Мужайся, Лулу

Мужайся, Лулу, не выгорит ничего
кроме волос и простыни на балконе
красной в зеленый горох.
Они все уходят,
друг другу в затылок робенько
пряча нос.

Дремота вальяжна. В эркере тусклый свет,
сравнимый с последним вдохом больного тела.
Прохлада. С покатой крыши
весна слетела,
соседка строгает бывшему
винегрет.

Ты комом с горы вечности точно в рот.
Не видишь, как небо дергает за портьеры
и держит их,
чтоб тьма не сбежала первой.
От схватки на полотне проступает
пот:

плеяды сияющих капель, пайетки снов,
зовущие души покинуть родимый берег.
Тепло на груди,
то лапой чеширский кот
врачует тебя от груза земных
истерик.

Ты в белом, пешком по морю,
а пена дней
глотает, не разбирая больших и малых,
на улицах покосившихся фонарей,
в чарующих очертаниях концертных
залов.

Ты в белом. Морфей измучен.
На старт. Курок.
Все ластится пробуждение у порога.
Остаться здесь навсегда –
не твоя дорога.
Прости, дорогая, каждому личный срок.

Медовая ласка солнца.
В глазах нули.
Зеркальные блики роем в оконной нише.
Сухими губами шепчешь:«С’est tres joli»*
при виде весны,
взлетающей вновь на крышу.

_______________
* «С’est tres joli» (фр.) - Как это мило