Великому Жан-Жаку Руссо. Письмо xxxix

От Юлии.

   Прочти письмо, которое я прилагаю,  и оставайся спокоен, если можешь! Пожалуйста, прочти.
Я же – я знаю славную, добрую девушку, написавшую его, и не могу читать письмо без слёз раскаяния и жалости.
Я отнеслась к ней с преступным небрежением и это наполняет раскаянием мою душу:
в горестном смятении я вижу, что, забыв главную свою обязанность, я забыла и все остальные. Послушай,
я обещала позаботиться о бедняжке, я заступилась за неё перед матушкой, я оберегала её;
и вот, не умея уберечь себя, перестала думать о ней, отдав во власть опасностей, что могут быть у неё,
более страшных, чем те,
перед какими я сама не устояла тогда, в темноте.
   Содрогаюсь при мысли о том,
что сталось бы с моей подопечной потом,
двумя днями позже –
бедность и соблазн сгубили бы скромную и разумную девушку, –
а ведь она могла бы в один прекрасный день стать превосходной матерью, не превращаясь в просящую милостыню старушку.
   Друг мой, как только земля терпит негодяев – настоящую беду –
которые за деньги получают от обездоленных ту награду,
какую должно дарить лишь любящее сердце,
и срывают с голодных уст нежные поцелуи любви, забывая потом о свадебном венце!
    Скажи мне, ужели тебя не трогает дочерняя привязанность моей Фаншоны,
её порядочность, её наивная чистота?
А на редкость нежное чувство её возлюбленного,
продающего чужому генералу себя ради того, чтобы облегчить ей жизнь, которая очень непроста!
Ужели для тебя не будет истинным счастьем мгновенья те,
когда ты поможешь вступить в брачный союз этой молодой чете?
    Ах, если уж мы с тобою будем безжалостны к двум сердцам, которым грозит разлука, чего же им ждать?
Они влюбились!
Я решила во что бы то ни стало исправить свою ошибку и сделать всё,
чтобы моя Фаншона и ее избранник поженились.
   Надеюсь, небо мой замысел благословит
и это послужит для нас самих счастливым предзнаменованием, которое потом и нас соединит.
   Вот что я предлагаю, заклиная тебя именем нашей любви:
пожалуйста, нынче же или, на худой конец, завтра отправляйся в Невшатель, утром.
Поговори с г-ном де Мервейе и выхлопочи увольнение благородному юноше,  притом –
не скупись ни на горячие просьбы, ни на деньги. Отвези ему письмо Фаншоны прямо в дом.
Чувствительное сердце будет растрогано таким письмом.
    Словом, каких бы нам это ни стоило денег, каких бы радостей, –
не возвращайся, пока не добьёшься отпуска Клода Анэ – ради моей чести,
иначе твоя любовь не принесёт мне за всю жизнь ни дня безоблачной радости.
    Знаю, как должно возроптать твоё сердце, но ужели ты думаешь, что моё сердце уже не возроптало?
Однако я настаиваю на своём; ибо если добродетель не пустой звук,
то надо приносить ей жертвы, чтобы всё ещё лучше стало.
    Друг мой, достойный друг, отменённое наше свидание может состояться ещё тысячи раз.
Несколько приятных часов промелькнули бы, как молния, и канули в вечность тотчас.
Если же счастье двух влюбленных, людей порядочных – в твоих руках,
подумай о будущем, которое ты уготавливаешь себе, словно оно в облаках.
    Поверь мне, случай осчастливить людей выпадает гораздо реже, чем мы думаем,
и если его упустишь, ты будешь наказан уже тем, что его не вернёшь, как иногда желаем;
и от того, как мы поступим, в нашей душе навсегда сохранится либо чувство самоудовлетворения,
либо – раскаяние и вечное сомнение.
    Прости, что, ревностно взявшись за дело, я пустилась в пространные поучения, словно для моих подруг:
в них мало нуждается человек порядочный и во сто крат менее – мой друг.
   Я превосходно знаю, как тебе ненавистно себялюбивое стремление к радостям жизни,
которое делает людей равнодушными к страданиям ближних по всей нашей жизни.
Ты сам твердил тысячи раз: горе тому, кто не пожертвует в один прекрасный день
своими наслаждениями ради долга человеколюбия, бросив на свою же честь тень.

––––– 
Жан-Жак Руссо. Юлия, или Новая Элоиза. Письмо XXXIX. (Отрывок).
 Прочти письмо, которое я прилагаю, — и оставайся спокоен, если можешь! Я же — я знаю славную, добрую девушку, написавшую его, и не могу читать письмо без слез раскаяния и жалости. Я отнеслась к ней с преступным небрежением, и это наполняет мне душу раскаянием: в горестном смятении я вижу, что, забыв главную свою обязанность, я забыла и все остальные. Я обещала позаботиться о бедняжке. Я заступилась за нее перед матушкой. Я оберегала ее; и вот, не умея уберечь себя, перестала думать о ней, отдав ее во власть опасностей, более страшных, чем те, перед какими я сама не устояла. Содрогаюсь при мысли о том, что сталось бы с моей подопечной двумя днями позже — бедность и соблазн сгубили бы скромную и разумную девушку, — а ведь она могла бы в один прекрасный день стать превосходной матерью. Друг мой, как только земля терпит негодяев, которые за деньги получают от обездоленных ту награду, какую должно дарить лишь любящее сердце, и срывают с голодных уст нежные поцелуи любви!
Скажи мне, ужели тебя не трогает дочерняя привязанность моей Фаншоны, ее порядочность, ее наивная чистота? А на редкость нежное чувство ее возлюбленного, продающего себя ради того, чтобы облегчить ей жизнь! Ужели для тебя не будет истинным счастьем, если ты поможешь вступить в брачный союз этой молодой чете? Ах, если уж мы с тобою будем безжалостны к двум сердцам, которым грозит разлука, чего же им ждать? Я решила во что бы то ни стало исправить свою ошибку и сделать все, чтобы моя Фаншона и ее избранник поженились. Надеюсь, небо благословит мой замысел, и это послужит для нас самих счастливым предзнаменованием. Вот что я предлагаю, заклиная тебя именем нашей любви: пожалуйста, нынче же или, на худой конец, завтра утром отправляйся в Невшатель. Поговори с г-ном де Мервейе и выхлопочи увольнение благородному юноше. Не скупись ни на горячие просьбы, ни на деньги. Отвези ему письмо Фаншоны. Чувствительное сердце будет растрогано таким письмом. Словом, каких бы нам это ни стоило денег, каких бы радостей, — не возвращайся, пока не добьешься отпуска Клода Анэ, иначе твоя любовь не принесет мне за всю жизнь ни дня безоблачной радости.
Знаю, как должно возроптать твое сердце, но ужели ты думаешь, что мое сердце уже не возроптало? Однако я настаиваю на своем; ибо если добродетель не пустой звук, то надо приносить ей жертвы. Друг мой, достойный друг, отмененное наше свидание может состояться еще тысячи раз. Несколько приятных часов промелькнули бы как молния и канули в вечность. Если же счастье двух влюбленных, людей порядочных, в твоих руках, подумай о будущем, которое ты уготавливаешь себе. Поверь мне, случай осчастливить людей выпадает гораздо реже, чем мы думаем, и если его упустишь, ты будешь наказан уже тем, что его не вернешь, и от того, как мы поступим, в нашей душе навсегда сохранится либо чувство самоудовлетворения, либо — раскаяние. Прости, что, ревностно взявшись за дело, я пустилась в пространные поучения: в них мало нуждается человек порядочный и во сто крат менее — мой друг. Я превосходно знаю, как тебе ненавистно себялюбивое стремление к радостям жизни, которое делает людей равнодушными к страданиям ближних. Ты сам твердил тысячи раз: горе тому, кто не пожертвует в один прекрасный день своими наслаждениями ради долга человеколюбия.