Шестое письмо из Челябинска в Самару

Наслаждаясь мощным потепленьем,
Город коротает вечера
За приятным времяпровожденьем.
Выбравшись из тесного нутра
Тонущих в пыли квартир наружу,
Парочки свершают променад,
Импортом шикуют неуклюже
Да глядят, зевая, на закат.
А бабульки, разместясь на лавке,
Пользуясь затишьем и теплом,
От внучат и всех забот в отставке,
Греют кости, грезя о былом.
Мимо них с осанкою чванливой
Шествуют владельцы грозных псов.
Тут старушки жмутся боязливо,
И косятся вслед из-под очков.
Но напрасен страх: четвероногих
Разморил избыточный припек, –
Без хозяйских понуканий строгих
Семенят, кусая поводок.

А на добрых наших граждан климат
Действует как стимул: приступать!
Втихаря на грудь «Столичной» примут –
И пошла потеха полыхать!
Рамы настежь. Сизой поволокой
Комнату застлал табачный дым.
Музыка гремит. Из многих окон
Гости, сгрудясь за столом хмельным,
Оглашают хриплым хором воздух,
Пререкаясь. Кто же виноват,
Что на языке у нетверезых,
Как и на уме, отборный мат?
Впрочем, для того людей на праздник
На полмая распустила власть,
Чтоб любой пропойца-безобразник
Мог со скуки позабыться всласть.
Сколько будет красочных рассказов
И шального хохота до слез!
У того фонарь уже под глазом,
У того, глядишь, расквашен нос.
Впрочем, наш народ не унывает!
Вообще не избалован он,
И когда на водку не хватает,
Переходит на одеколон.

Это чисто русская картина,
И второй такой на свете нет:
На скамейке – в дым бухой детина,
А над ним – реклама сигарет:
Гордое сомбреро на ковбое,
«Marlboro» дымит, Минздрав дразня...
А детина никнет головою
Прямо под копытами коня.
Я возьму когда-нибудь свой «Кодак»
И увековечу сей момент.
Вон он – образ русского народа:
Для нахальных янки постамент.
Но мужик наш склонен к перемене:
Отоспится, встанет, поглядит –
Да и разнесет к едрене-фене
И скамейку, и рекламный щит.
А менты с ним будут солидарны
(Что им за пожива с алкашей?),
Максимум – сгребут его в мусарню,
Малость отметелят – и взашей.

Стоп! Невольно я в повествованьи
Соскользнул на бытовой жаргон.
Так ведь в дни народного гулянья
Зычно он звучит со всех сторон.
А потрешься в эдаком народе,
Так еще не то загнешь порой.      
Лучше возвращусь опять к погоде,
К пыльной панораме городской.
Да, к прискорбью, именно что пыльной:
Во дворах последний снег сошел,
Грязь подсохла – и, как склеп могильный,
Город сер, безжизнен, нищ и гол.
Ни листка! Ни первой клейкой почки!
Духота, асфальтная тоска...
Лишь в глазах, как мухи, вьются точки
Завихрённой пыли и песка, –
Ибо стоит лишь подняться ветру,
Вмиг ландшафт кварталов глух и пуст,
Только бьются судорожно ветви
Да песка по стеклам слышен хруст.
Вихрь истошно роется в картоне,
На помойках всё сметая с мест.
Уж на что прогулок я поклонник,
Но и то спешу зайти в подъезд,
Переждать там бешенство стихии,
Отдышаться, сор сморгнуть из глаз,
На бумажку набросать стихи – и
Здесь остановить пока рассказ...

Май 1996