Бери, что осталось, если ничего -

бери всю мою пустоту


Ночь и балкон, только куртка чернеет,
я, за неё ухватившись, держусь,
пристальный взгляд твой сильнее, чем небо
в шторм нагоняет на парусник жуть,
бьёт по лицу, и - наотмашь, разрезом
молнии хлещет, попробуй тут, стой,
видно под вспышкой хребет из железа
мой, бурю спрячь, он обрушится с той.
Как Менелай, проклял ты лик Еленин,
сердце при жизни ушло через Стикс,
мысль: я ползу за тобой на коленях,
в рёве талдычу тупое "прости",
даже за то, что виной не считаю,
просто за то, что однажды ушла,
город далёкий был крепко сшит с тайной,
не от Париса ждала я услад,
больше тебя вожделела свободы,
в клетку попала, чужачка с бедой
вместо приданого, рушились своды
храмов, прощался Приам с бородой,
смерти и смерти, и кровь - не по локоть,
выше плеча, я тонула в крови,
был бы от этого ужаса прок хоть,
нет, ужас этот творился внутри.
Каждому спазму любовному парой,
глубже, чем тело, пришёлся другой,
ровно насколько постельный был ярок,
ровно настолько чернел болевой,
крючил и корчил, и стенами Трои
было агонии не удержать.
Ах, Менелай, меня здорово кроет
уж оттого, что край куртки зажат
в пальцах - твоей (побелевших от силы,
вложенной в этот отчаянный жест),
имя мне - смерть, путь ко мне - путь в могилу,
много в борделе подобных невест,
мысль: я, согнувшись собакой неверной,
ноги целую под ливнем твои
из кислоты, не какой-то, но серной,
что на меня изрыгает Аид.
Мысль разрывает, но прямо стою я.
Ночь нам свидетель, погибший Парис
так бы не смог: «Ты, конечно тварюга,
но до сих пор ты, жена - моя жизнь».


<2019>