Кувыканиха

памяти  моей бабушки Калитиной Нины Фёдоровны

Далёко от большого села Кувыканиха. Лесом версты три до Ржавого болота да от него, в обход, родниками да широкими пожнями вёрст десять наберётся. От большого хозяйства с домом в пятистенок с широким бревенчатым взвозом, двором, конюшней и хлевами, осталась небольшая, тоже уже отстоявшая свой век, зимница с серо-зелёной шиферной крышей, утонувшая в высоком задубевшем дуднике да скосившийся на сторону навес для просушки невода и мерёж.
Тропина давно заросла, завилась приставучим мышиным горохом и Катька, высоко поднимая ноги, обутые в высокие резиновые сапоги, с великим трудом добравшись до крыльца, скинула с плеч берестяной короб с сыроегами, смахнула с дерева бегающих мурашей и плюхнулась на вытрупившую, остатнюю ступеньку.
- Ну, вот она, твоя Кувыканиха! - обтирая пот с лица,обратилась она к следующей за ней женщине. - Экий крюк из-за неё пришлось делать. И всё из-за какой-то записульке в книжке. Про что ты тут  писать-то собралась? Чего интересного? Заросла вона вся кипреем да чепурыжником, дорогу  ко двору и ту еле сбили. Умаялись все, а ещё назад выбираться.
Женщина,  виновато пожав плечами, тяжело дыша, опустилась рядом с Катькой.
-  По времени-то, дорогая моя писательша Елена Васильевна, мы бы уж сейчас к своей деревне выходили, да разве тебя перепрёшь.
- Ладно тебе, Катя. Будто и устала? Вон по лесу бежишь, не угонишься. 
- Устала, не устала, а от горячего чая  не отказалась бы. От злого мошкарья всё горло перехватило.
- И я бы выпила, со смородиновым листом. Рассказывали, тутошняя бабка Онисья такой заваривала? Ты помнишь?
- Помню... А ты поди, попроси у неё. Вон окна в зимнухе в озеро глядятся, постучи в слудину, авось, откликнется старая Ониска, наставит самовар сосновой растопой да и нальёт нам с тобой по чашечке.
Елена Васильевна удивлённо взглянула на Катьку. Катька уловив её взгляд, рассмеялась:
- Да в своём я уме, в своём! А ты не веришь? Зря. А ведь по сей день бережёт Онисья Филипповна свою Кувыканиху, её это земля, и озеро, что вокруг, её.

Мне  моя бабушка рассказывала, молодая-то Ониска красавицей не была. В отцов, рябой род вышла. Женихи и до войны её двор не одолевали, а после много ли с фронта  вернулось. Вот уж  далеко за двадцать перевалило, а её всё сбыть с рук не могут.  Тогда отец, Филипп Силович, пообещал вместях с Ониской в приданое вот эту самую Кувыканиху, родовую дальнюю выселку. Тогда с  землёй серьёзно было: каждый ляпачок пахался или выкашивался, не-то что теперь. Вмиг нашёлся жених, Михайло безхозяйственник. Всё у него война порушила. Надоело голодное горе мыкать. Сговорились. А после свадьбы, сразу же на другий день, дав Ониске из утвари чугунок да глиняный горшок впридачу, отправили молодых начинать мирную семейную жизнь. Михайло на берегу огнище разложил, из еловых веток шалаш наладил, с тем и начали.
Михайло в землю вцепился и Ониска не уступила. Такое хозяйство развели, залюбуешься. Кувыканиха-то раем оказалась. Тут тебе и ягода и грыбы. Рыба в озере около берега полощется. Дичи в лесу, дай боже. А в сенокос за домом такие стога метали, не на одну корову хватало. И проценты отдавали и себя не обижали. Работали в совхозе, - на худом счету не были.
Не единова мы с мамой у них в гостях бывали. Помогать приходили да к празднику. Богато в избе. Везде домотканнички настелены, подвесы да кружева на окошках. Пошевелиться страшно. А Ониска, при всём богатстве, простая, хлебосольная, бывало,ненасошенных ни за что не отпустит. Мы после войны долго бедно жили дак она матери насуёт грибов сушоных да сушья корехового. Иной раз и мяса кусок пихнёт. Тогда уж Михайло в егеря перешёл. Пироги да шаньги  со стола сметёт да нам с сестрой в беремя:
-Ешьте, девки, не брезгуйте.  А уж чай её со смородным листом по сей день помню. Без сахару сладок. Михайло уж порато крутой норовом был с людями, а Ониске слова поперёк не говаривал. Ни разу нас дарёным куском не попрекнул.
Нет, конечно, и не всё просто бывало.
Хотели одно время и отобрать Кувыканиху. Мол, у нас обособленно жить не полагается, надо бы в совхоз вместях со всеми, да  Михайло, сказывали, откупился  медвежьей шкурой, да и  Ониска умаслила, свезла кому надобно и мяска и рыбки. 
Господь их четырьмя сынами наградил. Всех в люди вывели. Страдал Михайло, что все по городам разъехались, ждал всех домой,надо же было кому-то Кувыканиху держать, здоровья к годам не прибавлялось. Только жизнь вскорости круто поменялась, большие сёла завымирали, а тут выселка. Кто поедет? Молодым жить надобно. А что в Кувыканихе? Одной работы до хрыпоты. Была уж у Михайла одна надёжа на старшего Петра, да тот заболел. Сгорел за какие-то пол-года. Старик совсем сник, думали следом уйдёт, а ушла Онисья. Не смогла сына пережить. А какой дом без хозяйки. Потом и дедку увезли. Вот так и осиротела Кувыканиха. Михайло в городе не особо задержался. Скоро свезли на погост.
Сколько вот труда, пота да слёз вложено, - Катька обвела рукой высокие кусты.- А вот погляди, как ходко без хозяина всё олёшник затянул. Ведь тут пашня была.
Как отца не стало, начался меж братьями делёж. Только-то будто никому была не нужна, а тут  давай тянуть каждый себе. Люди диву дались. Второй сын никому ни говоря, полдома на дачу увёз. Меньшие давай саму Кувыканиху карандашами расчерчивать. Чертить да морды друг другу чистить. До судов дело дошло.  А суд возьми да и скажи :земля-то не ваша,совхозная. Паспорта у вас на неё нету. Есть два пая родительских, на каменьях у самого болота. Вот те, пожалуйста. Только зачем они? На комарьё в болотную чащу ехать? Продавать не продать.

Катька с силой встряхнула  платок, повязала на  голову и поднялась.
- Засиделись мы, Елена Васильевна с тобой, пора и честь знать. Прячь свой карандаш да держись вон того овражка. Об Онисьино озеро пойдём.
Через недолго под  сапогами зачавкала ржавая жижа.
 
- Вот так вот, грешили да были братья пока не нашли под притолокой Онисьино писёмушко, что-то вроде завещания. В нём она завещала старшему сыну плуг, второму борону, третьему плоскодонку с неводом да калежками, а меньшому отцовские силочки. Вот и всё, что для честной жизни надобно.  Верила она в это.
Давно уж не про которого из сынов не слыхать. Успокоились. Устыдила мать с того свету, видно. Но Кувыканиху для них бережёт. Верит, вернутся на родную землю. Как  без родной земли-то?
По осени Моховы парни по клюкву ходили дак сказывали, жгёт Ониска огонёк в зимнице. Тусклый такой, как от святца, а теплится.