчикан
146
В порту Джуно
147
Залив Юкатат
148

Так зачем же продали Аляску?
149
Дорога на Анкоридж
150
Аляска с парадного хода
151
Гора Мак-Кинли
152
Родная природа
153

ШТАТ ГАВАЙИ
154
На острове Кауаи
154
Слепой дождь на Гавайях
155
Экскурсия на вулкан
156
Гонолулу
157
13-27 февраля
158
Моё предположение
159
Пёрл Харбор
160

ШТАТ КОЛОРАДО
161
Воспоминание о колорадском жуке
161
Пик Пайкса
162
Сердце и высота
163
Чёрный каньон
164

ШТАТЫ НЬЮ-ХЭМПШИР И ВЕРМОНТ
165
Турне
165
Флум Гордж
167
Хиппи
168
Белые горы
169

ШТАТ ЛУИЗИАНА
170
Новый Орлеан
171
В Мексиканском заливе
172
Танцы на палубе
173

ШТАТ НЕВАДА
174
Озеро Тахо
174
Дорога на Лас Вегас в декабре
175
Лас Вегас
176

ШТАТ ЮТА
178
Встреча 2015 года Синей Козы
178

ВАУЧЕР ДЛЯ ДАЙНЫ. Рассказ
180

Сквозная рана
197

Песня пожилых эмигрантов
199

СОДЕРЖАНИЕ
201
















Райзман Виктор Лазаревич

 

Родился в Одессе в 1934-м году. С 1944-го по 1991-й г.г. жил в Ленинграде (Санкт Петербурге). Инженер-металлург, кандидат (1978) и доктор (1990) технических наук. В 1991-м году эмигрировал в США. Стихи публиковались в альманахах: «Альманах поэзии» (Сан Хосе, Калифорния), «Из Калифорнии с любовью» (ОГИ, Москва, Россия, 2008), "Эмигрантская лира" (Брюссель, 2010), "Связь времён" (Сан Хосе, 2010), авторских сборниках «Полоса памяти» (Лос Анджелес, Калифорния, 2005), «Смена широт» (Санта Моника, Калифорния, 2007), "Место во Вселенной" (Санта Моника, 2009), “Дар отражения” /“Gift of Reflection”/,  “На старте века”, ”Мир, как он есть” (все Санта Моника, 2014),  “Политическая лирика”, “Мы и миры” (Санта Моника, 2015), в различных периодических изданиях. Финалист конкурсов поэтов Русского Зарубежья "Пушкин в Британии-2009" (Лондон) и "Эмигрантская лира-2010" (Брюссель).
Viktor Rayzman

OUR AMERICA


Poetry and Story
for 25 years of emigration

Santa Monica
California
USA
2016



The book included the works of the author devoted to his twenty-five year life in America. During this time Viktor Rayzman and his wife Nina managed to live or visit states New York, Ohio, California, Oregon, Nevada, Colorado, New Hampshire, Vermont, Alaska, Hawaii and the next Canada. And endured narrate Viktor Rayzman's verses and the story written to them together with the spouse about the seen.
The book is designed for the Russian-speaking reader who is interested in America.