ну как-то так
За десять лет работы в различных финансовых структурах я оброс связями, слегка пожирнел и заработал на автомобиль Toyota Corolla. Я работал честно, платил налоги, летом летал заграницу, будни проводил в звонках и встречах. Конечно, мне за это обещали платить, но не платили. И тогда я принял решение уйти туда, где платят баксы, не отчисляют налогов и дарят часы от компании с механическим заводом за $30 000. Я работаю в компании уже 2 недели и стараюсь, как могу. Не знаю, как чудики вокруг меня ищут Клиентов, ничего особенного не делая, точнее совсем ничего, но надеюсь, достичь такого же уровня, когда Клиенты и премии приходят к тебе как само собой разумеющееся, а ты просто живешь. Ну, не будем о грустном. Здесь я хочу сделать маленькое признание – мне нравятся фильмы с Хамфри Боггартом, особенно “Касабланка”. Я люблю дождь, поэзию, джаз и все, что связано с людьми интеллекта. Я знаю испанский язык на бытовом уровне. Раньше я был неплохим спортсменом. Лицо мое часто краснеет без причины и так же без всяких оснований бледнеет. Я верю в Троицу и в то, что любовь это то, что я испытываю к своей семье. Как говорил знаменитый граф и мошенник Калиостро: биография моя проста и обычна. Поскольку я здесь просто пишу про себя, сидящего на стуле в офисе на пятом этаже в поисках удачи и клиентов, в надежде накопить премий на квартиру, то я бы начал со своего прошлого, а вернее с того, что мне сразу приходит на ум, когда мне говорят такие фразы как “детство”, “взросление”, “увлечения”, “alma mater”, “любовь”.
Ну-с, помолясь, начнем. Первое, что я помню из детства это утренний солнечный свет, проникающий сквозь загородку в мою детскую кроватку. Я улыбаюсь. У меня большие голубые глаза. Я толстоват и как малыш очень мил. Я уже умею переворачиваться и вставать. Справа за плечом щекотно, слева горячо. Я встаю и хватаюсь ручками за боковую перегородку. Внизу, подо мной спят родители. От них приятно пахнет. Я издаю какой-то звук. Мама тут же просыпается. Она берет меня на ручки, целует и укладывает между собой и отцом. Я катаюсь между ними и улюлюкаю. Можно назвать это одним словом – счастье. Еще я сразу вспоминаю деревню. Широкий Дон с сильным течением. Дом на высоком холме, рядом сельская дорога, а за ней огромный овраг и старый дремучий лес, в глубине которого у развалившейся сторожки лесника росла засохшая груша. Запах земляного пола, парного молока, жареной картошки, огромный наполненный солнцем яблоневый сад за домом – там я понял, что могу приказывать ветру не дуть, а яблоко можно было откусить и оставить болтаться на ветке. В деревне у меня были друзья: Антон, мой дальний родственник и Сашки, два брата, которых почему-то звали одинаково и они всегда ходили вместе. С этими сорванцами я бегал купаться на Дон, стрелял из рогатки по гусям, играл в вышибалу сдутым футбольным мячом и, конечно, хлестал старым дедовским кнутом дорожную пыль. В деревне я провел три незабываемых лета. В неполные пять лет мы с Антоном утащили у взрослых бычки “Беломора” и за сараем красиво затянулись. У Антона дым вышел через рот, у меня через уши. При этом я позеленел и долго катался по земле в судорогах кашля. Вот так я не стал курильщиком и по сию пору не переношу запаха сигарет и особенно сигар, напоминающих конский пот или завернутый в пальмовые листья навоз. В деревне же я впервые перешел реку вброд. В одном “правильном” узком месте, мама и ее друзья собрались и перешли реку. Мама держала меня за руку. Течение было настолько сильным, что меня сносило и, я не стоял на ногах. По сути, мама меня перетащила. На другом берегу горел костер, жарили шашлык, пекли картошку, пили вино (все, коме меня, разумеется) и кто-то играл на гитаре песню “Свеча” Андрея Макаревича.
Потом после летнего пребывания в Паланге меня отдали в школу. Сначала ничего интересного – читать и считать я умел и до этого, благо моя “Арина Родионовна” - бабушка научила. Зато в третьем классе мне разбили нос на большой перемене, и я стал побаиваться драться, хотя физически всегда был очень развит. Еще в третьем классе я посмотрел на Юлю Устинову и понял, что она самая красивая и любимая, а через минуту напряженного всматривания мне пришлось констатировать тот факт, что она страшная и совсем мне не нравится. Юля заметила изменения на моем лице и покрутила пальцем у виска (о, как она была права – мы, мужики, все поголовно тупицы).
В один из домашних уютных вечеров бабушка впервые дала мне почитать Пушкина “Руслан и Людмила”. От удивительного русского языка, от поэзии было высоко и светло на душе. С тех пор я сам стал писать стихи. Что-то вроде этого:
Белое небо. Париж. Поэт.
Город похож на вяз –
на листьях окон дрожащий свет,
прошлого с будущим связь.
Взрослел я странно. Что тут скажешь. Мне даже кажется, что я и не повзрослел вовсе, а так и остался глупым мальчишкой с большими серо-голубыми глазами. Мне очень рано стали нравится девчонки и, только застенчивость мешала мне потерять невинность, скажем, лет, эдак, в двенадцать. В школе я посещал поэтический кружок, где преподавала одна старая пушкинистка, от которой я узнал, что в своем вызове на дуэль Пушкин обвинил Геккерена и Дантеса в любовной связи. Ну не знаю, будь я на месте Дантеса, я бы эту кудрявую обезьяну тоже застрелил. Шутка. Не хочу я быть на месте Дантеса, особенно, когда рядом Геккерен.
Иногда по настроению я играл на гитаре, но получалось плохо. Тут примечательна одна история: в полу младенчестве я увлекался игрой на детской губной гармошке. Это было настолько нестерпимо для мой любимой бабушки, что как-то в один “прекрасный день” она отобрала у меня инструмент, подвела к мусоропроводу и бросила в вонючую бездну мое сокровище. Я плакал до ужина, а когда мама пришла с работы, сразу ей наябедничал. Так я впервые испытал чувство, которое приходит к свидетелям публичной казни. А уж когда у меня появилась взрослая гитара идеальный слух моей “Арины Родионовны” подвергся настоящему испытанию. Все это привело к тому, что когда к нам в гости всего во второй раз в жизни приехали родственники моей жены, бабушка подошла ко мне, нежно накрыла струны ладонями и интеллигентно произнесла: “Миш, заткнись, пожалуйста”. Говорят, что поэту, Игорю Губерману, его бабушка в детстве говорила: “Гарик, каждое твое слово – лишнее”. Мне c моей тоже повезло. Шутка.
Подростком я увлекался группой КИНО, сейчас перешел на джаз.
В пятнадцать лет я встречался с девушкой старшеклассницей Леной. Как-то зимой мы ребятами выпили на троих бутылку водки, а так как стояли страшные холода, то опьянения не произошло. Очень гордые этим достижением, мы купили в ларьке еще пива и, после третьего глотка у меня включился впервые в жизни автопилот. Случилось вот что: мы пришли во двор на елку. Там взрослые и малышня крутили хороводы. На ветру у меня, лишенного любых ощущений, облезли и покраснели щеки, а нижняя губа треснула и с нее капала кровь. Представляете, когда этот ухмыляющийся вурдалак, полез Лене, которая тоже праздновала Новый год во дворе, с поцелуями. Печальный снимок этого события сохранился. Стыдно, товарищи. Утром бабушка обняла меня и попросила пить умеренно. Гениальная женщина.
А когда я сам стал старшеклассником и приехал со своей тогдашней возлюбленной в Санкт-Петербург, в Петергоф и вообще на белые ночи, то снова встретился с Леной. Мы оказались в одной туристической группе от нашей школы. Я подошел к ней со своей пассией и уже хотел пошутить, поболтать о былом, о прошлом, как вдруг, за Леной нарисовался дебиловатого вида субъект гигантского роста, которого очень кстати звали Федей. Вместе они смотрелись волшебно: миниатюрная Ленка (160 см) и великан с волевым подбородком и бритой головой. Не уверен были ли у него литературные пристрастия, но на локте у него красовалась татуировка в виде паутины… В итоге непродолжительной беседы мы решили больше не общаться, так как Федя со своей высоты моего мелкого юмора не понимал, а Ленке было неудобно, что мы ржем как кони, а он даже не улыбается.
В Питер я с тех пор наведывался часто и всегда влюбленный.
Окна вечером вербой пасхальною,
а любовь просто в светлое прошлое
унесет на крыльях хрустальная,
и внутри шевельнется хорошее…
Особенно мне нравится Исакий вечером, когда солнце заходит за него и этот чудесный собор выглядит еще красивее, чем днем. Глядя на его купол иногда становится грустно, что храм Христа Спасителя в Москве не пережил варварского коммунизма и удостоился только речи Юрия Гагарина на незабвенном съезде партии…
Параллельно с учебой, занятиями английским и стихами, я еще играл в хоккей, причем профессионально. Приведу тут несколько веселых примеров того, как проходили мои будни и спортивные сборы:
Понятное дело, что дисциплина в спорте – основа победы, ну и в здоровом теле здоровый дух, но иногда не менее важно и сопротивление дисциплине. На реке Истре есть городок ракетчиков. Я и сейчас помню, как мы, одиннадцатилетние глупыши, будущие тупицы, залезали на памятник какой-то ракете в сквере, а наш тренер, приняв немного допинга во время тихого часа мирно спал на скамейке в тени лип как раз напротив этого архитектурного шедевра. Мы хотели даже тихо подкрасться к нашему патрону и утащить его кепку. Но в самый ответственный момент Валерий Павлович проснулся и, всем участникам спектакля сразу стало и больно и обидно. Те, кто сидели на ракете сразу попались, остальным удалось ретироваться в казармы, где располагались наши спортивные корпуса с кроватками и душем на этаже. Если честно, то тренера мы очень любили и потом вспоминали добрым словом. Так вот, после указанного инцидента, мы бежали ночью кросс в десять километров на футбольном поле. Возле надписи “СТАРТ” стоял тренер с фонариком и каждого буквально просвечивал, фиксируя время. Был у нас в команде мальчик Саша, у которого ноги заплетались как у барышни и, получалось, что в процессе бега он хлестал себя пятками по ягодицам. Так вот этот Саша на одном из крутых поворотов просто упал в крапиву и трижды не мог подняться. Ноги его настолько закрутились, что он даже звал на помощь, но дети народ злой, как мы знаем, поэтому наш товарищ и плакал и обжигался, плакал и обжигался. Потом мы несли его до корпуса, будто он ногу сломал. Еще мы играли на этом же поле в футбол с настоящими футболистами своего возраста. Выиграли всухую 4:0. Их тренер проиграл нашему половину зарплаты и после матча ходил красный и неразговорчивый.
Отдельно опишу “Королевскую ночь”. Это событие знаменует последнюю ночь спортсмена на сборах.
Сборы обычно длятся две недели. За этот короткий срок вялые хилые детки становятся способными пробежать кросс, провести четыре силовые тренировки с перерывом на сон и после этого еще и гулять ходить, а по ночам термин “ходить” заменяется термином “колобродить”, пить пиво, драться на дискотеке или на футбольном поле в зависимости от состава участников. Кстати именно в такой драке мне вторично сломали нос. Но это уже о грустном. Так вот, наступает день Че и ночь ЧЕ. Задача ставится простая – выпить много алкоголя, нагреть в штанах краску, лежа в постели и конечно, намазать всех, кого угораздило уснуть. Утро на месте сбора пионерского школьного отряда была обнаружена кровать, украшенная презервативами. С флагштока на футбольном поле был украден и порван в лоскуты флаг СПРАТАКА. Батарея из пивных бутылок аккуратно описывала периметр нашего этажа. Дверей без надписи ЛОХИ осталось две – это были стеклянные двери входа в корпус. Запомнилась зубная паста паренька по имени Серега – эта паста проела ДСП, и слово ЛОХИ в двери отпечаталось навеки. Королевская ночь так же отметилась походом всей команды в соседний поселок, где был, перевернут пивной ларек, а после водворен на прежнее место вместе с ошеломленным владельцем. Остаток ночи провели с гитарой в беседке. Автобус в Москву из спортшколы забирал нас в 11 утра. В этом автобусе мы спали как ангелы…
Когда я закончил первый институт, меня бросила первая возлюбленная. Ну и правильно сделала.
Когда пошел работать, я снова влюбился, и обрел настоящих друзей. Запомнилась поездка в Питер, когда мы пили дорогущий коньяк, лежа на Марсовом поле и вечерние огни на Мойке, и, конечно, развод мостов. Вместе мы ездили в Адлер и черти-куда, посещали рок-концерты и женились по очереди. Тогда же ко мне прицепилась кличка “поэт”.
Своей alma mater я могу смело назвать Дипломатическую Академия МИД РФ. Там я учил испанский и узнал много такого, чего нет в новостях. Познакомился с послами и сотрудниками МИД разных стран. Теперь меня связывают дружеские отношения с Арменией, Грузией, Азербайджаном, Таджикистаном, Великобританией и Литвой. Там я научился делать выводы и определился со своей оценкой политики. Оценка проста – все политики одинаково врут для достижения своих целей. Каковы их цели? Какая разница, если они используют для их достижения грязные методы. Академия находится рядом с Крымским мостом на Парке Культуры. Это старинный особняк, построенный в девятнадцатом, кажется, веке. Здесь любят Горчакова, а Тютчева знают не как великого поэта, а как русского посланника в Австрии. Особенное отношение здесь к Чаадаеву. А какие мы устраивали жаркие танцы в дни праздников – вспоминаю и улыбаюсь. Только здесь стал возможен тот факт, что человек, предсказавший распад США на семь частей и подтвердивший эту гипотезу цифрами и духовностью (развитие американское нации), мог работать профессором и возглавлять кафедру информационной безопасности. Шутка ли. Мы готовили конференции, писали ноты, обсуждали войну в Ливии и ошибки ливийской дипломатии. Муамара Каддафи, это харизматичного дедушку на белом верблюде, который путешествовал по миру в своей палатке (даже в Кремль на встречу с Путиным он приехал в ней), как его было жаль. СМИ сделали его родным каждому русскому идиоту… Тут же, кстати, периодически, возникали из ниоткуда люди в штатском и вели вполне себе безобидные беседы, после которых становилось понятно, что дипломат – это, прежде всего, разведчик, а уж потом “голубь мира”, переговорщик и т.п.
Я, конечно, серьезно готовился к тому, чтобы работать в МИД, но… Судьба распорядилась иначе…
Как-то летом со мной рассталась девушка, с которой мы встречались два года. Я был подавлен. Было жарко и обидно. Москва казалась пыльной и жестокой. Именно тогда моя лучшая подруга Ленка позвала меня в Киев на концерт Земфиры. Поезд отправлялся с Киевского вокзала вечером. Предварительно мы договорились собраться в ближайшей пивной (она называлась “Пробка”). Я тогда жил на Кутузовском и потому отправился к месту сбора пешком. Мне нужно было пройти весь проспект, запруженный выхлопными газами и постоянным шумом. Солнце в зените парило так, что мои пыльные ботинки нагрелись как на сковороде. Подмышки вспотели, по спине текли теплые струйки… Пиво, вкусное холодное пиво и сто граммов водки к нему – вот, что я думал и, к чему стремилось мое умаянное московским летом тело.
Я вошел в пивную и сразу прищурился: после яркого света глаза получили отдых, а с ним наступила недолгая слепота. В дальнем углу сидели две девушки. Одна из них улыбнулась мне, потному, уставшему, толстеющему парню с разбитым сердцем и в пыльных ботинках. Так я в первый раз в жизни увидел мою будущую жену. Миниатюрная, красивая, улыбающаяся. Я подсел к ним. Оказалось, что мы едем вместе и, что они работают с Ленкой в одной компании. Я пошел в туалет, снял футболку, умылся, попрыскался дезодорантом, достал из походной сумки свежую рубашку, надел, пригладил волосы. В этот момент я понял, что что-то произошло – я хочу понравиться этой девушке. Этот что-то новое. Я вернулся к ним за стол уже другим человеком. Мы поболтали, освоились, заказали пива. Потом пришла Ленка, и мы всей веселой компанией погрузились в поезд.
Надо сказать, что я ничего не знал об Украине. Мое сознание почему-то рисовало мне людей, говорящей на каком-то извращенном диалекте русского языка и люто не любящих нас, русских. Оказалось, что украинский – язык певучий, даже ласковый, люди простые и по-русски понимают и говорят не хуже. Отношение самое доброе и приветливое. Это было еще до войны на Донбассе и отделения Крыма. Киев – красивейший европейский город. Крещатик – в сто раз шире и внушительнее нашей Тверской. Церкви и храмы, которые мы там посещали, расписывали Врубель, Васнецов и оттого православные образы напоминали иллюстрации к детским сказкам. Здание Министерства “Забуронних Дiл” приятно поразило своей архитектурой в советском стиле времен Сталина. Дом с горгульями – ну что тут говорить, классика. Днепр. Родина-мать. Мы, конечно, купили сало на Бессарабском рынке, конечно, пили горiлку. Я брал свою будущую жену за руки, и мы танцевали вальс под музыку, которую слышали только мы.… В киевском метро какой-то старик пел про черное море. Мы заказали перед концертом столик в ресторане “Курени”. Столько вкусного, я не ел ни до, ни после. Горилки было выпито столько, что на концерт мы еле дошли. Земфира зажгла. Зал стоял на ушах. На песне “Лондон” мы с Оксаной впервые поцеловались.
С того концерта прошло шесть лет. Мы поженились. Съездили в Европу. На концерт Земфиры в Вильнюс. Родили сына.
И вот я сижу в офисе. Вечереет. Накрапывает дождь. Я ищу своих толстосумов. Жена дома с ребенком. Что будет дальше? С Божьей помощью прорвемся.
Свидетельство о публикации №116033108022