Корабль восьмой эпохи

Лицо твое - оно было мое.
Сейчас смотрела долго в эти брови -
в глаза смотреть - увы, знакомы до краев
и влаги в них, живой и непокорной.

Как жили врозь с тобой мы столько дней?
Еще недавно были рядом плечи,
еще я помню запахи печей,
в которых чувства выпекались каждый вечер.

Меня накрыл мурашкою озноб:
не сон ли явь, что дарит мне катарсис?
Секунда та, когда родная бровь
не поднимается, тебя уличив в фарсе.

Откуда ты? И кто теперь ты есть?
У нас была ли общая обитель?
Слабы мои обиды, жалка месть -
да и объект ее расплывчато-невиден.

Ты знал меня? Или все это - бред,
придуманный моею головою?
Прошел лишь год, а кажется что лет
так триста мы не виделись с тобою.

Есть у тебя родной ли человек?
Коль есть, учти на век грядущий:
вечна лишь пыль библиотек
да ангелы в сердцах невинно-душимых.

И эти кадры, как калейдоскоп,
что в голове беспомощной клоакой
мне выжгли все мозги, виски и лоб,
ударили меня вдовесок палкой.

Как амнезийный, вспомнив все за миг,
уставилась глазами я на лица.
Пошла я напролом и напрямик,
глаза свои истыкивая спицей.

Волнуюсь я, боюсь ли за тебя?
Нисколько. Ты свободен, волен, счастлив.
А где была все это время я?
И почему не помню я стигмат распятий?

Смотрела так, как будто бы ты мой -
но выцвел этот образ, как педали
велосипеда, что катил храмой
по вулканическим пузыристым каналам.

Летит момент, ловить который сложно,
когда покупками забиты мои руки.
Я в магазине выбирала то, что можно,
а не наряды для девчачьих кукол.

Я мяч мгновения не в силах уловить,
чтобы понять, как я теперь устроен.
Наверное, должно так было быть -
я не вратарь, не мастер игр футбольных.

Как странно помнить контур, образ, цвет.
Но ощущение в себе убить, закинуть
хвостами мертвыми обугленных комет,
зеленым шипом проколоть малины.

 Я стала сильной, научилась лгать.
Так выживают люди в этом мире -
брыкайся, от других стараясь взять
все лучшее и самое красивое.

Не удивляйся ты, насколько я чужда -
когда корабль свергнет капитана,
поставив нового туда бородача -
и матросня вольнее и шальнее станет.

Хороший был конечно бородач,
дарил заслугой водку и селедку.
Харизму в вену пришпандорил ткач
этому бодрому, веселому подонку.

И все матросы были на седьмом -
сначала семь потов, потом и небо.
Но тот, кто прежде правил кораблем -
куда уплыл он, далеко ли греб он?

Смотрю  я в эти брови, не в глаза -
там след матросов, угнетенных  правдой.
Сейчас же дарит и очки, и паруса
тонов коралловых подлюга бородатый.

На миг поглубже в мякиш кресла сядь
своих воспоминаний мягкотелых.
И прежде, чем блаженно засыпать,
припомни - далеко ли греб он?