На смерть Гиганта

Над водой не слышно моря,
Время угаснуло вспять.
И, покрытая волною,
Жабрами учусь дышать.

Смех, от жизни не далекий,
Не заглушит ночи шаг.
Погрузившись в размышленья,
Раздуваю лоб как шар.

Гарпуном, не пушкой. В шлюпке
Я одна – грабитель жизни.
Вижу, под пелёнкой моря
Тихий, но не безобидный

Кашалот. Кругами ходит
По мою, наверно, душу.
Стоном жалобным изводит
Пустоту, он рёвом глушит.

Ни к чему нам разговоры.
Замахнувшись древком смерти,
Я нахмурилась и жила
В напряженье заскрипела.

Звездной каплей, дождевой
В пустой колодец вдруг упавшей
И влаги жизни ночи давшей,
Стрела вонзилась в тело.

Глаза, спокойного удела, от страха выкатились в ночь,
Не окаймленные пределом, по морю устремились прочь.

Ужасный крик – нечеловечий – как ста душ вопль издался эхом
В пустыни зыблемой воды. И хлынет кровь, когда за древком
Веревка вытянет иглу.

Чего уж ждать – исход понятен.
Треножник Пифии пустой
Не изречет пророчеств верных.
Он мертв, язычеством рожденный,
В истории своей изгой.

Мой кашалот высоколобый от страха столб фонтана в воздух.
«Как мало…как несправедливо…» и мир другой (незыблемый)
В объятья принимает торопливо.
Успеть сказать последним вздохом
Молитву вечности и Смертью,
Как равную, торжественно принять.

Над шлюпкой китобоя время
В минутный омут погрузилось.
Стихия вытолкнула бремя.
Как  тело к ночи устремилось,
Так  взгляд в охотника вонзился.

Без страха, страсти, без укора
В молчанье всеобъемлющего взора
Вся отразилась жизнь, вся смерть
И вечность в роговице
Гиганта, брата Дика,
Неравного убийце своему.

Металл гарпуний из морщинистого бока
Отпрянул, якорем упав
К волнам восторженному хору.



(высокопарный слог мне, веку моему не в пору.
Анахронизм и диссонанс.
Он вызовет тоску и неприятье – я не скрою)

Упало тело. Камень, брошенный мальчишкой,
Упала бездыханная скала.
Хвостом задел хозяина (убийцу) гарпуна.

Треск дерева и щепки. Страх перед стихией,
Могуществом бескрайним и бездонным.
Холодный ветер в волосах над морем
Уносит по пустыни рябь.
 
И плот «Медузы», оскверненный
Каннибализмом, жаждой и мученьем,
Не принял бы к себе на попеченье
Сыгравшего однажды в дартс.

В его холодных скулах бьется жила,
Не жизни требуя, наоборот, покоя.
В стремленье устоять агон
С противником сильнейшим, чью победу
Мы с первых дней открыто признаем.




К звездам обратилась пасть,
Зубами в склепе не вмещаясь.
Восход от жадности в тумане
Бесстрастно над плотом возник.
Он видит только результаты,
Мир кульминации ему закрыт.

Не скажет темная стихия
Ему о притчах в глубине.
Не обнажит Посейдон приношений,
Сокровища и дань за чью-то жизнь вдвойне.