Оркестр

           "Кто весел, тот стар,
            А кто мрачен — тот юн..."
            Борис Гребенщиков

Весёлый философ настолько обкурен,
Что смог бы над всем что попало шутить.
А грустный философ – не умный, не дурень,
Но знает что к месту когда говорить.
Другой коленкор – поискать это место,
И в нём успокоиться, типа нашёл…
Мне вспомнилась школа и школьный оркестр
На праздниках наших играл хорошо.
Наташка рубилась тогда на баяне,
А мне наказание – аккордеон.
И мы принимались наяривать рьяно,
Какой-нибудь вальс… догадались? Бостон.
И так почему-то всё это смешило,
Что мы не могли доиграть до конца,
Нам лет по двенадцать, а в попе есть шило,
И рвалось наружу, а с ним и сердца.
Мы сосланы были из первого ряда
И там, на задворках, довольны вполне,
Потеть перед зрителем больше не надо,
И можно предаться опять болтовне.
И если ущерб приносили, то мелкий,
Нам нравилось место, его полутень.
Мне дан треугольник, Наташке – тарелки,
Коробочка, щётки и прочая хрень.
Мы были немножко в отрыве от наших,
Но в нужный момент – прошуршать, прозвенеть
Могли и смеялась, смеялась Наташа,
Смыкая тарелок блестящую медь.
А я с важным видом брала треугольник,
И дзинькала палочкой бодрый мажор,
Да здесь рассмеялся бы даже покойник,
Не то что оркестр, а тем более хор.
И нам объясняли, что часть партитуры –
Молчание наше, как пауза, фон.
А как замолчать, если юные дуры,
И тянет звенеть не всегда в унисон.
Шли годы, как водится, но и поныне,
Когда овладеет минорный настрой,
Особенно, в блюзах, то вместо кручины,
Тарелку наташину слышу порой.
И как дирижёр недовольно нам шикал,
А ты, как ни в чём не бывало сидишь,
И щётку берёшь, дожидаешься мига,
Ударишь в тарелку и слышится: шшшшш…