Карандаш ещё не надламывался
И любил препинания знак.
Я ещё только смутно догадывался,
Кто такой Пастернак.
Позже, как заклинание, или
Как признанье уключин веслу,
Мы друг друга чудные фамилии
Произносили вслух.
Впрочем то, что случилось позже,
Касается только чернил.
А дотоле, осенние дрожжи
Бродский благословил.
Еженочно (тверды цвета его)
Неровён Маяковского шаг,
И Волошин бубнит, и Цветаева
Неотступно звенит в ушах.
Раскрывая все преступления
Достоевского ради детей,
Мне не выйти из исступления,
Мне не выслушать новостей.
В проходных моих снов офицерки
Превращают молебен в «губу».
Я уже стал так дорог для церкви,
Что заместо пота, на лбу
Выступает трёхзначная проба —
Всё венцом — золотой не чета.
Но по пятницам хочется чтобы
Никто не умел читать.
А что до надежды соломенной
Не взять её на абордаж
О ней ещё пишет надломленный,
Старательный карандаш.
Моя, и наверное Ваша,
Она заключается в том,
Что чаще становится страшно,
Как порознь, так и вдвоём.
Свидетельство о публикации №116031305762