Я помню разговор с отцом, тогда я был совсем юнцом

Я помню разговор с отцом,
Тогда я был совсем юнцом.
Его рассказ мне мозг взрывал,
Я слушал, плакал и молчал.
…
Был я детстве, как кривой обмылок,
Явно витаминов не доел.
На веку отцов так много ссылок,
Сколько блатных песен перепел!

Ссылки, пересылки и скандалы,
Судьи, фраера и не удел
Оказались те, что на этапе,
Сколько было уголовных дел!

Кто-то Сталина ругал, а кто партийцев,
Совесть не у каждого чиста.
Попадал и патриот на зону,
Начиная с нового листа.

Лист на зоне, в лагере не чистый,
Новый лист, когда не дали срок.
Их в бараке, человек под триста,
Получили ни за что урок.

Пострадал отец в начале мая,
Я его спросил, за что сидел?
«Пресловутая, сынок, полста восьмая,
Хотя были с дедом не удел.

Сионисты правили у власти,
Закрывали политических толпой.
Меня взяли ни за что, в начале мая,
А хотели повязать еще зимой».

Деда тоже взяли, как и папу,
Но днем раньше и на больший срок
Так пошли мужчины по этапу,
Кто в Сибирь, кто дальше, на восток.

«Кто с кайлом дружил, а кто с лопатой,
Кто доносы, безмозолистый, писал,
У кого-то йод был, бинт и вата,
Кто-то раны сам себе лизал».

Полста восьмая и пошел на ссылку,
Пришел отец домой в сорок восьмом.
Он мало говорил, трепая по затылку,
А оправдали лишь в полста седьмом.

Он говорил про Сталина без злости,
От Берии, вдруг, в ярость приходил.
Мне жаль отца, за что ломали кости?
Но кто страной тогда руководил?

«Спертый воздух был в седьмом бараке,
По ночам стонали старики.
Смерть кружила, было так досадно
И лысели наши парики.

Ночь пройдет, лицо уже другое
и соседа в шконке не узнать.
Что ему, соседу, ночью снилось?
Вертухаям не дано понять.

Били нас, собаками травили
И лишали пайки, оборзев,
А страна вставала утром рано,
Трудности войны преодолев.

Становились на ноги заводы,
Строили дороги вдоль страны.
Дружно жили все в стране народы,
Не смотря на тягости войны.

В скалах ББК долбили зеки,
Киркой рыли под Москвой метро.
Текли в стране, бежали, журча, реки,
Писали кистью жизни полотно.

Солнце за страною наблюдало,
Дух хранил, спасал от нищеты.
Наше поколение пахало,
Строили мы ГЭСы и мосты.

Я с кайлом, с лопатой, а ты в чреве,
Постигал премудрость бытия.
Кто молился преподобной Деве,
Ненавидя лени и нытья.

Вышел срок и поезд пассажирский,
По тайге на запад меня нёс.
Паровоз Ижорского завода,
Две недели до столицы вёз.

Холодом встречала нас столица,
Голод грыз, как вертухая пес.
В церковь не пошел, чтоб помолиться,
Дьяк - иуда, написал донос.

С тех пор в церковь не хожу, не тянет,
У меня икона от отца.
Поп всегда легко тебя обманет,
Нет на нем ни правды, ни лица».

В сорок два вернулся он с отсидки,
Десять лет трубил из - за кого?
Выложил на стол свои пожитки,
Сел, заплакал, больше ничего…

Семью завел, детей растил с женою,
Работали и жили не в раю.
На Сталина он не держал обиды,
Любил детей и родину свою.

Спросил отца, ведь партия не злая
Почему, вдруг, началась война?
А папа мне: «История такая,
Чтобы понять, не хватит нам вина.

Правят всем, сынок, в миру злодеи,
Прикрытые законом от беды»,
Догадался я: «Так это ж фарисеи!»
Грустно, он ответил: «Да, … ».

11.03.2011 06:06
Памяти отца Иосифа Антоновича Гриневич.
Фото с интернета.