Незримая нить

        Прошлых событий незримая нить
        Свита в клубок – и невзгоды, и радость,
        Гложет сомнение: скоро ль «не быть»?
        В сердце томится незваная старость:
       
        Гонит в рассветы, в пурпурный закат,
        Вдруг замирает в тоске безучастной…
        Прожитых лет не вернуть уж назад –
        Время мой срок отмеряет бесстрастно.
       
        Полон клубок. Размотать бы его!
        Кликнуть судьбу и начать всё сначала,
        Встретить себя пред вкушеньем всего,
        Мамой дыша у земного причала.
       
        Снова войти в сокровенную дверь
        И прошагать все дороги познаний:
        Дружбу, предательство, горечь потерь,
        Веру, любовь и обман расставаний.
       
        Прошлых событий незримая нить
        Свита в клубок – и невзгоды, и радость,
        Близок исход, обрывающий "быть"…
        Миг ожиданья – печальная сладость.
       

Лида болела долго, тяжело, страдая от нестерпимого жара. Всё это время Николай не отходил от её постели, отмерял по времени лекарства, поил и кормил. И в чай, и даже в горький травяной отвар он старательно добавлял малиновое варенье. Лида делала несколько глотков и, улыбнувшись мужу краешками губ, откидывалась на подушку.
– Спасибо…
После одной из бессонных ночей она, смущаясь и пряча проступившие слёзы, спросила:
– Коленька, а вдруг я умру?..
У Николая перехватило дыхание. В замешательстве он склонился над постелью и поцеловал лежавшую на ладони безвольную руку.
– Коленька, – губы Лиды дрожали, – а вдруг я умру? А тогда...
– Эва, чего удумала. – С напускной беззаботностью перебил Николай. – Это от простуды-то? Да у нас с тобой, Лидочка, вся жизнь ещё впереди! А смерть… Когда-нибудь все умирают.
Похолодевшие пальцы жены собрались в кулачок.
– Коленька, пожалуйста… пусть… Не хочу, не люблю похоронные марши. Пусть… прозвучит полонез… Полонез Огинского. Когда-нибудь.
Николай помрачнел, досадливо выпустил руку жены и поднялся.
Лида кротко вздохнула.
– Коленька…
– А если я умру первым? – в голосе мужа звучали сердитые нотки. – Ты и меня под… полонезы похоронишь?
Лида закрыла глаза и уже в полузабытьи прошептала:
– А ты, Коленька, жить будешь долго…

               *   *   *

«Надо же, многое… да всё, почти всё уже стёрлось из памяти: и наши совместные праздники, и не менее счастливые будни, и даже причины развода с Лидой… А тот разговор… Почему он так врезался в память?» Воспоминания понесли, закружили… Николаю привиделись его дворовые друзья, коньки, которые привязывались сыромятиной к валенкам, школьные утренники… Потом техникум, армия, работа на фабрике… А потом была новогодняя ночь, и свободное место за столиком в клубе, и Лида в красивом сиреневом платье.

Николай едва не ткнулся в спинку переднего кресла: автобус, громко сигналя и виляя из стороны в сторону, тормозил. Пассажиры в любопытстве кинулись к окнам, загомонили, однако первым причину внезапной остановки объяснил пятилетний малыш:
– На улице тётенька с дяденькой ругаются.
Сидевший неподалёку от Николая подвыпивший мужчина оживился, мотнул, освобождаясь от дремоты, головой и осипло пропел:
– «Все сразу повскакали с мест, но тут малец с поправкой влез…»
Салон автобуса понятливо, радостно откликнувшись, загудел.
«В самом деле, что ли, ругаются? – привстал с сиденья Николай, разглядывая стоявших возле остановки мужчину и женщину. – А ведь прав… малец: вон как набычились-то друг на друга. И чего людям не хватает? Жили бы себе да жили… не тужили. Мудрее надо быть, отходчивее. Э-эх…»
Отворилась входная дверь и почти сразу, будто подгоняемая рассерженным голосом водителя, затворилась.
– Не стойте в проходе, садитесь! Красное через десять минут.

               *   *   *

С неожиданно вспыхнувшей ревностью разглядывал Николай в «своём» окне занавески. Собравшись с духом, он нерешительно направился к подъезду.
– Дядя Коля, а я вас узнал!
Наперерез Николаю быстро шёл молодой человек и тянул для приветствия руку. В голове мелькнула смутная догадка: «Димка… Димка Поляков?..»
Парень широко улыбался.
– Я Дмитрий… Дима то есть, вы здесь когда-то с нами по соседству жили. Помните? Вы меня брали с собою на лыжах кататься, с вашей Маринкой.
«Так и есть, –  Димка!» – обрадовался встрече Николай.

Общих детей у них с женой не было, но Лидину дочь от первого  брака, Марину, Николай полюбил, как родную. Водил её в цирк, в кино, зимой в многолюдный парк с накатанной лыжнёй и трамплинами, и всякий раз за ними увязывался соседский мальчуган.

– Ну, здравствуй, Дмитрий. Рад, очень рад тебя видеть! Ишь, какой стал… А силища-то! Поди, и женатый уже?
Молодой человек многозначительно кашлянул.
– Женатый, дядь Коль…
– Что, и дети есть?
Дмитрий отрицательно покачал головой:
– Не-е, успеется. Хотим для себя ещё малость пожить, отучиться. А вы, дядь Коль, почти не изменились. Мамку-то помните? Мы с ней так и живём в сорок третьей квартире.
– Помню, привет ей большой от меня. А… Лида? – Николай изобразил безразличие. – Лидия Фёдоровна, жена моя бывшая… в той же, в нашей?
Повисла гнетущая тишина, лишь жалобный крик журавлей разносился в лазоревой выси. Дмитрий выдохнул:
– Она умерла… В позапрошлом году.
– Как умерла… Умерла?
– Как раз в этом месяце. Вы… разве не знали?.. А я-то подумал, на годовщину приехали, помянуть. – Дмитрий замолк, но, не выдержав тягостной паузы, заспешил: – На верхнем Красносельском тётя Лида. Ухоженное кладбище, да и самое ближнее. Дочка… её, Маринка, вышла замуж, квартиру вашу уж полгода как сдают, а сами в Питере… на Просвещения у мужа обитают. Ребёнок у них прошлой осенью родился.
– Ах, ты ж… Как же так… – Николай отвернулся. – Шестнадцать лет здесь не был… Умерла… Дим, я… пойду… не могу сейчас… Ты… позвони мне… В три сможешь? Вот… по этому номеру.
– Так что, выходит, вам не сообщили?
Но Николай уже не слышал.

Дмитрий позвонил в назначенное время.
– Дядя Коль, я дома, отпросился у начальника с полсмены. Если я вам нужен, то…
– Спасибо. – Николай помедлил. – Ты проводишь меня к Лиде… к тёте Лиде?
– Конечно! Не вопрос! – обрадовался просьбе Дмитрий. – Но быстро нам её не отыскать. Я ж… после похорон-то там, на кладбище, и не был. Вы слышите?
– Да, Дима, слышу. Где встретимся? У "Электрона"?

Медлительная, с избытком косметики продавщица продемонстрировала работу плеера и, поймав одобрительный взгляд покупателя, пробила чек. Николай спохватился:
– Ой, девушка, а полонез Огинского у вас есть?
– Что ж вы сразу-то не говорите! – продавщица раздражённо взглянула на Николая, но в следующую секунду, неожиданно успокоившись, достала из косметички истёртую пилочку для ногтей. – Из классики, что ли? Так это в соседнем отделе. У них этот ваш... должен быть.
Сложив покупки в полиэтиленовый пакет, Николай направился к выходу. Уже в дверях до него донёсся насмешливый голос:
– И кто, интересно, такую музыку слушает?

Дмитрий поджидал у входа в магазин.
– Что с вами, дядь Коль? Вам плохо?
– Не знаю… Тоска какая-то на душе… пустота. – Николай швырнул рекламки и чек в обгорелую урну. – Жену-то свою любишь?..
Дмитрий счастливо потупился.
– Конечно…

Зашли на рынок за цветами. Обойдя прилавки, Николай обратился к оживившимся женщинам.
– Какие уж теперь нарциссы-то, милок, – усмехнулась повязанная белым шарфиком старушка, – чай, бабье лето.
Николай огорчённо вздохнул.
– Просто… жена их очень сильно любила.
– А ты не спеши, походи ещё, к другим цветам приглядись. Может, по виду какие-нибудь тебя поманят или по цвету.
Николай купил двенадцать самых крупных сиреневых хризантем, но на подходе к кладбищенским воротам, половину отсчитал смутившемуся Димке.

Кладбище встретило тишиной и тревожащим полумраком, сотворённым всё ещё густыми кронами берёз.
– Я, дядя Коля, по той стороне пойду, а вы ищите по этой, –  пробасил, переходя дорогу, Дмитрий, но вдруг обернулся: – А фамилия-то у Лидии Фёдоровны, какая? Вдруг с фотографией что-нибудь…
– Фамилия? – Николай стушевался. – Думаю… Ну, если она её потом не поменяла, – Теплова.
Долговязая фигура Дмитрия растворилась среди памятников и крестов. Николай расстегнул надоевшую куртку и, окинув взглядом разросшееся кладбище, удручённо вздохнул.

Неторопливо, намеренно медля, переходил он от одного захоронения к другому и вглядывался в эмалевые таблички, задерживаясь возле кричащих болью стихотворных надписей и выгравированных на памятных плитах портретах людей. В сознании безостановочно звучала запавшая в душу щемящая фраза: «Коленька, а вдруг я умру? А тогда…» Во рту стало сухо. Вдруг кто-то бесцеремонно, едва не повалив на уложенные между оградками кирпичи, вцепился в подол его куртки. Сердце учащённо забилось, на лбу проступила испарина.

Держась за прутья, Николай поднялся с колен, освободил, смущённо чертыхаясь, от заострённого наконечника куртку… и обмер: из потускневшей овальной рамки на него смотрела Лида. Его Лида! – ещё совсем молодая, красивая. «Глаза вот только… будто обижаются на что-то»
«Это ж я фотографировал… Это мой снимок!»

Пересилив возникший в сознании страх, Николай протиснулся в оградку и присел на скамейку. В волнении он чуть было не произнёс привычное «ну, здравствуй, Лидочка», но спохватился. «Это всё равно, что здоровья и долгих лет пожелать. Какое уж тут, – Николай огляделся, – какое уж тут здоровье… Эх, Лидочка, вон как всё обернулось-то… И лет-то сколько ушло… Я ж после развода-то… в Питере жил… по съёмным углам да общагам… На сейнер потом вербовался… Много чего ещё без тебя пережил-повидал… Вернулся вот… на комнату в коммуналке наскрёб… Не забывал я тебя… Никогда не забывал! На женщин глаза не глядели…»
Освобождая дыхание, Николай рванул воротник.
– Прости меня, Лидочка!

Очертания деревьев и надгробий растворялись в сгустившихся сумерках. Николай достал из пакета плеер и бережно вставил кассету. Мелодия одиночества и тоски оборвала тишину, спугнув с возвышающегося над погостом креста задремавших ворон. Силы покинули Николая. Обхватив руками голову, он качнулся вправо, влево… и вдруг зарыдал. Зарыдал беззвучно, всем телом, и если в эту минуту Бог увидел мужчину, он простил ему всё.

Дмитрий долго не решался приблизиться: задумчиво стоял на дороге и растирал по асфальту окурок. Наконец, предупредительно кашлянув, он подошёл и добавил к букетику Николая свои хризантемы.
– Дядя Коля, я пойду?.. Вы дорогу найдёте?..
– Найду… Спасибо тебе… за всё.

Над макушками деревьев багровели плывущие вдаль облака. Взглянув на часы, Николай включил плеер, положил его рядом с хризантемами и провёл по портрету ладонью.
– Как ты просила…
Тщательно притворив за собою калитку, он обернулся. Глаза жены улыбались… Николаю вдруг показалось, что, как и тогда, в дни болезни, губы Лиды шепнули:
– Спасибо…



Послесловие:
Просьба родственницы Николая Афанасьевича Теплова о его захоронении рядом с бывшей супругой была отклонена.