Роман Мой дивный род. Глава-3

 ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
   
                Встань же смело на работу,
                Отдавай все силы ей
                И учись в труде упорном,
                Ждать прихода лучших дней!

                /Генри  Лонгфелло
                «Псалом жизни»/.

Никто не знает наперёд,
Что в жизни этой его ждёт:
Триумф, фортуна, аль фатум,
Как сможет развиваться ум;
Где свой отыщет уголок
И вырастит ли свой садок;
Да будет дом, своя семья,
Не помешает ли война,
Несчастный случай, аль беда;
Да будет всюду мир всегда
И будет вольным человек;
Какой ему отпущен век.
Никто не знает наперёд,
Что в жизни с ним произойдёт.
Возможно, море горьких слёз,
Преодоленье трудных вёрст;
Панель, распутство, аль острог,
Аль счастья изобилья рог.
Никто не знает наперёд –
По совести ли путь пройдёт.

Вновь поезд Анну увозил,
В далёкий край отбыть спешил.
Так Сашу, милого дружка
Не повстречала. Знать – судьба.
Как ей хотелось увидать,
Ему всю правду рассказать,
Что любит до сих пор его,
Все думы только про него,
Что не разлюбит никогда,
Любви останется верна.
А поезд всё спешил, спешил,
От края детства увозил.
И не могла в тот миг всё знать:
Что не увидит больше мать,
Павлушу – братца своего
И больше, больше никого.

Уже шёл тридцать третий год,
Но бедствовал ещё народ.
Хоть появился урожай,
Но каждый получал лишь пай.
Свободно хлеб так не лежал.
Тот, кто трудился, получал
 Спецкарточки на всю семью;
Ему положено в меню –
Два хлебца на обед всего,
На завтрак, ужин – ничего.
Кто не работал, тот не ел.
Но очень каждый день хотел,
Ходил с протянутой рукой
Или коптел у проходной,
Иль в чане что-то добывал
И на другой день умирал.

Всё Анна здесь пережила.
От голода её спасла
Пролетстоловка, дружба, труд.
Хоть соли съела также пуд.
Она была так молода!
Задора, юмора полна
И своим станом и косой
Пленила чудной красотой.
Была к ребятам холодна,
Хотя сводила всех с ума.

Один проходу не давал,
На танцы, с танцев провожал,
Встречал её у проходной,
Под руку вёл её домой,
Стихи читал ей о любви,
Всё говорил, что жар в крови;
Ко всем ребятам ревновал,
Порою даже ночевал.
Она бежала от всего,
Сердилась очень на него;
Он, словно банный лист, прилип.
И это был Козлов Филипп.
Хоть очень крепко досаждал,
Но всё ж её не обижал.
Потом в немилость он попал,
Отправил босс на лесовал.
Сам стал Анюте досаждать
И ей проходу не давать:
Грозил, что на Читу сошлёт,
Кулацкой дочкой назовёт.
«Потом, попробуй, докажи,
Что ты из  бедненькой семьи.

А Анне – лишь семнадцать лет.
Сказать боялась, слово « нет»,
 Такой и вправду упечёт
Иль со свету совсем сживёт.
Однажды вызвал в кабинет,
И полумраком сделал свет,
Да жестом приказал присесть,
Конфету сладенькую съесть.
Стал её «деткой» называть
И о семье всё вызнавать.
Узнав, что из простой семьи
Стал, понаглей себя вести:
Бесцеремонно раздевать,
При этом жутко угрожать.
Хоть Анна плакала, молилась
И отпустить её просилась.
Да тщетно. Он был глух и нем.
Не знал пугать девчонку чем:
Сибирью, Воркутой, Камчаткой;
То тряс пред ней своей перчаткой,
Да всё грозил, грозил, грозил….
За косу длинную тащил:
«С работы выгоню, мерзавку,
Накину на тебя удавку».
Страх обуял, она тряслась,
И Анна силе поддалась.
Так год терзал её он душу,
Тряс ежедневно, словно грушу.
Подружки все не осуждали,
Напротив, даже помогали:
Иной раз ищет он её,
Они в ответ: «А, нет её.
Она сегодня заболела,
Привет вам передать велела».
Скрывалась часто от него,
Пока не выгнали его.
Куда пропал, никто не знал,
С добром никто не вспоминал.
Он полномочия РАПИ /рабочей партии/
Чрезмерно превышал свои.

Теперь уж Аннушка боялась
И от начальства всяк скрывалась:
В столовку кто-то с них войдёт,
Она из глаз тотчас уйдёт.
Потом водитель появился,
За ней вьюном повсюду вился;
Проходу вовсе не давал,
Одну на танцы не пускал;
Всё говорил ей: «Украду,
Тебя в деревню увезу,
Я разгоню твоих друзей,
Ты будешь всё равно моей.
Не нравился совсем он ей
И с  ним связать судьбы своей
Отнюдь, ей вовсе не хотелось.
Парней немало вкруг вертелось.
И среди них был новичок.
Довольно скромный паренёк:
Не богохульствовал, не дрался,
Афёрою не занимался,
Не пил спиртного, не курил,
Девчат напрасно не дурил.
А нравилась ему лишь Анна,
Девчонка юная и славна.
Он пристально за ней следил,
Очей в столовой не сводил.
Подружки все над ней шутили,
Смеясь, ей часто говорили:
-Твой суженный уже сидит.
- Смотри, как пристально глядит.
- Тебя всю взглядом пожирает,
Уж точно увести желает.
-Не будь ты дурочкой большой,
А соглашайся стать женой.
-Такой уж точно не обидит,
В тебе супружницу он видит.
Подружка, со своей семьёй
Жить, как за каменной стеной,
Ты станешь, это мне поверь.
Отсутствует в нём лютый зверь.
-Он защитит тебя от всех,
Не будешь слышать едкий смех.
-Никто ни в чём не упрекнёт.
Иди за ним, коль позовёт.

Он был, конечно, молодой,
Но, больно, уж в кости худой,
Застенчив, очень молчалив.
Принёс однажды много слив
И стал Анюту угощать,
Да на прогулку с собой звать.
Подружкам нравился он всем,
А вот Анюте – не совсем.
Хотя лицом он был красив
И поведеньем очень мил.
Но сердце Анны не лежало,
Хотя от суеты устало.

Степан – водитель доставал:
Нигде проходу не давал.
Да вдруг отправлен был он в рейс.
«Вот лишь окончится мой рейс,
Вернусь и на тебе женюсь.
Но очень одного боюсь,
Что кто-то всё же отобьёт,
Мою невесту уведёт.
Степан всегда помногу пил,
Потом кого-то сильно бил.
Ходил с разбитою щекой,
Или разорванной рукой.
И все его всегда боялись,
Поодаль от него держались.
А Анне говорили все:
-Отнюдь, не пара он тебе;
- Ты будешь жить с ним, как в котле,
Да в ссоре, драке, нищете;
- Не вздумай замуж выходить,
И от него детей плодить.

Как только укатил Степан,
Следить за ней стал друг Иван.
Анюте это надоело
И заявила ему смело:
«Я замуж завтра выхожу.
Тебя я очень попрошу,
Не бегай, не следи за мной,
Есть провожатый теперь свой».
И как сказала, так сбылось:
На День рожденья собралось
Четыре пары, с нею – пять,
Да Василька решили взять.
И на природе оженили,
Их судьбы враз соединили,
Назвали мужем и женой
И шли женатые домой.
Лишь через год их расписали,
Да документы в руки дали.
Теперь уж не Цисон была:
Присяжной Анною слыла.
Сначала жили, душа в душу,
Всегда держались лишь за руку.
Иметь, жаль, деток не могла,
Лет пять лечилась всё она.
«Сменить вам место это надо,
И будет всё потом, как надо.
Рожать уже готова ты,
Но надо кое-что блюсти, -
Однажды доктор ей сказал,
Анализы все показал,
Да насоветовал всего
И приписал пить кое-что.

Не долго думали, гадали:
Расчёт с работы быстро взяли,
Вот край калужский – позади,
А Украина – впереди.
Прибыли в малый городок,
Куда не глянь – кругом садок.
Вся Смела, в вишнях утопала.
И, как невеста, их встречала.

Работал сахарный завод.
Устраивался быстро тот,
Кто трактором владел умело.
Василий обратился смело.
И принят на работу был.
Хорошим спецом в деле слыл.
 А  Анна первенца ждала,
Да по хозяйству дом вела.
Сначала в общежитье жили,
Потом квартиру раздобыли.
Есть «Константиновка»  село,
Со «Смелой» рядышком оно,
Там комнатку себе и сняли
И к новой жизни привыкали.
 
Хоть красота кругом цвела,
Но Анна целый день – одна,
Грустила, мужа ожидая.
Она была здесь всем чужая.
Подружки – очень далеко,
Знакомых рядом – никого.
Ей страшно было ночью спать,
Сама боялась лечь в кровать,
Всё мужа у окна ждала,
Когда ночная смена шла.
Однажды резкий ветер дул,
Деревья донизу все гнул,
Сорвал с петель входную дверь,
Она скрипела, словно зверь.
Всю ночь глаз Анна не сомкнула,
С рассветом только лишь уснула.
Василий двери починил,
Котёнка Анне подарил,
Чтоб не было так страшновато.
Он чувствовал так виновато,
Что оставляет в ночь одну,
Но доверяют лишь ему
В ночную смену труд вести.
Хотел квартиру обрести,
Чтоб не скитаться почужим,
Работал, не щадя всех жил.
Привычек вредных не имел,
Все трудности в труде терпел.
За это очень уважали:
Деньгами часто награждали.
Был с Анной нежен и учтив.
Ведро с верхом принёс раз слив.
Пока с работы он пришёл,
Лишь третью часть в ведре нашёл.
По вкусу слива ей пришлась, 
До дна чуток не добралась
 А через десять ровно дней
В больницу шел Василий с ней.
В июньский знойный летний день.
Когда от роз ложилась тень.
Анюта дочку родила
И враз Тамарой назвала.
Уже шел тридцать восьмой год.
Каков у Василя был род,
Не знала, но хотела знать,
Родню его всю увидать.

Дочь голосистой  родилась,
Вся голова в кудрях велась,
Лицо всё было в пузырях.
В глазах стоял у Анны страх.
Все думали: дитя умрёт,
Но к счастью до сих пор живёт.
Врач изготовил сразу мазь.
Сам мазал в день по пять ей раз.
А изготовил из яйца.
И вскоре всё сошло с лица.
Да за окном пел соловей,
И песней развлекал своей,
И розы аромат дарили,
Пурпурным цветом всех пленили.
Хотелось Анне, чтоб всегда
Вся жизнь у дочки так цвела,
Чтоб пела, словно соловей,
Чтоб счастье шло повсюду с ней,
Чтобы всегда была сыта
И шла по жизни не одна.
Так всяка мать всегда мечтает:
Родному дитятке желает
Всех радостей и благ земных,
Чтоб избежало дней лихих.

Но странной девочка была.
Лишь только в этот мир пришла,
Глаза её в упор глядели,
Прямую видимость имели.
Врачи съезжались посмотреть,
Понять и истину узреть.
Такое не всегда бывает.
И медицина изучает.
Но суть и глубину понять,
Увы! неведомо узнать.
Лишь только сам ребёнок знал,
Что видел, то запоминал.
Он видел всё со стороны,
Как будто с некой вышины:
Дверь с ручкою стальной большой,
И белоснежною стеной;
Две женщины, один мужчина.
В чём заключалася причина:
Страх появился в их глазах.
Держала женщина в руках
Младенца, что весь трепыхался,
Как будто вырваться пытался.
Чтоб все детали рассказать,
Полкниги нужно исписать.
Я расскажу всё по частям.
Сумею, передать ли вам
Всё то, что мозг запечатлел.
А может, кто-то так хотел,
Оставить в памяти моей
Минуты этих чудных дней…

Ждал дома Аннушку сюрприз:
Василий получил на приз
Пушистой байки метра три:
«А вот и ситец, посмотри», -
Внезапно кто-то постучал.
Василий уж гостей встречал:
С Ириной, дочкою своей
Агнессия  явилась к ней:
«Сестричку повидать хочу,
Да дочку показать свою».
 Ирине было года два.
Тамара спала у окна..

Кузина стала ей мешать,
Тихонечко за нос щипать.
Пока совсем не разбудила,
Вокруг кровати всё ходила.

Меж «Журавкой», «Лебедином»
Был расположен детский дом,
Работала там и жила
С семьёй Агнессия - сестра
А в «Журавке» - отец, родня
И все знакомые друзья.
Из года в год там проживали
И никуда не выезжали.
Но был, нарушен, сей уклад:
Искать уехал в жизни клад
С сестрою Анною своей
Василий в край чужих людей.
Он очень скупо вёл рассказ,
Хотя пыталась много раз,
Анюта тайну всю узнать,
Отца Васютки увидать.


Ещё, когда-то при Петре,
Российском батюшке царе,
Служил в Семёновском полку
И смело вёл себя в бою
Боярский сын и предок наш,
Кузьма Артёмович Белаш.
Он присягнул служить царю
И, не жалея жизнь свою,
Присягу честно оправдал.
И император доступ дал
К наукам сыновьям его,
Желанье, выполнив его.
Один из этих сыновей
Смышленый был и всех умней,
Идти в торговлю не хотел,
Хотя отец ему велел.
Он в заседатели пошёл,
И своё дело там нашёл:
Был адвокатом при суде
И славу заслужил себе:
По всей округе почитался,
Присяжным всюду назывался,
И дети, внуки, вся семья,
Теперь Присяжными была.
Имел богатый особняк,
Держал породистых собак,
Устраивал пиры, балы,
Всяк грешный нёс ему дары.
И это был Денис Кузьмич.
Хоть страстно посылал свой клич 
Холопам, дворовым, слуге,
Сгорел с семьёю он в огне.
С наполеоном шла война,
Горела русская земля.
Пытался враг преодолеть,
Богатством русским овладеть
И смело на престол взойти,
Но не сумел всю Русь пройти.
Не рассчитал свою он мощь:
Пришлось хлебать со щами хвощ.

Один лишь Павел уцелел –
На празднике в гостях сидел.
Ему двенадцать было лет.
Отца и крова больше нет;
Ни братьев, ни сестёр, ни деда.
Увидел своего соседа:
Апполинария, дружка,
Да обожженного слегка.
Сташенко – другом был его.
Такое ж горе – у него
В тот день в имении случилось,
Семья богатства, всё лишилась,
Отца убили, мать сама
От страха тут же умерла;
Сестёр и братьев всех сожгли.
Апполинария спасли
Его же верные дружки.
Хотя стояла, люта стужа,
Апполинарий и Павлуша,
Рыдая, поклялись вдвоём,
Что отомстят за отчий дом,
За смерть отцов и матерей,
Сестёр, и братьев, и друзей.
Сначала прятались, скрывались,
По миру нищими скитались.
Потом разбоем занялись,
Деньгами скоро обжились.
У встречных ласковых людей
Купили добрых лошадей.
Услышав  лишь  чужую речь-
Неслась в их сторону картечь.
Не разбирая, где свои.
Разбой вели всегда в ночи.
Иной раз пули в них летели,
С пути сбивали их метели,
То жажда мучила, то зной,
То дождик с градом проливной.
Так двадцать лет они блуждали.
Агенты всюду их искали
И подводили свой итог,
Их распознать никто не мог.
В конце концов, им надоело,
От правосудья скрывать тело.
Исколесивши всю страну
И захватив одну казну,
Разбой решили прекратить,
Достойно жизнь свою прожить.
К тому же кончился овёс,
Поизносился старый воз,
И кони падали без сил,
И мир казался им не мил.
От этой суеты устали,
Решать вопрос серьёзно стали:
Какое попадёт село,
Знать, Богом им оно дано.
В нём корни и начнут пускать,
Да строить дом и сад сажать.
Измученны своим путём,
Вошли в деревню ранним днём.
Она «Журавка» называлась,
Потом уж «Журавкой» прозвалась.
Стояли хатки все в снегу,
Дымились трубы поутру.
А в первой хате свадьба шла,
Невеста юная была,
А вот жених – немолодой:
Был в возрасте и весь седой.
Их сразу в гости пригласили.
Ох, в этот день и покутили!
Очнулись – в горнице большой,
С давящей болью головной.
Хозяйка им рассол дала,
Хлеб, соль откушать позвала.
С ней о жилье договорились
И у неё и поселились.
Она для них невест нашла:
Своих племянниц отдала.
Да вскоре свадьбу им сыграли,
Участки под постройку дали.
Возле широкого ставка
Два дома строили друзья.
Апполинарий – с кирпича,
А Павел строил с самана;

 Продолжение следует.