Это было в Коканде Сибирский мальчишка вспоминает

1.   Узбекский плов


2.   Танковый  погост


3.   Салям  алейкум,  Коканд


4.   Неожиданная  проблема


5.   Утренний  визит


6.   Песня  из  кинофильма


7.   Мамин  локоток


8.   «Военная  азбука»


9.   Я научился  читать


10.  Землетрясение


Узбекский  плов

Откуда  я  беру  свои  стихи?
Вот  за  окном  в  листве  гнездо  воронье,
укрытое  от  хищников  лихих,
не  видное  для  взоров  посторонних.
За  ним  давно  я  тихо  наблюдал.
Но вот  и  время  в  августе пришло.
И  я  уже  нетерпеливо  ждал,
когда  же  птенчик  встанет  на  крыло.
Я  слышу,  как  «беседует»  мамаша
с  супругом  серым  о  своем  птенце.
А  он  в  ответ  крылом  усталым  машет
с  нехваткой  черных  перьев  на  конце…
……………………………………………….
Им  сверху  видно,  как  метлой  казенной
пылищу  поднимая  до  небес,
узбек  Ахмет,  батыр  неугомонный,
лишает  сна  весь  наш  второй  подъезд
Мы с  ним  недавно  встретились  в  подвале,
в  соседнем  доме.  Он  его  снимал
с  женой…  Они  меня  сердечно  приглашали
на  плов  узбекский…  Я  не  отказал…
Не  смог  я  отказать  призыву  сердца,
тепло  которого  запомнил  с  детских  лет.
Никто  ведь  не  откажется  погреться,
ступив  на  воспоминаний  теплых  след.
Под  сводом  полутемного  подвала
со  стенами  под  панцирем  ковров
меня  чета  узбеков  угощала.
И  главным  был  на  достархане… плов. 
Узбекский  плов! О,  ты  достоин  гимна,
в  котором  пышет  яростный  восторг.
В  тебе  слились  волшебно  и  незримо
и  жаркий  Юг,  и  сказочный  Восток!
Я помню  это  сверхгостеприимство,
наполненное  супердобротой.
Оно  не  знало  зла  и  лихоимства,
не  отступало  перед  беднотой.
Вернее,   бедностью  тех  лет  послевоенных,
которая  накрыла  всю  страну,
но  не  убила  в  людях  сокровенных
цветов души,  поистине  бесценных.
И  все-таки  имеющих  цену.
Цена  была  тяжелая  не  в  меру.
Война  оставила  глубокие  следы.
В  семье  узбека… друга… офицера
нет ничего, ну  кроме  лишь  воды.
Ее  в  арыке  под  айвой  хватает.
Ты  хочешь  пить?  И  тут  же  наливают.
Своих  детей  здесь  было  восемь  пяток.
Добавил к  ним  чужих  двойной  десяток,
избавив   от  блокадной  их  беды.
Да,  без  детей  узбеку  никуды!
Чтоб  нас  принять  на  уровне…  достойно,
вся  махалля  все,  что  могла  спокойно
к  Саиду-офицеру  принесла. 
Не  достархан,   а  скатерть-самобранка
перед  гостями  наяву  была.
Мы  вылезли  потом  из-за  стола,
как  будто  выползали  из-под  танка.
У  нас  троих  не  доставало  слов –
так  были  благодарны  мы  Саиду.
Я  вспоминаю  тот  узбекский  плов
в  гостях,  где  гостю  рады  лишь  для  виду.
Признаюсь,  я  совсем  не  удивился,
когда  Ахмет  передо  мной  открылся,
сказав,  что  знал  и  он  мою  семью.
Гостеприимную  историю  сию
услышал  он  от  офицера  деда.
- Народ  война  сплотила  и  Победа.
Два  офицера,  русский  и  узбек,
в  Коканде  встретились  -  два  фронтовика.
Мы  не  могли  семейство  кунака
не  встретить,  чтоб  запомнили  навек.
Гостеприимство  -  это  наше  кредо…
………………………………………….
Потом  из  ниоткуда  желтый  чайник,
большой  пузатый,   на  столе  возник.
А  в  памяти  моей  буквально  в  тот  же  миг
сюжет  возник.  И  вовсе  не  случайно.
Лихих  военных  лет  звонок  печальный.
тех  лет,  где  я  еще  детеныш,  не  старик…   

Танковый  погост

Откуда  я  беру  свои  стихи?
Сказать  конкретно  мне  довольно  сложно.
В  них  листьев  блажь  зеленая  ольхи,
которую  в  окно  увидеть  можно.
В  окно  я  вижу  круглое  гнездо.
Оно  пустое.  Значит,  вороненок
встал  на  крыло.  Но  мне  не  повезло -
не  видел,  как  он  вылез  из  пеленок...
……………………………………………..
Я  видел  детство.  Грай  вороньих  стай.
Сентябрь.  Наш  поезд  по  Турксибу  мчится.
В  окне  плывет  степной  унылый  край.
Нас  ждет  Ташкент  -  узбекская  столица.
Там  на  вокзале  встретит  нас  отец,
и  мы  в  Коканд  прибудем  наконец.
А  там  нас  ждет  уже  военкомат,
в  котором  дослужить  он  будет  рад,
долечивая  фронтовые  раны  -
война  права  качает  ветерану…
Ну  а  пока  наш  путь  -  сквозь  Казахстан.
Сплошная  степь.  Одни  горизонтали.
Целинные  безлесные  места.
Глаза  смотреть  на  это  уставали.
Но  вдруг…  себе  поверить  я  не  мог…
я  никогда  не  видел  столько  танков.
Вернее,  неподвижных  их  останков,
застывших  на   обочинах   дорог.
Но  здесь  в  степи  боев  ведь  не  бывало.
Бои  все  шли  за  Волгой,  на  Дону.
Под  Сталинградом,  Курском  их  немало
сырьем  «обогатило»  всю  страну.
На  этом  тихом  танковом  погосте
покоились  и  «звезды»,  и  «кресты».
«Кресты»  -  для  тех,  кто  шел  незваным  в  гости.
А  «звезды»  -  тем,  кто  к  нам  их  не  пустил… 

Салям  алейкум,  Коканд    

Откуда  я  беру  свои  стихи?
Мне  словно  кто-то  шепчет  их  с  похмелья.
Или  как  будто  воробей  из-под  стрехи
шуршит,  гнездо  готовя  к  новоселью...
………………………………………………
Отец  в  Ташкенте  ночью   нас  встречал.
Мы  тут  же  в  электричку  заскочили.
Коканд…  Коканд…  Наш  солнечный  причал
в  долине  Ферганы.  Два года  мы  там  жили.
Фронтовику  приказ  -  хоть  год,  но  дослужить!
Коканд.  Военкомат.  Начальник  третьей  части.
И  нам  втроем  настало  время  жить,
под  знойным  солнцем  строя  свое  счастье…
Военкомат  -   кирпичный  ханский  дом  -
краснеет  огороженным  квадратом.
Его  ворот  узорчатый  проем  -
под  взором  часового  с  автоматом.
Я  каждый  раз,  идя  мимо  него,
невольно  тоже  в  струнку  выпрямляюсь
и  в  меру  пониманья  своего
в  ответ  его  приветствовать  стараюсь.
Он  стал  меня  как  друга  привечать,
свой  автомат  потрогать  разрешая.
И  как  приятно  было  мне  узнать,
что  он  земляк  мой,  родом  он  с  Алтая.
Мы,  ребятня  послевоенных  лет,
друзьями  становились  с  первой  встречи.
Что  из  Коканда  дворник  наш  Ахмет,
узнал  я  ненароком  в  этот   вечер.
- Наш  дом  саманный  был  наискосок
от  вас -  от  дома  горвоенкомата.
Мой  дед  с   отцом  твоим  на  волосок 
от  смерти  были  много  раз  в  солдатах.
И  твой  отец  про  деда  не  забыл.
Ведь он,  пока  вы  рядом  с  нами  жили,
продукты,  как  кунак,  нам  приносил.
И  мы  про  это,  знаешь,  не  забыли.
А  знаешь,  сколько  дед  имел  детей?
Аллах  хвалиться  не  велит.  Скажу,  ну  ладно:
Он к четверым  своим  прибавил  без  затей
десятерых  «шкилетиков»  блокадных.
Мой  дед  с  твоим  отцом  кормили  их.
И  эти  дети  стали   нам  родными.
Сегодня  с  высоты  годков  моих
я  помню…  помню  каждого  их  имя.
- Постой,  Ахмет,  ну  что  ты  говоришь?
Они  же  не  одно  с  тобою  племя.
Ты  на  два  поколенья  отстоишь.
Тебя  в  проекте  не  было  в  то  время!
- О  аксакал!  Снега  твоих   волос
мне  разум-то  еще  не  перекрыли.
Не  раз  встречаться  с  ними  мне  пришлось - 
они  в  Коканд  дорогу  не  забыли.
…………………………………………….
О  время,  как  же  быстро  ты  прошло.
Как  много  вобрала  пространства  чаша.
Сегодня  с  вороненком  на  крыло
я  вновь  встаю,  припомнив  детство  наше.
Ты  видишь  -  я  уже  и  аксакал.
По-тюркски  значит  -  я  белобородый.
О  память,  как  вернуть  те  годы,
когда  мне  мир  приоткрываться  стал…
 
Неожиданная  проблема
 
Откуда  я  беру  свои  стихи?
Они  итог  игры  воображенья.
Они  как  свежий  ключ  в  камнях  сухих.
Попробуй  запретить  ему  движенье!
Вот  так  и  память  слабеньким  ключом
пробьет  в  твоем  сознании  дорожку.
И  в  детство  открывается  окошко,
когда  нам  все  бывало  нипочем...
……………………………………………...
Я  всем  гостям,  знакомым  и  не  очень,
ну  в  общем  всем,  кому  душой  я  рад,
показываю  как  бы  между  прочим 
тот  старый  снимок,  словно  экспонат.
Я  видел  -  мама  плачет  почему-то.
Никто  из  взрослых  выходным  не  рад.
Отец  мой,  не  теряя  ни  минуты,
мать  чмокнул  и  бегом  в   военкомат.
Тогда  мне  было  годик  и  полгода.
Всего-то!  Но  в  конце  войны,
когда  орденоносную  пехоту
встречали  жены,  радости  полны,
я  был  уже  почти  что  пятилетний,
худющий,  прыткий  маменькин  сынок.
Подумай  сам,  читатель,  и  ответь  мне:
стать  «конкурентом»  мне  отец  не  мог?
Ведь  я  привык  к  тому,  что  каждый  вечер
мне  перед  сном,  на  самый   на  чуток,
она  в  ладошку  мне  свой  локоток
сует  привычно,  обнимая  крепче.
И  сказочку  на  ушко  шепчет  мне.
Ее  дослушиваю  я  уже  во  сне.
Ну,  а  в  Коканде  этого  не  стало.
Я  оказался  мамочкой  забыт.
Она  меня  укроет  одеялом,
погладит,  чмокнет.  Все.  Ребенок  спит.
А  я  не  спал.  И  было  не  до  сна  мне.
А  где  же  сказка?!  Где  же  локоток?!
Их  шепот жаркий  бил  мне  в  уши  камнем,
а  мамин  смех  стучал  как  молоток.
Я  понимал,  что  папа  -  это  папа.
Я  понимал,  что  трое  нас  -  семья.
Но  воспринять  не  мог  спокойно  я,
когда  не  я  на  мать  накладываю  лапу.
Бессонницею  стал  страдать  мальчишка.
Ну  разве  он  по-детски  ведать  мог,
что  о  любви  соскучились  все  слишком,
что  за  родителей  возрадовался  Бог.
Прости  меня,  читатель  мой  любимый,
но  после  той  разлучницы-войны
возврат  отцов,  живых  и  невредимых,
для  сыновей  и  дочерей  родимых
проблемой  стал  большой  величины…

Утренний  визит

Откуда  я  беру  свои  стихи?
Откуда-то  берутся,  без  сомненья.
Причем,  диктуют  сами  настроенье,
как  терпкие  бодрящие  духи.
И  погружаясь  в  эту  атмосферу,
я  берегу  всплывающий  мотив,
его  каскадом  слов  обогатив,
конечно,  чувств  и  мыслей  моих  в  меру.
В  стихах  моих,  прошу  у  вас  вниманья,
вам  не  найти  пустых  высоких  слов.
Пусть  претворятся  ваши  пожеланья.
Об  этом  всех  святых  просить   готов.
Себе  же  попрошу  я  без  стесненья:
пускай  в  душе  пылают  вновь  и  вновь
лишь  три  свечи  -  созвездье  вдохновенья…
мои  Надежда,  Вера  и  Любовь!
……………………………………………..
Однажды  утром,  пока  еще  все  спали,
я  встал,  оделся,  выскользнул  за  дверь.
Мои  глаза  кого-то  очень  ждали.
И  мозг  мой  знал,  что  делать  мне  теперь.
Военкоматский  дом  был  двухэтажный.
В  нем  кабинетов  было…  ну  не  счесть.
Но  я  узнал,  который  самый  важный.
И  вот  к  нему  я  должен  был  пролезть.
Я  по  ковру  пустынным  коридором
добрался  к  двери,  очень  нужной  мне.
Мой  тихий  стук  казался  перебором
в  густеющей,  как  туча,  тишине.
- Войдите!  -  слышу  голос  военкома.
Полковник  был  по  дому  наш  сосед,
с  моим  отцом  по  фронту  был  знакомый.
Соседей  лучше  не  было  и  нет.
Увидев  у  дверей  меня,  мальчишку,
поднялся  сразу,  подошел  ко  мне.
- Ну,  ты  даешь!  Поднялся  рано  слишком.
Ты  посмотри  -  ведь  темнота  в  окне.
Тут  у  меня  скопилися  делишки,
часа  за  два  их  разгребу  вполне.
Ну,  пять  минут,  я  думаю,  нам  хватит.
Что  у  тебя  серьезного  стряслось?
У  мамы  как  там  со  здоровьем,  кстати?
С  давленьем  все  нормально  обошлось?
Его  спокойный  голос  басовитый,
его  приятный  дружественный  взгляд
меня  настроили  на  разговор  открытый -
как  меж  собой  мужчины  говорят.
Я  рассказал  полковнику  подробно,
почувствовав  симпатию  его,
о том,  что  жить  мне  стало  неудобно
и  трудно,  сам  не  знаю  отчего.
Наверно,  потому  что  папа  с  мамой
совсем  ночами  перестали  спать.
Хихикают,  шушукаются  в  самый 
момент,  когда  пора  мне  засыпать.
Скажите,  разве  офицер  военный
у сына  может  маму  отбирать?
Пускай  и  петь  умеет  он  отменно
и  на  баяне  здорово  играть…
Я  сообщил  спокойно,  деловито
про  сказки  мамы  и  про  локоток.
Смотрел  я  на  полковника  открыто,
как  на  старшого  младшенький  браток.
Полковник  был  серьезен  до  предела.
Вот  только  покраснел  он,  словно  рак.
И  слушал  меня  как-то  обалдело.
А  выслушав,  промолвил  тихо:  - Так.
Спасибо,  что  доверился  мне,  Слава.
Проблему  ты  серьезную  поднял.
Я  обещаю  -  на  отца  управу
найду.  Увидишь,  не  пройдет  и  дня…   

Песня  из  кинофильма
(«Темная  ночь»)   

Откуда  я  беру  свои  стихи?
Если  честно,  точно  я  не  знаю.
Бывает,  их  во  сне  запоминаю
как  модный  интересный  новый  хит…
……………………………………………………    
Я  вспомнил  песню  в  фильме  «Два  бойца».
Его  мы  в  горсаду  сто  раз  смотрели.
А  на  сто  первый  мы  с  Бернесом  пели.
И  петь  готовы  были  без  конца.
Мы  эту  песню  пели  темной  ночью
семейным  трио  по  пути  домой.
Отца  и  маму  эта  песня  очень
сближала  прошлым,  связанным  с  войной.
Да,  вот  такими  темными  ночами
под  пенье  пуль  в  такой  же  тишине,
как  в  этой  песне,  теми  же  словами
о  сыне  думал  он  и  о  жене.
О  маме,  значит.  Ну  и  обо  мне.
Комбат  так  отдыхал  между  боями.
А  маме  вспоминался  снова  Томск.
Медпункт  в  бараке  длинном  заводском.
И  немец  с  сахаром,  исчезнувший  потом. 
И  медсестра  медпункта  тетя  Лиза.
И  конюх  Степа,  верный  ей  супруг.
Их  хлеб  и  молоко  как  бы  сюрпризом
в  моем  меню  оказывались  вдруг.    
Чета  Галибиных…   Я  знаю  -  у  отца 
любовь  к  ним  сохранилась  до  конца.
Да,  к  ним,  не  бросившим  его  семью.
Семью  ушедшего  на  фронт  бойца.
Чужих  любил.  Но  не  родню  свою.
Галибины  ему  всегда  роднее  были.
За  эту  верность  и  они  его любили.         
И  я  с  ним  был,  конечно,  солидарен -
за  хлеб  и  молоко  их  благодарен.    
Уже  полвека  как  они  ушли.
Но  мы  с  отцом  забыть  их  не  могли.
Студентом  я  в  гостях  у  них  бывал,
когда  я  в  Томск  на  лето  приезжал.
Я  был  согрет  их  добротой  сердечной.
Как  Солнце  теплой.  И  такой  же  вечной.
Был  крепкий  чай.  Клубничное  варенье.
И  связанное  с  прошлым  настроенье.
Я  чувствовал  -  за  этих  старичков
всю  жизнь  свою  без  слов  отдать  готов…
…………………………………...
Читатель,  я  давно  уже  седой.
Вся  жизнь  моя  испытана  бедой.
В  нее   была  низвергнута  страна.
У  той  беды   название  -  война.
Ей  нынче  ровно  семь  десятков  лет.
Я  вспоминаю  песни  той  куплет,
которую  мы  пели  всей  семьей
в  Коканде  ночью  по  пути  домой.
И  наше  трио  слушала  Луна.
И  ночь  была  как  в  песне  той  темна.
И  пенье  пуль  звучало  за  спиной
моей  семьи,  обжегшейся  войной…

Мамин  локоток
 
Откуда  я  беру  свои  стихи?
Из  слов  простых.  Как,  по  Бажова  сказу,
невзрачный  горный  камень  малахит
преображается  в  прекраснейшую  вазу.
Я  с  детства  чудной  вязью  слов
обычных  восхищался.  Как  Данило-мастер
заворожен  и  все  отдать  готов
был  ради  «малахитной»  своей  страсти...
………………………………………...
Уже  захлопнув  дверь  военкомата,
я  вздрогнул  так,  как  будто  грянул  гром.
Там  хохотом…  ну  как  из  автомата
«отстреливался»  бедный  военком.
Ну,  а  на  завтра,  как  бы  между  прочим,
спросила  мама,  мне  скормив  обед:
- Ты   говорил,  что   прогуляться   хочешь
в   горсад.   Сегодня  там  мультфильмов  нет?
Вот  тебе  деньги.  Нынче  ты  богатый.
Базар,  если   захочешь,  посети.
Тебе  всегда  же  было  интересно
ходить  туда  со  мною  в  день   воскресный.
А  кстати,  где  японские  солдаты
кладут  сейчас  трамвайные  пути?
Ведь  ты  же  с   ними,  помню,  подружился.
И  даже  офицер  к  тебе  привык.
Ты  же  хотел,  чтоб  ваш  контакт  продлился.
И  даже  изучаешь  их  язык.
Ну  вот  и  продолжай  благое  дело.
Ведь  ты  детишек  им  напоминаешь,
о  доме  чаще  думать  заставляешь.
Я  похвалить  тебя  давно  хотела.
Ну  думай  сам.  И  поступай,  как  знаешь...
Да,  как  сейчас  я  вижу  тех  японцев.
Их  офицер  в  мундире  желтоватом
перчаткой  хлещет  по  щекам  солдата,
размахивая  саблей  странноватой.
Пришелец  из  страны,  в  которой   солнце
убито  было  атомным  закатом.
Я  помню  грусть  японских  тихих  песен,
журавликов  бумажных  белый  цвет.
Я  чувствовал,  как  мир  вокруг  чудесен,
но  осознал  спустя  десятки  лет…
Короче,  признаюсь  тебе,  читатель -
отныне  я,  закончив  свой  обед,
своих  карманных  денег  обладатель,
мог  изучать  Коканд  и   белый  свет.
А  вечером,  довольный  и  уставший,
ложась  ко  сну,  своих  не  чуя  ног,
держал  в  ладошке  за  войну  мне  ставший
необходимым  мамин  локоток…

«Военная  азбука»
   
Откуда  я  беру  свои  стихи?
Особо  мне  не  нужно  напрягаться.
Как  борозды  на  поле  от  сохи -
они  в  душе  умеют  прорезаться.
Все  реже   я  включаю  телеящик,
вхожу  в   него  лишь  ради  новостей.
Добра  в  них  мало,  зло  все  злей  и  злей.
Вот  я  и  вырубаю  его  чаще.
Однако  день  без  утренних  газет
как  старый  репортер  не  начинаю.
Мне  открывался  грамотности  свет
с  «Военной  азбуки».  Я снова вспоминаю…
………………………………………….
Любовью  к  книгам  я  обязан  маме.
В  библиотеках  стали  мы  свои.
Отца  с  его  военными  делами
нам  заменило  чтенье  на  двоих.
Бывало  так  -  мне  мама  вслух  читала
Толстого,  Лермонтова,  Пушкина  и  Фета.
А  я  сидел,  прикрыв  глаза  от  света,
И  слушал.  И  душа моя  витала…
Но  вот  однажды  к  нам  в  «избу-читальню»
отец  пришел  пораньше  на  обед.
Принявши  вид,  что  нет  его  печальней,
дожевывая   мамин  винегрет,
он  мне  шепнул:  -  Послушай,  Буратино!
Я  вижу,  что  ты  книги  обожаешь.
Мне  жаль  тебя  -  печальная  картина.
Ты  что,  их  лишь  на  слух  воспринимаешь?
А  в  школу  тоже  с  мамочкой  пойдешь?
Тебя  ребята  сразу  же  осудят.
Тебе  и  самому  же  стыдно  будет
за  то,  что  в  класс  неграмотным  войдешь.
Так  вот,  как  командир  задачу  ставлю.
Три  дня  на  размышления  даю.
Тебе  я   «Азбуку  военную»  оставлю.
Проверю  выполнение  в  строю.
Вы  с  мамой  встанете  по  стойке  «смирно».
Тебе  дам  текст -  придется  зачитать.
У  дома  территория  обширна.
Не  стоит  про  соседей  забывать…
И  он  ушел,  сменив  печаль  на  юмор
в  своих  глазах  и  в  уголочках  губ.
А  я,  тебе  признаюсь,  чуть  не  умер,
поспешно  доедая  мамин  суп…

Я  научился  читать

Откуда  я  беру  свои  стихи?
Я  открываю  памяти  просторы.
Раскидывая  насыпи  трухи,
я  расчищаю  в  детство  коридоры.
О  память!  Словно  Ариадны  нить,
меня  ведешь  сквозь  множество  преград.
Ну  как  мне  без  тебя  соединить
и  гул  тайги,  и  южных  гор  парад?
…………………………………………………
И  что  вы  думаете?  Дни  стрелой  летели.
Я  продырявил  «Азбуку»  до  дыр.
Но  буковки  упрямо  не  хотели
в  словах  представить  мне  военный  мир.
На  третий  день  после  бессонной  ночи,
когда  и  завтрак  в  горле  застревал,
заметил  я,  что  из  отдельных  точек
мой  глаз  словечко  вдруг  образовал.
Я  не  поверил,  снова  присмотрелся.
Под  буквой  А  рисунок  -  «автомат».
Под  буквой  Б  мне  «броневик»  виднелся.
Но  не  рисункам  -  я  словам  был рад!
Под  буквой  В  я  прочитал   «винтовка».
Под  буквой  Г  -  «граната»  прочитал.
Мужчине  вроде  хвастаться  неловко,
но  я  тут  хвастунишкой  чуть  не  стал!
- Мамулечка,  ведь  я  теперь  не  слушать
стану  книги  -  я  буду  их  читать!
И  утруждать  тебя  не  стану.  Лучше
к  себе  начну  я  книги  приручать…
А  вечером,  волнуясь,  даже   слишком,   
мы  с  мамой  всем  соседям  у  крыльца
прочли  «Приказ  о  грамотном  мальчишке»,
полученный  от  моего  отца…
…………………………………………….
Сегодня  в  городской  своей  квартире,
в  которой  полок  с  книгами  не  счесть,
я  счастлив  видеть:  в  этом  сложном  мире
есть  и  Любовь,  и  Книги  тоже  есть!

Землетрясение

Откуда  я  беру  свои  стихи?
Их  мне  несут  ветра  моих  скитаний,
с  души  срывают  пласт  пустых  признаний,
слетающий  потоком  шелухи.
Вновь  под  ногами  гул  толчков  глухих.
Вновь  слышу  треск  качающихся  зданий.
Землетрясение…  Экран  из  белой  ткани
в  клочки  разорван  натиском  стихий.
Жизнь  разнесло  на  мелкие  штрихи
из  впечатлений  и  воспоминаний.
Но  как  же  крепко  держит  память  детства
все,  что  составит  лет  моих  наследство.
Пока  я  жив  -  мне  это  не  забыть,
поэтому  поэме  моей  быть.
Я  вижу  здесь  надежный  показатель.
И  это  ты,  любимый  мой  читатель.
Ты  одарил  меня  своим  вниманьем  -
с  тобой  делюсь  своим  воспоминаньем.
Мечтаю  я  о  том,  чтоб  мое  слово
легло  мазком  на  полотно  Брюллова.
Его  шедевр  «Последний  день  Помпеи»
к  той  ночи  отношение  имеет.
Ту  ночь  в  Коканде  вспоминаю  снова.
…………………………………………
Ферганской  долиной  шагает  весна,
Коканд  как  крылом  накрывает  она.
И  город  затих,  погрузившийся  в  сон.
В  маршрутах веков  пробирается  он.
Что  снится  ему  в  эту  темную  ночь?
Мне  Клио  и  здесь  захотела  помочь.
- Ты  знаешь,  по-моему,  нынче  в  обед
он  вправе отметить  две  тысячи  лет.
Да-да,  ты  не  смейся,  ведь  я  не  шучу.
Давай  на  верблюде  тебя  прокачу.
Подай  свою  руку,  садись  за  спиной.
Мы  шелк  из  Китая  везем  под  луной.
Днем  знойное  солнце  сожжет  караван,
поэтому  днем  разбиваем  мы  стан
и  дремлем  под  сенью  походных  шатров.
Ты  ночью  брести  по  барханам  готов?
Гордись,  ты  открыл  для  Европы  -  Восток.
Да,  шелковый  путь  и  велик,  и  далек.
Опасностей  цифра  на  нем  велика,
но  жаждет  Европа  одеться  в  шелка!
В  Коканде  привал.  Из  Европы купцы
спеша  разбирают  себе  образцы.
Шелк  оптом  берут.  За  ценой  не  стоят.
В  Европе  их  прибыль  взлетит  во  сто  крат.
Сказав  про  Великий,  про  Шелковый  путь,
смотри,  про  Коканд  помянуть  не  забудь.
Прекраснее  места  он  выбрать  не  мог -
в  Ферганской  долине  сошлись  сто  дорог…
И  Клио,  увлекшись,  рассказ  повела
о  том,  как  в  Коканде  сложились  дела.
Родился  Коканд  на  восходе веков
из  кучки  саманных  простых  кишлаков
в  низовьях  речушки  с  названием  Сох.
Сады  и  поля  здесь  спланировал  Бог.
По-русски  он  Бог,  а  по-тюркски  Аллах.
Себя  он  не  сдерживал  в  добрых  делах,
но  с  тряской  земной  он  прокол  допустил.
Я  эту  ошибку  ему  не  простил.
Всю  жизнь  я  живу,  за  людей  беспокоясь,
узнав,  что  под  ними  -  сейсмический  пояс.
Ташкент.  Ашхабад.  Бухара.  Андижан.
Коканд.  Ведь  под  ними  в  земле  ураган.
Я  помню,  хоть  дожил  до  белых  волос,
тот  ужас,  что  в  детстве  познать  довелось.
Но  экскурс  в  историю  я  продолжаю.
Я  Клио,  по  правде  сказать,  уважаю…
Вот  от  Бухары  отошла  Фергана.
Столицей  Коканд  объявила  она.
«Приятный»,  «прелестный»  -  такие  слова
про  древний  Коканд  разносила  молва.
Как  Феникс  из  пламени  он  восставал.
Чингиз  и  Тимур…  после  них  лишь  развал.
И  местные  ханы,  дорвавшись  до  власти,
вели  себя  хуже  подземной  напасти.
Но  лишь  при  Норбуте  (был  хан  и  такой)
Коканд  наконец  обретает  покой.
Норбута  соседей  пресек  хулиганство,
расширив  границы  Кокандского  ханства.
Дворец-цитадель  -  по  узбекски  урда  -
здесь  хан  Худояр  возводил  навсегда.
Конечно,  не  сам,  а  руками  умельцев.
Но  их  мы  не  помним  -  мы  помним  владельцев.
Читатель,  ведь  мне  довелось  осмотреть
и  этот  прекрасный  дворец,  и  мечеть,
в  которой  по  пятницам  магометане
приносят  молитву…  как  все  мусульмане.
Бродил  по  Коканду  я,  мир  познавая,
красоты  Востока  душой  принимая.
А  вечером,  в  койке,  не  чувствуя  ног,
я  мамин,  в  ладошке,  сжимал локоток.
О,  древний  Коканд,  я  влюблен  в  тебя  с  детства.
Богатство  и  бедность  -  простое  соседство.
Саманные  сакли,  дувалы,  арыки.
Базара  восточного  звонкие  крики.
Пурга  ароматов.  Самум  впечатлений
от  дынь,  шашлыков,  винограда,  солений,
урюка,  джюды,  ишаков  и  верблюдов.
От  пчел  и  от  мух,  что  летают  повсюду,
халатов  цветных  на  плечах  аксакалов,
фигур  в  парандже,  здесь  которых  немало,
проворных,  в  грязи  и  лохмотьях,  мальчишек.
Их  после  войны  здесь  был  явный  излишек.
Я  помню  отца  опечаленный  взгляд,
когда  он  глядел  на  голодных  ребят.
Не  знал  я  тогда,  а  узнал  лишь  потом,
что  этих  сирот  уже  ждал  детский  дом.
Мне  жаль  было  брошенных  этих  детей.
Я  маме  с  отцом  предложил  без  затей:
- Родители,  как  бы  нам с  духом  собраться?
Из  этих  грязнуль  подберите  мне братца
или  сестренку.  Отмоем,  откормим.
Я  буду  любить  их.  И  будет  все  в  норме…
Тут  предки  мои  друг  на  друга  взглянули
и  тут  же  с  базара  домой  повернули.
А  дома  был  трудный  потом  разговор.
Да, трудный.  Я  помню  его  до  сих  пор.
Отец  говорил.  Да  и  мать  не  молчала.
Сейчас  понимаю…  Душа  их  кричала.
Итог  разговора  был  необходим
как  мне,  так  и  им  -  "Мы  сестренку  родим!"
Не  знаю,  случайно  ли  выпала  карта -
сестренку  8-го  родили мне Марта.
Но, правда,  всего лишь  два года прошло,
прежде  чем  стукнуло  это  число.
Читатель,  признаюсь  тебе  без  кокетства:
сестра  мне  порядком  испортила  детство.
Повсюду  за  мной,  словно  хвостик,  моталась.
Порой  и  подраться  мне  не  удавалось.
Она  с  кулачонками  шла  на  "врагов",
пугая  ребят  из  других  округов.
Короче,  родители  слово  сдержали,
когда  мое  детство  сестрой  "нагружали".
Нам  волосы  с  ней  побелил  суховей.
Поднять  довелось  ей  троих  сыновей.
На  встречу  с  ней  в  Томск  тороплюсь  я  всегда.
С сестрой  меня  не  разлучили  года.
Два  "землетрясения"  мы  пережили,
когда  мы  родителей  с  ней  хоронили.
Ведь  ради  нее  мы  Коканд  покидали
все  тем  же  Турксибом,  каким  приезжали.
И  как-то  так  вышло,  но  землетрясенье
мы  не  вспоминали...  ну  ни  на  мгновенье.
Вновь  поезд  нас  вез  по  степям  Казахстана,
бескрайним,  безлюдным  в  глазах  мальчугана.
И  только  однажды  мой  взор  оживился,
где  танков  погост  мне  когда-то  открылся.
Там  стаи  вороньи  все  так  же  метались.
Все  так  же  вороны  друг  с  дружкой  ругались.
От  кладбища  танков  осталась  лишь  тайна.
Наверно,  металл  их  пошел  на  комбайны.
Про  март  не  случайно  я  здесь  вспоминаю.
Ведь  в  марте  Коканд  затрясло… намекаю.
Весна  началась.  Март  приносит  тепло.
Хоть  снега  и  не  было,  все  потекло.
Зимой  раза  два  здесь  снежок  выпадал.
И  южный  Коканд  от  восторга  рыдал...
В  ту  ночь  очень  долго  не  мог  я  уснуть.
Хотелось  мне  воздуха  глубже  вдохнуть.
Вновь гипертонический  приступ  у  мамы -
паук  ей  свалился  на  голову  прямо.
А  военкому  на  службе  погон
чуть  не  проткнул  в  темноте  скорпион.
Отец  незаметно  от  мамы  кряхтел -
что  раны  болят,  говорить не хотел.
За стенкой  никак  не  стихал  ребятенок.
То  вскрикнет,  то  пискнет,  как  будто  цыпленок.
Лошадки  на  конном  дворе  взбунтовались.
Коровы  доиться  и  пить  отказались.
Сороки  и  голуби  громко  галдели  -
как  будто  сказать  нам  о  чем-то  хотели.
А  крысы  и  змеи  бурлящей  рекой
шоссе  перекрыли  преградой  такой.
И  вдруг  все  затихло,  как  перед  грозой.
Мне  глаз  и  сейчас  прошибает  слезой.
Два  года  спустя,  то  есть  в  48-ом,
Застыл  Ашхабад  в  ожиданье  таком.
И  в  эти  часы  два  седых  аксакала
возникли  в  горкоме  -  не  много,  не  мало.
Их  принял,  как  водится,  сам  секретарь.
Он  встретил  их  так,  словно  подданных  царь.
- Я  слушаю  вас… -  важно  проговорил.
Ответ  аксакалов  его  удивил.
- Прости  нас,  начальник,  что  мы  отрываем
от  дел тебя  важных...  Мы  все  понимаем.
Но  мы  к  тебе  с  делом  сверхважного  рода.
Народу  бедой  угрожает  природа.
Аллах  посылает  нам  предупрежденье, 
чтоб  люди  готовились  к  землетрясенью.
По  радио  нужно  бы  им  объявить,
что надо  на  улицы  всем  выходить.
Кому  от  стихии  захочется  сгинуть?!
Поэтому  лучше  бы  город  покинуть.
Беда  приключится,  мы  думаем,  ночью.
Народ  тебе  верит.  И  мы,  между  прочим.
Аллах видит  все...  Аксакалам  поверь.
Открой  же  к  спасению  города дверь.
А  мы  возвратимся  к  себе  в  кишлаки.
Без  дела  сидеть  нам  сейчас  не  с  руки.
- Откуда  вы  знаете  все,  старики?
- А  норы  покинули  все  пауки.
И  все  скорпионы.  И  все  червяки.
И  змеи,  и  ящерки.  Даже  сверчки.
И  даже  кроты  выползают  из  нор.
Да,  вот  еще  -  шелест  доносится  с  гор.
Туркмены  давно  хорошо это  знают  -
так  горы  нам,  людям,  беду предвещают…
- Спасибо,  учту  ваши  все  наблюденья.
Мы  городу  скажем  про  землетрясенье…
Но  дверь  за  гостями  еще  не  закрылась,
а  все,  что  сказали  они,  позабылось.
Напрасным  был  их  судьбоносный  визит.
Тупость  властей  через  годы  сквозит.
В  жертву  ей  был  Ашхабад  принесен.
Лишь  третий  из  троицы  каждой  спасен.
Взрослые  не  успевали  проснуться.
Детишки  от  сна  не  успели  очнуться.
Первым  толчком  был  удар  в  9  баллов -
и  спящего  города  как  не  бывало.
Пошли  чередой  за  толчками  толчки.
И  кто  был  умней?  Секретарь?  Старики!
Груды  развалин  рядами… рядами…
Солдатики  их  разбирали  руками.
Машины,  конечно,  потом  подошли.
Но  поздно...  в  живых  никого  не  нашли.
Город  накрыла  плитой  тишина.
О  смерти  его  не  узнала  страна.
Лишь  годы  спустя  разошелся туман.
Прочел  я  Карелина  классный  роман.
«Классный»  в  том  смысле,  что  кровью  написан.
Изданы  сборники  горестных  писем.
И  для  меня  это  -  горький  сюжет.
Города  смерть  превратили  в  секрет.
Кому  это  нужно?  Не  людям  -  я  знаю!
Секретность  такую  и  я  отметаю.
Но  знаю  -  в  народе  растет  настроение
устроить  чиновникам  землетрясение.
Пусть  воля  народа  им  будет  слышна.
Нуждается  в  правде  родная  страна.
Секреты  нужны  тем,  кто  людям  не  верит.
Ну  Бог  им  за  все  полным  весом  отмерит.
Я  предкам  своим  отбиваю  поклоны.
Сибирские  гены  на  правде  мешёны.
Жил  правдой  до  смертного  часа  мой  дед.
Помог  он  нащупать  мне  правильный  след…
Коканд  тоже  спал,  чтобы  ночью  проснуться.
Ему  предстояло  в  реальность  вернуться.
Да,  хватит  гулять  по  столетьям  -  пора
и  встряхнуться.  Быстрей  со двора!
Подальше   от  стен,  на  открытое  место.
Стихия  сильна,  но  и  мы  не  из  теста.
Я  с  первым  толчком  открываю  глазенки.
Родители,  где  вы?  Сплошные  потемки.
Отец  матюгнулся  впервые  при  мне.
Стекло  от  толчков  вылетает  в  окне.
- Славка,  на  улицу!  Анна,  за  мной!
Простыни  всем  захвати  по  одной.
Хоть  ночь  на  дворе,  нагишом  неудобно.
В  простынках  мы  римлянам  будем  подобны.
На  кладбище  нам  рановато  спешить.
Мы  эту  трясучку  должны  пережить.
Все  будет  нормально…  Быстрее,  быстрей…
Мы  вырвались  пулей  на  двор  из  дверей.
И  вот  мы  в  толпе  полуголых  соседей.
В  ночи  все  похожи  на  сонных  медведей.
Все  в  шоке,  но  нет  ни  психоза,  ни  крика.
- Наряд  к  арсеналу!  Фонарь  захвати-ка.
Вспомнил  отец  фронтовую  привычку.
Между  толчками  провел  перекличку.
Солдатиков  быстро  развел  по  постам.
Женщин  с  детьми  рассадил  по  местам.
Все  офицеры  ему  подчинялись.
Приказы  безропотно  все  выполнялись.
Все  успокоились  и  подтянулись,
как  будто  военные  будни  вернулись.
Военкомат  стал  похожим  на  крепость.
А  эти толчки…  они  просто нелепость.
Людей  перестала  страшить  темнота.
Уже  не  боялись  они  ни  черта.
Все  были  уверены  -  живы  мы  будем.
Отец  между  делом  внушил  это  людям.
Маме  на  ушко  о  чем-то  шепнул
и  в  темноту  незаметно  шагнул.
Вот  этот  отцовский  нежданный  побег
на  днях  объяснил  мне  наш  дворник-узбек.
- Ты  знаешь,  у  нас  был  домишко  приличный.
Из  глины  с  соломой,  ну   антисейсмичный!
Папаша  твой  вместе  с  бабаем  Саидом
его  обвязали  канатом  солидным.
Канат  не  канат,  но  уж  кабель-то  точно
сплетенный  из жил  металлических  прочных.
Они  им  домишко  под  крышей  скрепили
и  там,  где  фундамент,  связать  не забыли.
Отец твой  нам в  этом  тогда  помогал.
Он  кабель  для  нас  этот  приберегал.
И  в  том,  что  мы  живы  остались  в  ту  ночь,
отец  твой  всем  нам  постарался  помочь.
Домишко  наш  выдержал  первый  толчок.
Лишь  плоская  крыша  прогнулась  чуток.
Мы  в  жаркие  ночи  всем  детским  кагалом
на  ней  кувыркались  и  спали  навалом.
А  ночью  той  в  марте  сопели  в  домишке
в  четырнадцать  носиков  наши  мальчишки.
Как  только  наш  дом  от  толчков  зашатался,
их  дедушка  всех  разбудить постарался.
Без  паники  выйти  во  двор  приказал.
- Аллах  не  оставит нас, -  тихо  сказал.
И  бабушка  молча  прижалась  к  нему,
смотря  боязливо  в  дрожащую  тьму.
- Ну,  как  тут  без  нас  вы  живете,  узбеки?!
Трясет?  И  нас  тоже…  Мы  все  человеки…
Я  в  военкомате  порядок  навел
и  к  вам  молодых  офицеров  привел.
Возьмите  одежду.  Еды  прихватите.
Воды  не  забудьте.  И  к  нам  приходите.
Идите  спокойно  и  знайте  -  вас  ждут.
А  вот  оставаться  опасно  вам  тут…
Отец мой отправил  всех  в  военкомат,
а  сам  свой  район  был  обследовать  рад.
Таких  глинобитных  домов  здесь  десятки.
Домов-то  уж  нет…  громоздились  остатки.
Люди  на  улицах  жались  понуро.
Военных  с расспросами  встретили  хмуро.
Кирпичной  же  кладки  дома  сохранились.
Потрескались  стены,  но  не  покосились.
Аллах сохранил  цитадель,  медресе.
А  вот  минареты  обрушились все.
Вот  так  из-за  тряски  такой  хулиганской
они  не  сыграли  роль  башни  пизанской.
- Ты  знаешь, -  сказал  мне,  подумав,  Ахмет.  -
Папаша  твой  нам  сохранил  белый  свет.
Когда  ребятня  утром  к  дому  пришла,
не  дом,  а развалины  дома  нашла.
Но  власть  и  военные  нам  помогли.
С  их  помощью  вновь  мы  жилье  возвели.
И  дед  мой  был  горд  возрожденным  жильем.
И  я  им  горжусь  -  ведь  родился  я  в  нем...
Я слушал  и  верил  Ахмета  словам,
как  верил  своим  и  ушам,  и  глазам.
Я  видел  и  слышал  -  в  Коканде  нигде
никто  одинок  не  остался  в  беде.
Да,  быстро  отстроился  город-оазис.
Заводов  и  фабрик  расширился  базис.
А  в  кинотеатрах  и  парках  Коканда
при  мне  уже  дули  в  трубу  музыканты.
Отстроен  Коканд.  Возродился  Ташкент,
ужасных  толчков  переживший  момент.
Спитак  помогала  спасать  вся  страна.
Себя  же  спасти  не  сумела  она.
В  народе  давно  уже  вызрело  мненье:
А  было  ли   нужно  нам  «землетрясенье»,
которым  по  пьяни...  бездумно  и  бойко…
Союз  разнесла  беловежская  «тройка»?!
…………………………………………………
Читатель,  прости,  нам  пора   расставаться.
Земные  толчки  еще  будут  случаться
(ведь  я  говорил  про  ошибку  Аллаха),
но  люди  сумеют  встречать  их  без  страха.
как  было  в  Коканде,  как  было в  Ташкенте.
Вот  я  и  прощаюсь  на  этом  моменте.