Об овце, покатившейся по наклонной

Дверцы нет у огурца,
нет окошка у яйца,
ну, а в стаде хоть одна, но
есть паршивая овца.

Всё овечке той не так:
не туда ведёт вожак,
клевер вял, вода сырая,
раздражает лай собак.

Чтоб не спечься от жары,
овцы все стригут вихры.
Ну а этой дела нету:
"Не люблю,-кричит,-муштры!".

И пока те, кто не глуп,
избавляются от шуб,
наша милая овечка
гордо носит свой тулуп.

Хоть грызёт её чесотка
и пути не видно чётко,
всё одно, задравши нос,
ходит в шубе меринос.

Уж свалялися бока,
уж походка нелегка,
и бараны вслед не смотрят,
в общем, грусть, печаль, тоска.

Ярка и сама не рада,
что собой позорит стадо,
но упрямства червячок
не даёт признать грешок.

Годы шли, и вот пред нами
не овца, а шар с глазами.
Он лишь жалобно мычит
и копытами сучит.

Ходит-бродит вдоль двора
кучерявая гора.
Вдруг, на кочке оступившись,
покатилася с бугра.

Набирая обороты,
через поле и ворота,
через сёла-города
мчится с криками: "Беееее-да!"

Сколько жил, не знал, что можно
быстро так пройти таможню!
Не оплачивая мзду,
проложила борозду
и по чуть с уклоном тропам
устремилася к европам.

Ламца-дрица-гоп-цаца!
Путешествует овца,
распугала всю прислугу
Елисейского дворца.

Разметала пол-Парижа,
загнала котов на крыши,
и к исходу четверга
повернула на югА.

В итальянском городке
ХЛОП об башню! Та - в пике!
Слава Богу, не упала,
хоть была на волоске.

А потом на мухоморе
подскользнулася и в море
средиземное БУЛТЫХ!
Вот такой, ребятки, стих.

С той поры овечку эту
не видал, бродя по свету.
Лишь случайно, краем уха,
слышал что-то вроде слуха:

будто где-то в океане,
на седьмом меридиане,
сухогрузы-корабли
айсберг блеющий нашли.

              * * *

Если задираешь нос
и злорадством ты оброс,
будь готов, что жизнь-злодейка
понесётся под откос.