Против стрелки часовой
***
Снов замедленные мины,
смертной памяти конвой.
Я живу времён помимо,
против стрелки часовой.
Вкривь и вкось бежит дорога,
дней несбывшаяся рать...
Мрак мой, обморок, морока,
двадцать лет длиной в тетрадь.
Как верёвочке ни виться,
ей не избежать конца.
Только жаль, что не приснится
в смертном сне того лица.
***
На шкатулке овечка с отбитым ушком,
к её боку ягнёнок прижался тишком.
Это мама и я, это наша семья.
Возвращаюсь к тебе я из небытия.
Наша комната, где веселились с тобой,
где потом поселились болезни и боль.
Только ноша своя не была тяжела,
ты живая и тёплая рядом жила.
Расцвели васильки у тебя на груди...
Память, мучь меня, плачь, береди, укради!
Я стою над могилой родной, не дыша,
и гляжу, как твоя расцветает душа.
Помогаешь, когда сорняки я полю,
лепестками ромашек мне шепчешь: люблю.
А когда возвращалась в обеденный зной,
ты держала мне облако над головой.
И хотя обитаешь в далёком краю,
ты приходишь ночами по душу мою.
Я тебя узнаю в каждой ветке в окне
и встречаю всем лучшим, что есть в глубине.
Вот стоит моя мама - ко мне не дойти, -
обернувшись акацией на пути,
и шумит надо мной, как родимая речь,
умоляет услышать её и сберечь.
Если буду серёжки её целовать,
может быть, мне удастся расколдовать.
Мама, ты лепесток мне в ладонь положи,
петушиное слово своё подскажи...
Только знаю, что встретимся мы сквозь года
в озарённом Нигде, в золотом Никогда.
Я прижмусь к тебе снова, замру на груди...
Продолжение следует. Всё впереди.
***
О музыка, прошу тебя, играй,
пои лазурью, зорями, морями...
Так тихо с неба окликает рай,
который на земле мы потеряли.
Как пела ты, качая колыбель,
как небеса над нами голубели,
от моего пристанища в тебе -
и до твоей последней колыбели.
Душа, очнись, от песни отвлекись,
сойдя на землю, тяжкую и злую...
Но дерево протягивает кисть,
которую я мысленно целую.
Ты в тёмном мире светлое пятно,
как только с ночи веки разлепляю.
Звучи во мне, стучи в моё окно...
Не отнимай руки, я умоляю.
***
Вот дерева скрипичный ключ,
которым отмыкают душу.
Весной его ласкает луч,
зимой снежинками опушит.
Причудливо изогнут ствол,
и не один гадал фотограф,
что означает жест его,
замысловатый иероглиф.
А я на свой толкую лад, -
как корчат их мученья те же.
Рай без любимых — это ад,
в каких бы кущах нас ни тешил.
Кривится, словно от резца,
как будто пламя жжёт утробу...
Но, чтоб глаголом жечь сердца,
сперва своё спалить попробуй.
И, сто ошибок совершив,
друг парадоксов — но не гений, -
спешу к кормушкам для души,
в места энигм и офигений,
здесь, на скамейке запасной,
в тиши дерев себя подслушать...
Укром, карманчик потайной...
Я рыба, я ищу где глубже.
Где небеса глядят в глаза,
где всё незыблемо и просто,
с души сползает, как слеза,
и позолота, и короста.
***
Привычно пряча горести в заботах,
нести свой крест с кошёлками в руках,
уже не помышляя о свободах
и стискивая душу в берегах.
И думая порой, теряя милых,
годами в бездну падавших гуртом,
что вся земля — огромная могила
с несытым и оскалившимся ртом.
О молодость, завидую тебе я -
не радости и живости в очах,
а праву на ошибки, на «успею»,
на глупость и рыдания в ночах.
Ей было можно, потому что где-то
на глубине средь горестей и слёз,
не верилось, что жизнь — это вендетта,
что это окончательно, всерьёз.
А нам теперь нельзя себя расклеить, -
собрать в кулак, держать себя в горсти,
а то ведь вправду кто-то пожалеет,
кошёлки пожелает донести.
Нет прав на это, чтобы не угаснуть...
Как важно нам понять однажды всем:
с живыми расходясь, теряем насмерть,
а мёртвых обретаем насовсем.
***
Старички, синички, синь небес
над скамьями городского парка.
Лёд слабеет и теряет вес,
жизнь его не более огарка.
Хрупкость льда, синичек, старичков...
Шла бы я и шла своей дорогой,
и зачем гляжу из-под очков,
маясь непонятною морокой.
Захотелось, мимо проходя,
им сказать: «Осталось так немного.
Слышите стук палочки дождя?
Это март приходит на подмогу!»
Так, чтобы и вправду помогло
старичкам и всей их малой свите:
«Верьте, скоро солнце и тепло!
Доживите, только доживите!»
***
День то солнечный, то дождливый,
чёрно-белая полоса.
Попытаюсь-ка быть счастливой,
начиная с утра с аза.
А с аза — это с поцелуя,
с твоих тёплых на шее рук.
Это значит — не верю злу я,
не пускаю его в наш круг.
Это значит — котлет с подливой
налепить и цветов добыть...
А иначе не быть счастливой.
Как иначе счастливой быть?
То космическое цунами,
что любовью зовём в быту,
укротилось и стало нами,
заменяя теплом плиту.
Не холодные в небе звёзды,
что мерцают и вдаль зовут,
не стихия, а просто воздух,
без которого не живут.
***
Вид спорта: бежать от себя,
бежать без оглядки,
играя с тобою, судьба,
то в жмурки, то в прятки.
Вид спорта – купанье в луну,
как в лунку, раздевшись,
нырнуть в полынью – в глубину
свою, заглядевшись.
Вид спорта – носить Ничего
как гири в квартире,
и то, что дороже всего –
расстреливать в тире.
Свидетельство о публикации №116031509591
С теплом,
Дина Лебедева 20.04.2016 12:52 Заявить о нарушении
Наталия Максимовна Кравченко 20.04.2016 16:56 Заявить о нарушении