Из антисоветчины, как всегда в Питере

Никогда не писала на смерть;
но, боюсь, промолчать не получится.
Нас застала печальная весть
на Неве, всех печалей излучине.

Спи, Абрамович, слушай, как полон
твой реестр грехов и падений;
в играх разума нет чемпионов;
есть прагматики. Могут быть – гении.

Смерть Бориса вдруг стала толчком
излиянья любви к Петербургу.
Так сплелось. Я не знаю, о ком
раньше вымолвить; медлить не буду.

Не решаюсь коснуться пером,
описать по возможности чинно
этот город, взведенный Петром,    
как курок на мушкете старинном.

Заплелись кружева из оград
в цепь одну с покаяньем Бориса.
Мост Дворцовый, Нева, Летний сад
перепутались с смертью и высью.

Жизнь – игра? Да, игра; ну так что ж,
по рукам надо бить, и не только?
Бить по темечку лысому Бори,
запоровшему жизни чертеж.

Не хочу осуждать и пылить
вам в угоду. На нет – суда нету.
Покаянья письмо – как верлибр,
что под силу собрату-поэту.

Не сдавался, надеялся, ждал, –
повернется лицом не Россия,
так Фортуна. Но смерти оскал
как всегда оказался всесилен.

Не разрушить стены головою;
здесь туманы сменяют ненастья.
Умереть бы тебе над Невою,
а не в Лондоне. Ты был бы счастлив.

Желтый свет здесь разлит. Он мешал
наблюдать Эрмитаж и каналы.
Петербург-летописец устал
смерть записывать в смерти анналы.

Вот и вороны. Хочется стать
папы чище, святее святого?
Президента поставить, его же – убрать,
никому не прощают такого.

Заклевали, загрызли; отдельным
ты не можешь быть, только в строю.
Круговая порука, семейная;
вот теперь без тебя допоют.

Правят миром, слегка подвывая;
правят всем; будут править и впредь.
Vive, серая нудная стая.
Vive вам; одиночникам – смерть.

Апрель, 2013.