Шехерезада на пишущей машинке барабанит

Шехерезада на пишущей машинке барабанит -
У неё контракт - издатель обрывает провода.
Шехерезада шевелит синими губами -
Её лицо - из голубого льда.

Это такой электрический свет - жестокий -
Сводит её своей синевой с ума -
Она отбросит со лба нечёсаную чёлку -
У неё - как в холодильнике - вечная зима.

И заморожено горло - шарфы не греют -
И, пальцы о клавиатуру искрошив -
Она вырывает ржавый шуруп мигрени -
Из виска - жаль, что не из души.

А душа - она ведь никому не пригодна -
Её под маской и шарфом не видит никто -
И протекают - как снег, растаявший - годы -
За окном, на котором почернел цветок.

Шехерезада привязана к жёсткому стулу -
Тысячу одну историю выдай и подай -
Она привыкла - она уже не бастует -
Ей объяснили, что у неё - дар.

Что миллионы капризных царей Шахрияров
Ждут от неё сказок каждую ночь.
Снова и снова - по клавишам пальцы ударят.
Снова и снова - в воде ступе толочь.

Снова и снова - сигарета в горле - кашель -
Холод ползёт по венам вечной зимой,
И превращаются мысли - в овсяную кашу -
Которую выкинет гневный седой Бэрримор.

И надо писать - надо творить истории -
Иначе - голову с плеч - и шарфы - красны.
Нужно заполнить ручки - чернильной кровью,
Нужно заполнить болью - стеклянные сны.

Сон, как аквариум. В нём плавают рыбы.
В нём закисла вода и камни скользки.
Шехерезада давно умерла - погибла
Только слова слетают с её руки.

Только клавиши скалят чёрные зубы -
Только машинка трещит - ты умерла!
Шехерезада давно никого не любит,
И ей давно не нужен царь Шахрияр.

Потом она - нальёт горячую воду -
В ванну - и будет плавать в багровом сне.
И пусть издатель грызёт, обрывает провод -
Она умерла. Её уже больше нет.

И так затянулась - непозволительно долго -
Эта нелепая фальшь - эта игра.
Пусть ей больше никто не звонит - не трогает.
Ни издатель. Ни царь Шахрияр.

И будет алой водой пениться ванна -
И будет смеяться алая рана рта.
Она уходит на дно. Как её звали?
Шехерезада? Кажется. Кажется, так.