Гладиаторы
(песня, как явление культуры, жизни)
Разговаривать они не хотели. За четыре года, проведенные в каменной клетке, они узнали друг друга как самого себя. Тем более, что вечер был особенным, не для бесед.
Сегодня славили Бога Митру. Чужой Бог, чужой праздник...Им дали редкий день отдыха и даже накормили фруктами. Но завтра предстояли игры, на которых они должны сражаться друг с другом до смерти. Такое случалось нечасто, гладиаторы - товар затратный. Но толпа жаждала крови, и хозяину пришлось пойти на жертвы, увеличив плату за вход.
Три деревянных лежака у стен, три судьбы.Чернокожий Юмба охотился раньше в саванне. Его пленили римляне во сне, когда он после удачной охоты перепил дурмана. Затем обучали в императорской школе убивать на арене львов. Однажды строптивый раб отказался убить беременную львицу. Его избили и перевели в школу Галлов. Теперь он - ритиарий с сетью и трезубцем и в боях на смерть дважды побеждал. Но, вообще, он добродушен, болтлив.
Британец Кребс, напротив, суров, молчалив. Иногда скупо рассказывал о родине, о лесах, занесенных сугробами, о скалах, с вершин которых ветер сдувал снега. Высоченный Кребс владел мечом и большим щитом, хорошо защищался, и пока никто не одолел его в поединке.
Третий боец, узкоглазый Шудан, ловко вертел кривым ятаганом, был хитер и пронзительно кричал в бою, обращаясь к своим святым...
Сейчас Шудан беспокойно ворочался и тихо завывал песню, которой часто тревожил своих друзей - соперников. Наверно, так вопили и свистели в степи, погоняя стада низкорослых лошадей. Потому и песня походила на свист ветра, гуляющего по просторам податливого ковыля.
В степь римляне не ходили. Римлянам нужны богатые города. А степняки не хранили золото в одном месте. И захватили Шудана не в бою. Его предал хозяин каравана. Скрутили неожиданно, безоружного...Эх, не оказалось тогда рядом тугого лука и стрел! В ярости Шудан застонал по волчьи, смолк...
Тишина в камере становилась гнетущей. И тогда привстал со своей лежанки Юмба. Расставил ноги. Пальцами забарабанил по доске, выбивая какой-то рваный ритм. Хрипло - гнусаво залаял он свою песню - молитву, повторяя один и тот же мотив. Скорей это и не песня была, а ритуальная пляска во имя дождя. Раскрашенные тела охотников, маски на головах...Что-то магическое проникло в камеру смертников. Будто послышался шум надвигающегося ливня, радостные крики, треск грома...
Тум - ба - ду - да...Йех - а!
Тум - ба - ду -да...
Память вернула Кребса в родную деревню, где он слыл хорошим кузнецом, ковал плуги. Ах, как захотелось ему раздуть меха, почувствовать в руках горячие щипцы. Кребс ощутил на лице жар огня. Он вспомнил, как когда-то напевал добрую песню мастеров. И он произнес первую строку. Петь он не умел и просто проговаривал слова. Вошла в кузню жена . Любовь и забота светилась в ее глазах...
Согреется сердце трудом и огнем,
Вот серп для тебя, мой брат.
Никто не узнает наших имен,
Но песня будет звучать.
Рука Кребса сжала рукоять молота. Свободно, радостно шагнул он к наковальне... Но в тот же миг понял, в руке его не молот, а верный меч - гладиус. Кребс прошел коридор - клетку и под крики трибун вышел на песок арены. Где-то далеко остались песня родины, глаза жены и светлые кудри сына.
Словно со стороны Кребс услышал свой грубый призыв: Геркулес! Он вышел, чтобы жить и вернуться. Сейчас главным было - не уронить чести гладиатора. Да, чести невольника, обученного убивать. Но и - человека, у которого была и осталась своя земля, своя память. И - свой труд с немногословной песней родины...
Свидетельство о публикации №116040604485