Смерть...

Смерть в Огнев Яре Два и в Огнев Яре Один...
  Глухая  таинственная,  загадочная    и  суровая  тайга  приняла и  Настю,  и  Настину  семью,  и  много  других  бедолаг,  заброшенных  сюда  не  по  своей  доброй  воле,  и  не   волей   своей,   человеческой, от  бога  единственной  судьбы,-  а  неестественной,  грубой  и  жесткой  силой   государственной  жестокой  власти.
  Приняла  тайга  горе-переселенцев,  заброшенных   недобрыми  щупальцами   людей-пауков   во  власти,  которые   высасывали   жизненную  силу   из,   избитого  и  забитого  страхами  перед  войнами   и  репрессиями,  народа,   пытающегося   выжить  любыми  путями.  Приняла  тайга... И  уже  в  первую  суровую  холодную,  голодную  зиму  погребла  многих  в  свое  лоно,  в  землю  таежную.
  Несмотря  на  все старания, несмотря  на  ежедневный  непосильный  труд  в  тайге  на  благо  государства  и  за  те  крохи,  которые  не  могли   прокормить  ни  бедолаг-жертв  сталинского  режима,  ни   их  семьи,  пригнанные  в  тайгу  вместе  со  своими  детьми  с  узелками  и  узлами, в  которых  был  лишь  необходимый  минимум  одежды  и  утвари,   и  несмотря  на  их  утомительный  и  кропотливый  труд  по  строительству   теплых  изб  на  зиму, -  большинство  переселенцев,  в  первую  же зиму,  погибли.
  И  не  тайга  их  убила.  Их  убила  бесчеловечность   государственной  власти.
  Несмотря  на  истощение  от  голода,  несмотря  на  сильные  холода,-  люди  работали  в  тайге. Валили  лес,  Пилили...  Пилили...  Пилили.  И  голодали...
И  были  обречены.
  И  шутили  обреченные:
-  Лес  валить,-  не  сапоги  в  избе  чинить...
  Люди  умирали  от    истощения  и  от  болезней.  Они  голодали  изо  дня  в  день...
  Смерть  забирала  не  только   пожилых  и  малых,  но  и  молодых  и  крепких,  жилистых.
Еды  не  хватало.  Еды  просто  не было.
  Старались  выжить.  Еду  стали  готовить  из  всего.
Добавляли  к  опилкам  кору  деревьев, - варили  и  ели... Собирали  медунки,  пеканы,-  варили  и  ели.
  Брат  Насти,  Владимир,  работал  землемером.   Ему  18  лет.  Молодой  и  красивый, голодый  и  ослабленный    целыми   днями  ходил   в   тайге,  то  по  болотам,  то  по  сугробам,   и  дождь,  и  в  пургу.  Простудился...  Слег  и  умер  на  теплой  русской  печке,  поставленной  руками  своими,  и  руками  отца.
  Большой  удар   для  отца  и  матери,-  потерять  единственного  уже  взрослого  сына.  Большой  удар  для  сестренок,-  потерять  единственного,  доброго  и  заботливого,  веселого  и  трудолюбивого брата.
  У  Пелагеи  Ерофеевны  пропало  грудное молоко.  Младенец,  девчушка,   родившаяся  под  осень  в  палатке-шалаше, не  успевшая  познать  жизнь,-  умерла   в  тепле,  от  голода.  Еще  один  удар  для  всей  семьи.
  Смерть  шла  от  избы  к  избе... Страх  и  беспомощность  охватили  переселенцев.  Лишь  любовь  к  близким  и   страх  за  родных  и  еще  живых   сохраняли  их   терпение  и  покорность  навязанной   властями  судьбе.
  Горе  подломило  веру  в  святое,  веру  в  доброту  человеческой  сущности.  Уже  перестали  чувствовать  и  себя,  и  свою  боль... Слез  уже  не  было. 
 Пелагея  Ерофеевна  смотрела  на  железный  крест,  кусая  губы  и  опустив  глаза:
-  Спаси  Христос  дочерей  моих... Спаси  Христос...
  К  весне   полностью  вымерли  переселенцы,   построившие  и  обустроившие за  короткий  сезон  поселение  Огнев  Яр  Два.  Стояли   тоскливо  и  мрачно  пустые  избы,   обнесенные  и  заваленные  снегом. 
  Иногда  в  избы  умерших  заходили  еще  выжившие  в, еще  дышащем какой-то жизнью, поселении.  Ходили  выжившие  и  в вымершее  поселение  Огнев  Два.  Пытались  что-то найти  для  своего  выживания  в обездушеных  избах.  И  никто  не  думал  и  слова  не  сказал  о  мародерстве.  Выжить... Нужно  выжить. И  это  желание  свято.
  В  поселении  Огнев  Яр  Один,  и  в  Медведково  еще остались  люди...   Они  старались  жить  и  выжить. 
Скоро  потеплеет...  Будет  легче... Надежда  светила  огнем  потухающей    далекой  свечи. 
Ульяна  и  Настя   выбегали  из  избы  лишь  иногда  за  дровами,   в  шерстяных  носках  или обувая  большие  сапоги  умершего  брата.