Тебе, Люба

Я грущу, пишу посланье, Крутиной Любови,
Запечатаю в бутылку, каплю своей крови.
Место в море я запомню, как его забыть?
У меня морской характер, я не буду выть.

Холодом несёт с востока, параллель Шпица,
Нас качает одиноко, шторму нет конца.
Куролесят мысли - волны, как в последний раз.
Выпил я полштофа виски, что держал в запас.

Я, ежа, ракушку помню, ей давно  дарил.
Помню, как со всех свиданий с парка уходил.
Обнимались, ты дрожала, мне казалось странным.
Через много лет дошло, что я не был ранним.

Мне бы дрожь твою унять, приголубить сладко,
Но, я был всегда с добром, не хотелось гадко.
Все хотелось в розах, с мёдом, сделать в первый раз,
Что бы оба не забыли, божеский наказ.

Ласковая, словно кошка, в годы юности была.
Я заглядывал в окошко, где в бараке ты жила.
Остров, Днепр, благодать, запахи Херсона,
Только нам с тобою, Люба, не сиделось дома.

Стадион с бараком и закат зари.
Сколько лет с тех пор промчалось, ох, не говори!
Золотые волосёнки, на твоих руках,
Уходя с порта, я в море, говорил в стихах:

«Люба, Люба, дорогая, как все объяснить?
Ты была мне не чужая, мне хотелось выть.
Сам сломал я нашу долю, растворил в воде.
А теперь все раскаянья, в седой бороде.

Рисовал твои портреты, с думой единясь,
Мысли рвались, как газеты, колесом вертясь.
С комсомольского билета, фото я хранил,
А, когда спасали лодку, образ утопил...

Так не стало лика Любы, утонул в апрельский шторм,
Но остались твои руки, плечи, губы  и, потом,
Утопить не в силах память, никому дано.
Слава богу, наша память, не ушла на дно.

К берегу прибьёт бутылку, строки в ней письма,
Никогда вы не дарите, взяли, что со дна.
И ракушки не дарите, и нельзя ежа,
Ранят с моря атрибуты, как удар ножа.

Май, 1989г. 78 32N 23 17 E