Квартира

Он долго искал. Наконец (денег было всё меньше) снял первую попавшуюся, но зато прямо у метро. Это был сизый, не старый ещё панельный дом со странным количеством этажей – их было четырнадцать, хотя все дома рядом были шестнадцатиэтажными.

Квартира была явно гораздо старше дома, до боли однокомнатная, запущенная, с одной жёлтой и тремя белыми стенами, причём жёлтая навевала особую меланхолию, ибо вся была покрыта опасными бурыми пятнами. Стола не было. Стул тоже отсутствовал, так же, как и прихожая. Зато напротив кухонной стенки чудом крепилась к чему-то барная стойка. Удобно: на ней можно было осторожно завтракать (стоя), возможно, и ужинать, и гладить джинсы. А ещё в кухонном уголке стоял превосходный почти новый холодильник. В нём даже были продукты. Однако суть, характер и происхождение их ему так и не удалось никогда выяснить.

Он всегда мечтал о собственной плите и стиральной машине. Плиту нашёл в ящике – двухконфорочную, электрическую. Стиральной машины не было и не предвиделось. Всё равно её негде было бы поставить. Линолеум во многих местах вздулся и хлюпал под ногами. О ванной здесь упоминать вообще не стоит.

Словом, квартира была так же кошмарна, как и крошечна. Но! Хозяйка квартиры, которую он так никогда и не видел, явно когда-то баловалась рыбной ловлей и вытащила Золотую рыбку. Посему у квартиры было три неоспоримых достоинства:
Первое: она располагалась на десятом этаже.
Второе: в квартире было только одно окно, но зато во всю стену, и именно в ту, что надо - окно смотрело прямо на далёкую макушку Города. Лица Город не показывал. Прямо под окном (если не бояться и хорошенько высунуться, можно было почти прикоснуться к ним концом швабры) гордо росли  высокие деревья, стройные и красивые, как рождественские свечи.
Третье: шторы. Старые, из какой-то ныне уже неизвестной, но стойко искусственной ткани.  Они трогали до слёз клочками кошачьей шерсти, густо покрывавшей их сверху донизу, и умопомрачительным тёмно-красным цветом оттенка «бордель-бордо». Со свойственным ему ласковым цинизмом он сразу же назвал их нежным "Ассоль Левая" и "Ассоль Правая".

Окно было всажено  в деревянную раму с невообразимо сложной системой крючков и шпингалетов. Рама была перекошена, и когда ночью дул сильный ветер, окно само по себе открывалось и долго громко хлопало в ладоши.

Он ходил туда только ночевать. Придя домой, сразу раздевался, ложился на горбатый  диван (да, там ещё был диван), крепко зажмуривал глаза и старался представить себе снежного барса. Иногда это помогало, и он засыпал.

Он был хорошим человеком. Умел готовить плов, сочинял музыку, жалел животных, когда-то много читал. Иногда даже стихи. Не очень длинные. И не очень сложные. Собственно, у него был только один недостаток - вывихнутый большой палец на правой руке. Но это ведь можно простить.

Он ненавидел свою квартиру. Однажды по дороге с работы купил кактус и поставил его на подоконник. Но и это не помогло.


 
Нежеланный и неприкаянный,
Там, вверху, где звезды висят,
Над рекой и ночными трамваями
Мчится дом, куда окна глядят.
 
Вихрем смятый, дождем перечеркнутый,
Натыкается на провода.
Нелюбимый, вверх дном перевернутый,
Он несётся, не зная, куда.
 
Видно, сон нехороший приснился,
Или я ему надоел,
Но, стенами почувствовав ветер,
Он сорвался - и полетел.
 
Я найду его утром за городом,
Обниму, и задвину засов.
Мы уснем, завернувшись от холода
В алый бархат его парусов.