Великому Жан-Жаку Руссо. Письмо 43

К Юлии.

Судите по своей радости при этом известии о счастливом исходе, как обрадовался я, ведь как счастливо можно жить!
Отчего же радость не столь безоблачна, сколь, казалось бы, ей надлежит быть?
Но пускай будет так!
Я доставил вам радость; для этого я готов перенести всё! И это действительно так!
   Как счастлив тот, кто может оказать услугу возлюбленной с любовью
и, таким образом, сочетать наслаждение любовью – с добродетелью!
   Сознаюсь, Юлия, когда я уезжал, сердце моё было исполнено досады и тоски от разлук, противилось им.
Я упрекал вас за то, что вы так чувствительны к страданиям других и равнодушны к моим,
как будто один я на всем свете не заслужил вашего сочувствия поведением своим.
    Я находил, что с вашей стороны слишком жестоко сначала обольстить меня сладостной надеждой,
а затем безо всякой нужды лишить радостей, которые вы сами и посулили мне, будучи нежной.
Но я уже не ропщу:
на смену сетований пришло неведомое мне доселе чувство глубокой  самоудовлетворенности – как это мудро.
Я уже получил утешение, как вы и предсказывали, – ведь вы привыкли делать Добро
и прекрасно понимаете, какое это доставляет удовольствие, причём давно!
    Странной обладаете вы властью: лишениям вы придаете такую же прелесть, как и удовольствиям для меня, 
а всему, что сделано ради вас, – такую же приятность, какую находишь в том, чего добился для самого себя!
   Ах, милая Юлия, сколько раз я твердил, что ты ангел небесный, в тебе есть что-то такое.
Твоя душа имеет над моей такую власть, что я готов в ней видеть нечто божественное, а не человеческое.
Как же не быть вечно верным тебе, если ты обладаешь неземной властью, любя,
как тебя разлюбить, если должно неизменно боготворить тебя!
   P. S. По моим расчетам, у нас остается по крайней мере пять-шесть дней –
до возвращения твоей матушки и мы не будем также свободно жить на воле!
Неужели не удастся за это время свершить паломничество в шале?

––––– 
Жан-Жак Руссо. Юлия, или Новая Элоиза. Письмо XLIII.
К Юлии. (Отрывок.)
К Юлии.
Судите по своей радости при этом известии о счастливом исходе, как обрадовался я. Отчего же радость не столь безоблачна, сколь, казалось бы, ей надлежит быть?
Но пускай будет так! Я доставил вам радость; для этого я готов перенести все! Как счастлив тот, кто может оказать услугу возлюбленной
и, таким образом, сочетать наслаждение любовью с добродетелью!
Сознаюсь, Юлия, когда я уезжал, сердце мое было исполнено досады и тоски.
Я упрекал вас за то, что вы так чувствительны к страданиям других и равнодушны к моим,
как будто один я на всем свете не заслужил вашего сочувствия.
Я находил, что с вашей стороны слишком жестоко сначала обольстить меня сладостной надеждой,
а затем безо всякой нужды лишить радостей, которые вы сами и посулили мне.
Но я уже не ропщу: на смену сетований пришло неведомое мне доселе чувство глубокой самоудовлетворенности.
Я уже получил утешение, как вы и предсказывали, – ведь вы привыкли делать Добро
и прекрасно понимаете, какое это доставляет удовольствие.
Странной обладаете вы властью: лишениям вы придаете такую же прелесть, как и удовольствиям,
а всему, что сделано ради вас, – такую же приятность, какую находишь в том, чего добился для самого себя!
Ах, милая Юлия, сколько раз я твердил, что ты ангел небесный!
Твоя душа имеет над моей такую власть, что я готов в ней видеть нечто божественное, а не человеческое.
Как же не быть вечно верным тебе, если ты обладаешь неземной властью, как тебя разлюбить, если должно неизменно боготворить тебя?
  P. S. По моим расчетам, у нас остается, по крайней мере, пять-шесть дней до возвращения твоей матушки!
Неужели не удастся за это время свершить паломничество в шале?