Великому Жан-Жаку Руссо. Письмо 44

От Юлии.

Не ропщи, милый друг, что отец с маменькой так быстро возвратились.
Всё складывается благоприятнее, чем кажется, когда ты ловок,
и добрые дела обернулись для нас такою удачей, какой мы не достигли бы и при помощи уловок.
   Стало бы известно, что и ты, и я были в деревне в нашем месте.
Несмотря на все наши предосторожности, вероятно, узнали бы, что мы бывали там вместе, –
во всяком случае, нас стали бы подозревать, довольно и этого. Всегда надо лучшее делать и желать.
Забыв скромность в нетерпеливой жажде наслаждений, мы потеряли бы возможность их в будущем изведать,
а за то, что мы пренебрегли бы добрым делом, нас бы всю жизнь мучила совесть, нам ли этого не ведать?
   К какой хитрости мы прибегли, чтобы отстранить от себя справедливое подозрение?
По-моему, к единственной дозволенной порядочным людям, а именно (и это, наверно, и твоё мнение) –
к соблюдению такой безупречности в поступках, чтоб стать вне подозрений
и чтоб все сочли стремление к добродетели за проявление взаимного равнодушия – без сомнений.
     Право, друг мой, любовь, утаённая таким образом,
столь сладостна для сердец, вкушающих её. И мы знаем для чего!
Добавь к этому радостное сознание, что ты соединил отчаявшихся влюблённых
и осчастливил молодую чету, столь достойную счастья – сразу её и его!
    Друг мой, если иной раз жертвы обходятся дорого, зато всегда бывает приятно, что ты принёс их,
и ещё никогда не случалось, чтобы человек раскаялся в добром поступке для других.
   Я отнюдь не защищаюсь, любезный друг, я уверена в правильности своего поступка, в себе;
я просто хотела бы прибавить к твоим добродетелям столько же добродетелей,
сколько сама потеряла из-за своей безумной любви к тебе,
и, не имея права уважать себя, я бы так хотела уважать себя в тебе.
   Твоя же единственная обязанность – любить меня совершенной любовью,
а уж она довершит остальное, так будет вновь и вновь.
Как, должно быть, тебе приятно сознание, что всё увеличиваются долги, уплату которых берёт на себя твоя любовь.
   Господи, какая же я счастливица, друг мой! Все так любят меня, а это так отрадно!
И как бы сильно ни любила я всех – отца, мать, подругу, избранника сердца, это мне так приятно, –
их нежная заботливость всегда опережает или даже превышает мою многократно.
Будто все нежнейшие на свете чувства беспрерывно изливаются в мою душу с таким пристрастьем,
и мне так жаль, что у меня всего лишь одна душа, чтобы наслаждаться таким счастьем.
–––––––––

Жан-Жак Руссо. Юлия, или Новая Элоиза. Письмо XLIV.
От Юлии. (Отрывок).
От Юлии. Не ропщи, милый друг, что отец с маменькой так быстро возвратились.
Всё складывается благоприятнее, чем кажется,
и добрые дела обернулись для нас такою удачей, какой мы не достигли бы и при помощи уловок.
Стало бы известно, что и ты, и я были в деревне.
Несмотря на все наши предосторожности, вероятно, узнали бы, что мы бывали там вместе, –
во всяком случае, нас стали бы подозревать, довольно и этого.
Забыв скромность в нетерпеливой жажде наслаждений, мы потеряли бы возможность изведать их в будущем,
а за то, что мы пренебрегли добрым делом, нас бы всю жизнь мучила совесть.
   К какой хитрости мы прибегли, чтобы отстранить от себя справедливое подозрение?
По-моему, к единственной дозволенной порядочным людям, а именно –
к соблюдению такой безупречности в поступках, чтобы стать вне подозрений
и чтоб все сочли стремление к добродетели за проявление взаимного равнодушия.
     Право, друг мой, любовь, утаённая таким образом, столь сладостна для сердец, вкушающих её!
Добавь к этому радостное сознание, что ты соединил отчаявшихся влюблённых
и осчастливил молодую чету, столь достойную счастья.
    Друг мой, если иной раз жертвы обходятся дорого, зато всегда бывает приятно, что ты принёс их,
и ещё никогда не случалось, чтобы человек раскаялся в добром поступке.
   Я отнюдь не защищаюсь, любезный друг;
я просто хотела бы прибавить к твоим добродетелям столько же добродетелей,
сколько сама потеряла из-за своей безумной любви,
и, не имея права уважать себя, я бы так хотела уважать себя в тебе.
   Твоя же единственная обязанность – любить меня совершенной любовью, а уж она довершит остальное.
Как, должно быть, тебе приятно сознание, что всё увеличиваются долги, уплату которых берет на себя твоя любовь.
   Господи, какая же я счастливица, друг мой! Все так любят меня, а это так отрадно!
И как бы сильно ни любила я всех – отца, мать, подругу, избранника сердца, –
их нежная заботливость всегда опережает или даже превышает мою.
Будто все нежнейшие на свете чувства беспрерывно изливаются в мою душу,
и мне так жаль, что у меня всего лишь одна душа, дабы наслаждаться таким счастьем.
–––––––––