2016 - 2 конкурс. Итоги. Евгения Баранова

1 место 5. Рождественское

когда январь в объятиях закружит
тебя и небо, снег и фонари,
до оголтелой тишины – снаружи,
до белизны клокочущей – внутри,

качнётся шар и всё перевернётся:
вода и свет, дома и облака.
звезда родится в глубине колодца,
слетит чуть слышно слово с языка.

где воробьям от пуза белых крошек,
блаженный мир нечёсан и небрит.
а ты стоишь на небе, огорошен,
с новорождённой звёздочкой внутри.

Определенный лидер моего топа. Мнимая легкость скрывает работу со звуком, чрезвычайно удачное окончание текста, «белизна клокочущая внутри» – яркий образ. Прекрасная космогония.

2 место № 3

Хрустальный башмачок – не каждой ножке впору.
Не каждой тыкве быть каретой для принцесс.
Не всякому дичку быть яблоком раздора.
Не всякий чёрт в аду достоин званья Бес.
Не всякий, кто поэт – тот непременно гений.
Не всякому юнцу стать суждено творцом.
Не каждому коню узда под стать и стремя.
Не каждый марафон венчает смерть гонцов. 
Не нужен башмачок, где правят черти тризну,
И не звенит  хрусталь под топот сапога.
Свинцом вино вкусит порой при трезвой жизни.
Капризным быть легко, когда болит нога.
 
В палате – тридцать семь – волками воют норды,
разносят ветры стон – беде не быть ничьей. 
Сметает смерч в войну палаческие морды. 
Хрустальной ночи звон – чернее и страшней.

За шторкою времён две дуры-Дыры вечные 
погнали время вал – до нас дойдёт едва ль… 

Хрустальный башмачок рассыпался по Млечному,
и вряд ли соберёт его ночной мистраль.

Интересная работа. Явный лидер, как и предыдущий текст. «За шторкою времён две дуры-Дыры», «Свинцом вино вкусит» –  удачи. Ослабляют впечатление дважды появляющиеся черти, а также юнцы с Бесом – словарь городского романса конца 19 века.

3 место – 1. Чужая беда

Как мы живём... как будто хлеб жуём,
Привычно восседая за обедом,
И думаем, что где-то переждём 
Потери, потрясения и беды
До лучших дней, не подавая вида,
Доверившись всецело лишь судьбе.

Но стоит вам открыть входную дверь
Надёжно укреплённую, с засовом -
А у порога ждёт двуногий зверь...
И не успеешь вымолвить ни слова,
Как кем-то нанесённые обиды
Он выместить захочет на тебе.

И пусть не ты разрушил его дом, 
Убил его любимую собаку,
Но в твой подъезд под проливным дождём
Пришёл он мстить и ждёт любого знака.
И что из всех дверей он выбрал эту-
Возможно даже вовсе неспроста...

В его беде никто не смог помочь,
Хотя... скорей всего и не хотели!
И он случайно выбрал эту ночь,
А ты случайно ночью встал с постели,
Чтоб выглянув босым и неодетым,
Впустить домой голодного кота.

Стиль повествования не близок, но тема преисполнена хтонической жути и не может оставить равнодушным. Текст заставляет себя перечитывать, хотя нагромождения вроде «возможно даже вовсе неспроста» явно выбиваются из канвы классического стихопостроения.

4 место - №8

Весь такой - беззаботный и юный -
ясным глазом я в память врезал
акварельную синьку июля
и на плане переднем вокзал.

В пыльном скверике перед вокзалом,
заряжаясь дымком папирос,
мы Мишаню из Гомеля ждали -
он туда документы повёз.

Там с утра, проходя мимо ГУМа,
перемкнуло... И наш Михаил
в институт поступать передумал,
выпил пива... и банджо купил.

И теперь под престранные звуки
лёгкий хмель любопытство томил,
пока струны на ковшике гулком
я подстраивал в соль-ре-ля-ми...

Здесь в селении малоэтажном
в сорок тысяч прописанных душ
коль запеть Окуджаву под банджо, -
очень редкое зрелище уж!

И тянулась под сень водокачки
стройотрядовская молодёжь,
старичок с чемоданом на тачке
и фарцовщик, и будущий бомж.

Лишь менты по живому проходу
алкаша волочили вовне,
и кричал он:"Свобода! Свобода!"
... Вот и всё, что запомнилось мне.

Картины из позднесоветского кинематографа. Местами свежие рифмы. Алкаши, менты, стройотряды и фарцовщики создают специфическое настроение, хотя, возможно, автор  именно этого и добивался.

5 место - № 2

Встрепенется мир, что беспечно спал,
И не собирался вставать как будто...
Он заходит в дом, выдыхает пар,
Наполняя кухню морозным утром.
"Наливай сто грамм! Подавай обед!
Поутру вернулся моряк на пристань!"
У него ни крыльев, ни нимба нет,
А в кармане только ключи и "Winston".
Ловишь вздох и взгляд, позабыв слова,
И считаешь время вот с этой точки.
У него с собой в рюкзаке Москва
А еще - любовь. Для меня и дочки.
Будет кот мурлыкать, а чайник петь,
И ванильный запах завьется, сладок.
Я встаю на цыпочки рассмотреть
В дорогих глазах миллионы радуг.
А когда опустится ночь опять,
И луна к земле подкрадется ближе,
Буду я, прижавшись к нему, лежать,
Чтобы только чувствовать как он дышит.

Женская лирика во всех смыслах этого слова. Удачный момент про Москву в рюкзаке. Миллионы радуг в глазах?.. Это к Карлосу Кастанеде.
Лирическая героиня передает состояние любовной зависимости достаточно точно, эмоциональность повествования подкупает.

6 место - № 6

А давай отмотаем полжизни назад 
 и вернёмся хотя б ненадолго в наш в сад 
 по заросшей годами тропинке; 
растянувшись в траве, блох гоняет Полкан, 
сад не вырос ещё и не продан пока 
 черноглазой соседке Иринке. 

Ветра свист в голове, барабаны в груди - 
нам по тридцать, у нас всё ещё впереди: 
перестройка, дефолт, ипотека, 
безработица, кризисы, вести с войны - 
мы ещё не осколки безумной страны 
 в центрифуге двадцатого века. 

Две лопаты, вороны, земля, облака... 
всё, что будет - случится потом, а пока 
 мир из маленьких радостей соткан - 
мы сажаем деревья и строим жильё, 
мы планируем вырастить счастье своё 
 на подаренных Родиной сотках. 

Ирка в Хайфе, давно сдох блохастый Полкан, 
растащили большую страну по кускам, 
сад ушёл под посёлок коттеджный - 
ни иллюзий, ни денег, ни жажды чудес - 
аритмия, морщины, избыточный вес 
 и на доброго Бога надежды.

Ровное стихотворение. Если бы не многочисленные аналоги, место в рейтинге было бы выше. «Перестройка, дефолт, ипотека, 
безработица, кризисы» – лексикон программы «Время».

7 место - № 4

Когда под утро ты выходишь в этот мир,
тебя встречают, поднимают и качают.
Потом разводят, кто руками, кто речами,
пока ночами никого не утомил.
А ты хотел бы стать воителем добра,
добраться всуе до ответов и до сути...
Но – мутный день. Не судный он. Не обессудьте –
все те, кто ключ и нужный тон не подобрал.

Когда под солнцем с виду ясно и тепло,
все ждут обещанных чудес, хотя бы рая –
тебя куда-то, но почётно забирают,
а время – вовсе и не доктор, так, трепло.
И ты считаешь дни, когда настанет срок
для возвращения туда, где небо зримо,
где всё сработано ещё рабами Рима.
И так поныне, ибо вечность – не порок.

Когда под вечер обещают звездопад.
Танцуют все! Но это только в зале крики.
А ты один, такой особый и великий,
собрался с духом, но боишься выступать...
То непременно будет нечем это крыть,
найдутся ложки, не в шкафу и не к обеду.
На юбилеях всем придуманным победам
добавят сроки, и слова, и даже прыть.

Когда в двенадцать, под заветный бой часов
про завещание не думать неуместно,
а ты опять, по главной улице, с оркестром
ко сну отходишь, запираясь на засов,
то ни к чему стонать, страдать и уповать,
надежду, веру и любовь склоняя к тлену.
Когда-то было всё путём и по колено...
Поможет вспомнить всё унылая кровать.

Когда-нибудь приходит мудрость. И долги –
свои, чужие и священные коровы –
уже не греют, не маячат, лишь коробит,
когда услышишь: не проси, не верь, не лги,
не бойся тьмы – она по жизни погодит.
Но поздно. Лица и резоны рядом мнутся...
И как же хочется случайно разминуться,
когда под утро выйдет время уходить.

Длинношеее стихотворение. Автор пытается сказать обо всем сразу, но эта задача вряд ли достижима. Из хорошего – многочисленные аллюзии (от Маяковского до пословиц) удачно вплетены в контекст. «Резоны», «тлен» чередуются с «треплом»  и «всё путем» , что выглядит стилевой небрежностью.

8 место - № 7

Вот вы говорите, мол, деньги, карьера, власть.
А я смотрю на неё и думаю: может, её украсть?
Спрятать от глаз посторонних в каком-нибудь горном ауле,
где люди безмолвны, где звёзды и горы уснули
столетья назад.
Лишь ветры стремительны там, лишь буанзу глазаст,
и носится вместе с ветрами по склонам,
и смотрит в долину, чей контур изломан.
Он страж этих мест. 
Он страшен, свиреп,
и он понадёжнее нравственных скреп.

Я ей приносил бы цветы по утрам и смотрел
на полные губы, на робкий румянец, что мил, но не зрел,
на веки дрожащие, на прядку волос на щеке...
Так смотрит лишь сука с мольбой о пропавшем щенке,
не видя пискли,
на верных друзей, на людей, что его унесли,
и тлеет пустая надежда во взгляде,
и взгляд говорит осуждающе: я, де,
служила добру,
желала добра...
Эта любовь не сука, эта любовь хандра.

Вот вы говорите, что любовь — это просто вид
расстояния между «да» и падением андрогенов в крови
до минимального уровня, уровня непонимания.
Но любовь — это не врозь, не мания,
любовь — это там,
где превращается в плазму метан,
где скрепы духовные неосмотрительно хрупки...

Ведь ты же хотела привязать меня к своей юбке,
так что же теперь
ты гложешь меня,
это стихотворение обвиня- 
я во лжи?

Сырое стихотворение. Удачные моменты («мил, но не зрел», «буанзу глазаст») чередуются с обонятельно спорным и этически подозрительным «любовь — это там, где превращается в плазму метан, где скрепы духовные неосмотрительно хрупки».  Судя по первым строкам, автор неравнодушен к Маяковскому.

9 место - № 9

Казалось: вся жизнь впереди.
Коль молод – плевать на потери.
Но шёпот твой: «Не уходи» –
Меня удержал возле двери.

С тех пор пролетели года.
Я стольких оставил и вышел
Из стольких дверей – в никуда,
Но слов этих больше не слышал.

Давно отшумели сады,
Давно уже выросли дети,
Но шёпот твой: «Не уходи»
Ещё меня держит на свете.

Вторичное произведение. Года – летят. Дети – растут. Молодости – плевать. Набор трюизмов. Из хорошего – автору удалось немногословно и четко высказаться на выбранную тему.

10 место – №10

На площади, сутулая, хромая,
из равнодушных пальцев принимая
монетки – метки вех календаря,
сквозь лица смотрит, не благодаря.
Порой, под нудный гул автомобилей,
плывёт в потёртый лаковый обман
запретных тем,  где так  её любили.
И жизнь свою листает, как роман.

Трава и небо - те же, только те ли?
Её всегда настойчиво хотели.
Пожалуй, покупали. Но она
гордилась, что достойная цена.
Бежали дни (ей было их не жаль) и,
сгущаясь в годы, падая в провал,
бесцеремонно цену понижали:
любой и покупал, и продавал.

Огонь блефует в зеркале заката,
но гасят пламя дробные стаккато
непрошенного крупного дождя,
горящую границу проходя,
прохожих гонят с площади  толпою.

Толкая в бок, изрядно пьян и зол,
зовёт в любовь былую, с  перепою, 
знакомый ей  по  прошлому «козёл».

Послав подальше выпившего фавна, 
не нужная ему, себе – подавно,
поскольку для любви уже стара,
уходит в нишу тёмного двора.
А завтра вновь, со страстью наркомана
сложив грехи в заплечную суму,
прочтёт главу печального романа, 
не нужного, по сути, никому.

Стихотворная машина времени переносит нас в конец 19-того века, и только сленговый «козел» удерживает читателя за рукав в настоящем времени. Ничего нового для мировой культуры.
© Евгения Баранова,
http://www.stihi.ru/avtor/hoagoa