Пылали взоры

Поэма в поэме

Владимир Гусев и Есенин
ко мне нагрянули вчера.
Уселись в холодке мы в сени
и говорили до утра.
Есенин пел свои частушки,
а подпевал ему сам Пушкин.
Владимир Гусев их прервал,
и взялся смело за штурвал.
Корабль наш он вывел в море –
разбушевавшимся в стихах.
Ходил Сорока на руках.
Пылали ясны наши взоры.
Под утро стало нам смешно,
знакомы были мы давно,

а встретились вчера и сразу
мы подружились навсегда.
И получили по алмазу –
их подарила нам звезда.
Вот – превращаем в бриллианты,
но не по воле злой Антанты,
а в тихом омуте без грёз
среди весенних чистых гроз
летали в облаке свободы,
довольны собственной судьбой
и поэтической. Любой
из нас об этом скажет. В годы
мы вписаны моей строкой,
давно не снится нам покой.

На день весёлых песнопений
к нам припожаловал Рубцов
с запечатлённым из мгновений
явился Алексей Кольцов.
Он поклонился, как торговец.
А Пушкин словно старый горец
обнял Кольцова и сказал:
"В Поэзии святой я –аксакал,
и потому мы по рейнвейну
отведаем..." "Тогда к столу
с Сорокой по его селу
пройдём!" – изрёк, и все мгновенно
за Гусевым пошли гуськом,
не торопясь вошли в райком.

К нам из Северодвинска Слава
на третий день уж прилетел,
привёз красивые опалы
на табуреточку присел
и прислонился он к берёзе,
у бедной выступили слёзы.
Он по-есенински воспел
её – красавицу. Меж тем
и Павел к нам примкнул Васильев –
великий гражданин – Поэт.
Он вышел в ярости на свет
сибирский сын, для всей России
и весело пустился в пляс
чем удивил приятно нас.

И поклонился гордый в пояс,
снял шапку фетровую он.
в карманах долго, нет, не роясь,
был искренне мне удивлён:
"А как же ты тут оказался?!"
Но разговор не состоялся,
Рубцов вступился за меня
бокалом крепкого вина
он урезонил быстро Павла,
тот выпил залпом всё до дна,
закалка омская видна.
И тут поднялся с места Слава
Полканов объявил: "Антракт!"
Пошёл со мною на контакт.

Мы обсудили состоянье
Поэзии советских лет
и на умы её влиянье
на весь суровый Белый Свет.
Наш вывод был оптимистичен,
хоть голос членов истеричен.
На нас зашикал грустный Блок
под ним крылатый воронок
копытом поднимал клуб пыли
и рвался на Парнас взлететь,
чтоб лично разом лицезреть
простор сибирский наш. "Забыли
зачем приехали сюда?!" –
нам крикнул, улетая, Блок,
куда-то дальше на восток.

"Пренебреженье Душу ранит –
я в члены ваши не гожусь,
но "День Поэзии" нагрянет...
Отказом вашим я горжусь!" –
произнеся, пошёл Сорока
и – преисполненный порока,
принёс он бочку первача –
и ярко вспыхнула свеча
от пылких взоров у Поэтов.
По кругу, " где же кружка" шла –
у всех расправились крыла.
Мы пили, улыбалась Лета,
покрытая пока что льдом –
"шумел камыш", качался дом.

Запел решительно и басом
окрестность леса огласил,
плыла по морю песня брасом
и парус из последних сил
белел в просторе чудном этом,
но, управляемый Поэтом,
в песчаный берег ткнулся он.
Сошёл к нам Лермонтов и звон
бокалов повторился снова
и кружек слился в треск волны,
как пушек в пошлостях войны.
Ночную тень сгущали совы.
"Белеет парус" одинок,
так опустел мой погребок.

продолжение тут: http://www.stihi.ru/2016/03/17/1252