Про жiнОк Iгор Губерман оцЭ ЩО на русIтi напысав
ПодоРЖАНия подъЕГОРики под ГАРики-подъИГОРики ГуберМАНики о ЖЕНщинах
ПодраЖАНия подоРЖАНия под ГАРикм-Игорьки Губерманики - о женщинах
ПодраЖАНия подоРЖАНия под ГАРикм-Игорьки Губерманики - о женщинах
ПодраЖАНия подоРЖАНия подгаРАНие ГАРикам - Игорькам Губерманикам - о женщины не любят стариков
ПодоРЖАНие подраЖАНие подгаРАНие ГАРикам - Игорькам Губерманикам - о женщины не любят стариков
ЛюбИл бы женщин я,
Если-б НЕ БАБы, НЕ друзья,
НЕ ДЕТи ГЛУПы, НЕ семья
И, Если-б НЕ был ГЛУПым я!
О, милы женщины, - любИл бы ВАС и я,
Если-бы ТАК любИли-б вы меня:
ФЛИРТ, СЕКС, - НЕ ДЕТи, НЕ семья:
Лишь только ТЫ да Я, ну, и мои друзья!
Так много женщин есть хороших,
Столько чаРУющих имЁн,
Но НИ одНА уже НЕ хочет,
Чтобы в НЕЁ - я был влюбЛЁн!
НЕМАло женщинн ЕСТЬ УЖЕ на НАШем СВЕте -
побОлее, чем ЕСТЬ ИХ уж на ТОМ, -
ПокА ещЁ - НЕ НАШем СВЕте!
И ВСЯКи женщинн ТАМ есть!
А КТО об Этом МНЕ НЕ ВЕРит, -
ПускАй же САМ Это проВЕРит!
И ВСЯКи женщинны ТУТ ЕСТЬ -
ИХ ВСЕХ - и НЕ проВЕРить, и НЕ СЧЕСТЬ!
А КТО из НИХ - ТЕбЕ - ЛУЧше подХОДит,
К коМУ из НИХ - ТВОй "ПЭН" поХОТней ВХОДит, - -
БольШОй воПРОС, - СЛОЖный воПРОС!
Чтоб лишний раз не повторяться,
Я привожу уже гоТОВое поНЯТЬе, -
Давно уже гоТОВое,
Для всех давно разЖЁВанно, -
Для всех уже разЖЁВанно,
Для всех давно уж разжеВАл
Игорь Миронович Миронов-ГубермАн, -
Он много кой-чего - о женщинах скаЗАл!
А я ВАМ ТО - НЕ ПРОСТо повтоРЯю, -
По-МОему я <Это> выраЖАю,
а НЕ КАК САМ МирОныч напиСАл
( http://www.proza.ru/2012/04/28/291 ) -
ВЫ САМи можете сравнить -
И ФОРМу, и МЫСЛЬ:
В Этом женском океАне, -
В Этом женском окаЯнстве -
Как живу я? Чем дышу?
женский ШУМ и женский ГАМ,
женский УМ и женский ХАМ -
ЦАРЯТ в пространстве, -
ШУмный хам и хамский шум,
ЖЕНский Бум и ХАМский Бум!
Отнюдь я не был манекеншей,Отнюдь я не был манекен,
однАко, - не был балеРИною в балете,
однОю - не был и в балете;
А ТА ниЧТО, ЧТО была манеКЕН,
ТА НЫНе СТАЛа изВЕСТна ВСЕМ!
В эту Жизнь я пришЛА не затем,
чтобы въЕхать в саНЯХ на коНЕ, -
ЧТОБы ВИДною СТАТЬ в заКОне,
ЧТОБы ВЫигрыш СНЯТЬ МОЙ на КОне,
ЧТОБ заВИдовали ВЫ ВСЕ мне!
ВАМ женщинн ЖАЛЬ? -
В ИХ <ЦЕЛКи>-<ЦЕЛи> -
ВСЁ <ЦЕЛит> МУЖская <пиСЕЛи>:
ЕЙ <ЦЕЛЬ> оПРАВДывает <СРЕДства>,
А <СРЕДства> - ВСЕМ - наССАЛи в <ЦЕЛЬ>!
ВЕДЬ <ЦЕЛЬ> приМАНДывает <СРЕДства>,
А <СРЕДства> - наплеВАЛи в <ЦЕЛЬ>,
А <СРЕДства> - ВСЕМ - наЧХАЛи в <ЦЕЛЬ>!
Везде одиНАков от ЕВы поСЕВ,
Везде одиНАковы ЕВы поСЕВы
И ВРУТ НАМ - о РАЗности НАЦий:
ВСЕ БАБы - от ЕВы,
ВСЕ ЛЮДи - евРЕи, -
Но только НЕ ВСЕ -
НаШЛИ СМЕЛость - в Этом соЗНАТЬся!
Что стала я женщинною-пролеТАРшей -
ЖУТко-пре-ЖУТко я горЖУсь
(В постель люБОму ж я гоЖУсь!);
Без Усталей, без отдыхов, без РОЗдыхов, без ФАльшей
стараюсь, напрягаюсь и тружусь
(В поСТЕлюшке - с люБОвью я труЖУсь!), -
Да и НА МНЕ ведь ТОЖе ТРУДятсЯ, да иШШО КАК, -
На БАБе-женщинне и пролеТАРше-саниТАРше, -
как Юный лейтенант - на Юной генеральше!
Всю молодость любила поезДА,
поэтому тот час мне неизвестен,
когда моя счастливая звезда
взошла и не нашла меня -
На НУЖном ЛОБном МЕСте -
С МИЛым ВМЕСте!
Мой РАзум, КИСа и вульВА -
МНЕ честно, - КАК и сердце, - СЛУжат,
всегда шепЧА, что повеЗЛО - не ЗЛО,
что всё могло немного ХУже,
БУДЬ КИСка и вульВА - намного УЖе, -
еще хреНОвей быть могло!
Куда по смерти <КИСку> ПРИмут,
я с Богом ТОРга - не веДУ
(ПРИмут и в ПЕКЛе и в раЮ,
ПРИмут и <КИСку>, и писДУ!);
в раю намного мягче климат,
но лучше общество в адУ!
Семья от бога Вам даНА,
ОТ коГО ж МНЕ Семья даНА,
Если заМЕна СЧАСтию оНА!?
Женщиной славно от ВЕка -
всё, чем прекрасна семья,
КЕМ же проСЛАВлено ЕТо -
ВСЁ,чем отВРАТна семьЯ?
женщина - друг человека -
ВСЕМ, ЧЕМ прекрасна свиньЯ!
БроЖУ ли я, КАК ТЕСТО или БРАГа,
БроЖУ ли я по вдУмчивому шУму,
ПЬЮ ВОДку или МАюсь по шаббАтам -
за неВЕСткой,
Я Улично обГУЛиваю Уличную ДУму:
за что меня считают ЧелоВЕКом!?
Творец дал женщинне - способность быть -
Хоть иногда - волчицей,
Чтобы потом - в парШИВую овЦУ,
В коРОву ДОйную, Или же в СИДора коЗУ,
Или в коЗЛА отпуЩЕНия - наВЕК, -
СКОЛЬ ЖИВ быВАет челоВЕК, -
Уж навсегда - пере-плоТИться
И за волчицу - расплаТИться!
Не брани меня, подруга,
отвлекись от суеты,
все и так едят друг друга,
а меня еще и ты!
Я долго жил как холостяк,
и быт мой был изрядно пуст,
хотя имел один пустяк:
свободы запах, цвет и вкус.
Был холост - снились одалиски,
вакханки, шлюхи, гейши, киски;
теперь со мной живет жена,
а ночью снится тишина!
Тому, что в семействе трещина,
всюду одна причина:
в жене пробудилась женщина,
в муже - уснул мужчина!
Еще в нас многое звериным
осталось в каждом, но великая
жестокость именно к любимым -
лишь человеку данность дикая.
Тюремщик дельный и толковый,
жизнь запирает нас надОлго,
смыкая мягкие оковы
любви, привычности и дОлга.
Хвалите, бабы, мужиков:
мужик за похвалУ
достанет месяц с облаков
и пыль сметет в углу!
Если рвётся глубокая связь,
боль разрыва врачуется солью.
Хорошо расставаться, смеясь -
над собой, над разлукой, над болью.
Семья - театр, где не случайно
у всех народов и времён
вход облегчённый чрезвычайно
а выход сильно затруднЁн.
Сегодня для счастливого супружества
у женщины должно быть много мужества.
Если жизнь излишне деловАя,
функция слабеет половАя!
Прожив уже почти полвека.
тьму перепробовав работ,
я убеждён, что человека
достоин лишь любовный пот!
Время наше будет знаменито
тем, что сотворило страха рАди
новый вариант гермафродита:
плотью - мужики, а духом - ****и!
Рассудок, не знававший безрассудства,
и ум, где шалопайство не с руки,
и разум, неотзывчивый для чувства -
от мудрости безмерно далеки!
Не суйся запевалой и горнистом,
но с бодростью и следуй и веди;
мужчина быть обязан оптимистом,
всё лучшее имея впереди!
Поскольку жизнь, верша полёт,
чуть воспарив - опять в навозе,
всерьёз разумен только тот,
кто не избыточно серьёзен.
Человек без тугой и упрямой
самовольной повадки в решениях
постепенно становится дАмой,
искушЁнной во всех отношениях.
Сегодня столь же, сколь вчера,
земля полна пиров и казней;
зло обаятельней добра -
и гибче и разнообрАзней.
За что люблю я разгильдяев,
блаженных духом, как тюлень,
что нет меж ними негодяев
и делать пакости им лень!
У скряги прочные запоры,
у скряги тёмное окно,
у скряги вечные запоры -
он жаден даже на говнО!
Лишь перед смертью человек
соображает кончив путь,
что слишком кОроток наш век,
чтобы спешить куда-нибудь.
Наш разум лишь смехом полощется
от глупости, скверны и пАкости,
а смеха лишенное общество
скудеет в клиническом пАфосе.
Есть страсти, коим в восхваленье
ничто нигде никем не скАзано;
я славлю лень - преодоление
корысти, совести и рАзума.
Пути добра с путями зла
так перепутались веками,
что и чистейшие дела
творят грязнейшими руками.
Я уважаю лень за то, что
в её бездейственной тиши
живую мысль питает почва
моей несуетной души.
Господь, лепя людей со скУки,
бывал порою скуповат,
и что частично вышли сУки,
он сам отчасти виноват.
Гниенье основ - анекдота основа,
а в нём стало явно видней,
что в русской комедии много смешного,
но мало весёлого в ней.
В искушениях всяких и разных
дух и плоть искушать ни к чему;
ничего нет страшней для соблазна,
чем немедля предаться ему.
Кто томим духовной жаждой,
тот не жди любви сограждан!
Если крепнет в нашей стае
климат страха и агрессии,
сразу глупость возрастает
в гомерической прогрессии!
На безрассудства и оплОшности
я рад пустить остаток дней,
но плещет море сытой пОшлости
о берег старости моей!
Когда сидишь в собраньях шумных,
язык пылает и горит;
но люди делятся на умных
и тех, кто много говорит.
Опять стою, понурив плечи,
не отводя застывших глаз:
как вкус у смерти безупречен
в отборе лучших среди нас.
Чтоб выжить и прожить на этом свете,
пока земля не свихнута с оси,
держи себя на тройственном запрете:
не бойся, не надейся, не проси!
Весомы и сильны среда и случай,
но главное - таинственные гены,
и как образованием ни мучай,
от бочек не родятся Диогены.
Чтобы плесень сытой скудости
не ползла цвести в твой дом -
из пруда житейской мудрости
черпай только решетом.
Наука наукой, но есть и приметы;
я твердо приметил сызмальства,
что в годы надежды плодятся поэты,
а в пору гниенья - начальство.
Сквозь вековые непогоды
идет, вершит, берет свое -
дурак, явление природы,
загадка замыслов ее.
Добро уныло и занудливо,
и постный вид, и ходит боком,
а зло обильно и причудливо,
со вкусом, запахом и соком.
В цветном разноголосом хороводе,
в мелькании различий и примет
есть люди, от которых свет исходит,
и люди, поглощающие свет.
На людях часто отпечатаны
истоки, давшие им вырасти:
есть люди, пламенем зачатые,
а есть рожденные от сырости.
Всегда и всюду тот, кто странен,
кто не со всеми наравне,
нелеп и как бы чужестранен
в своей родимой стороне.
Увы, но истина - блуднИца,
НИ с КЕМ ей долго не <лежИтся>!
Я охладел к научным книжкам
не потому, что был ленив;
ученья корень горек слишком,
а плод, как правило, червив.
ХХ век настолько обнажил
конструкции людской несовершенство,
что явно и надолго отложил
надежды на всеобщее блаженство.
В прошлом были те же соль и мыло,
хлеб, вино и запах тополей;
в прошлом только будущее было
радужней, надежней и светлей.
Признаться в этом странно мне,
поскольку в этом мало чести,
но я с собой наедине
глупей, чем если с кем-то вместе.
Толпа естЕство-испытАтелей
на тайны жизни пялит взоры,
а жизнь их шлёт к ****и мАтери
сквозь их могучие приборы!
Живи и пой! Спешить не надо! -
Природный тонок механизм:
любое зло - своим же ядом
свой отравляет организм!
Смешно, как тужатся мыслители -
то громогласно, то бесшумно -
забыв, что разум недействителен,
когда действительность безумна.
Высшая у жизни драгоценность -
дух незатухающих сомнений,
низменному ближе неизменность,
Богу - постоянство изменений.
Сегодня я далек от осуждений
промчавшейся по веку бури грозной,
эпоха грандиозных заблуждений
останется эпохой грандиозной.
Покой и лень душе немыслимы,
Вся жизнь ее - отдача хлопотам
по кройке платья голым истинам,
раздетым разумом и опытом.
На житейских внезапных экзаменах,
где решенья - крутые и спешные,
очень часто разумных и праведных
посрамляют безумцы и грешные.
На собственном горбу и на чужом
я вынянчил понятие простое:
бессмысленно идти на танк с ножом,
но если очень хочется, то стоит.
Чем у идеи вид проворней,
тем зорче бдительность во мне:
ведь у идей всегда есть корни,
а корни могут быть в говне.
Навеки в душе моей пятна
остались, как страха посев,
боюсь я всего, что бесплатно
и благостно равно для всех.
Всю жизнь готов дробить я камни,
пока семью кормить пригоден;
свобода вовсе не нужна мне,
но надо знать, что я свободен.
Наездник, не касавшийся коня,
соитие без общего огня,
дождями обойденная листва -
вот ум, в котором нету шутовства.
Творчеству полезны тупики:
боли и бессилия ожог
разуму и страху вопреки
душу вынуждают на прыжок.
Только в мерзлой трясине по шею,
на непрочности зыбкого дна,
в буднях бедствий, тревог и лишений
чувство счастья дается сполна.
Найдя предлог для диалога,
- Как ты сварил такой бульон?
спрошу я вежливо у Бога.
- По пьянке, - грустно скажет Он.
Нашей творческой мысли затеи
неразрывны с дыханьем расплаты;
сотворяют огонь - прометеи,
применяют огонь - геростраты.
О жизни за гробом забота
совсем не терзает меня;
вливаясь в извечное что-то,
уже это буду не я.
Мудрость Бога учла заранее
пользу вечного единения:
где блаженствует змей познания,
там свирепствует червь сомнения.
В толпе прельстительных идей
и чистых мыслей благородных
полно пленительных ****ей,
легко доступных, но бесплодных.
Во всех делах, где ум успешливый
победу праздновать спешит,
он ловит грустный и усмешливый
взгляд затаившейся души.
Мы тревожны, как зябкие зяблики,
жить уверенно нету в нас сил:
червь сомнения жил, видно, в яблоке,
что когда-то Адам надкусил.
Нам глубь веков уже видна
неразличимою деталью,
и лишь историку дана
возможность врать документально.
Уйду навсегда в никуда и нигде,
а все, что копил и вынашивал,
миг отразится в текучей воде
проточного времени нашего.
Как не торжествует зло и свинство,
а надежды теплятся, упорны:
мир спасет святое триединство
образа, гармонии и формы.
Два смысла в жизни - внутренний и внешний,
у внешнего - дела, семья, успех;
а внутренний - неясный и нездешний -
в ответственности каждого за всех.
Должно быть потому на берегу
топчусь я в недоверии к судьбе,
что в тайне сам себя я берегу
от разочарования в себе.
Наш ум и задница - товарищи,
хоть их союз не симметричен:
талант нуждается в седалище,
а жопе разум безразличен.
Бежишь, почти что настигая,
пыхтишь в одежде лет и знаний,
хохочет истина нагая,
колыша смехом облик задний.
Счастливые потом всегда рыдают,
что вовремя часов не наблюдают
Я враг дискуссий и собраний,
и в спорах слова не прошу;
имея истину в кармане,
в другом закуску я ношу.
Как счастье ни проси и ни зови,
подачки его скупы или круты:
дни творчества, мгновения любви,
надежды и доверия минуты.
Зря и глупо иные находят,
что ученье - пустяк безразличный:
человек через школу проходит
из родильного дома в публичный.
Чтоб жизнь испепелилась не напрасно,
не мешкай прожигать ее дотла;
никто не знает час, когда пространство
разделит наши души и тела.
Из лет, надеждами богатых,
навстречу ветру и волне
мы выплываем на фрегатах,
а доплываем - на бревне.
Счастье - что подвижны ум и тело,
что спешит удача за невзгодой,
счастье - осознание предела,
данное нам веком и природой.
Анахорет и нелюдим
и боязливец неудачи
приходит цел и невредим
к покойной старости собачей.
Как молод я был! Как летал я во сне!
В года эти нету возврата.
Какие способности спали во мне!
Проснулись и смылись куда-то.
По времени скользя и спотыкаясь,
мы шьемся сквозь минуты и года,
и нежную застенчивую завязь
доводим до трухлявого плода.
Мне жаль потерь и больно от разлук,
но я не сожалею, оглянувшись,
о том далеком прошлом, где споткнувшись,
я будущее выронил из рук.
Кто несуетливо и беспечно
время проводил и коротал, мы глупы,
к старости о жизни знает нечто
большее, чем тот, кто процветал.
Сперва, резвясь на жизненном просторе,
словно молодость сама;
умнеем после первого же горя,
а после терпим горе от ума.
Деньгами, славой и могуществом
пренебрегал сей прах и тлен;
из недвижимого имущества
имел покойный только член.
Ты пишешь мне, что все темно и плохо,
Все жалким стало, вянущим и слабым;
но, друг мой, не в ответе же эпоха
за то, что ты устал ходить по бабам.
Когда весна, теплом дразня,
скользит по мне горячим глазом,
ужасно жаль мне, что нельзя
залечь на две кровати разом.
С каждым годом суетней планета,
с каждым днем кишение быстрей,
губят вырастающих поэтов
гонор, гонорар и гонорея.
Дымись, покуда не погас,
и пусть волнуются придурки -
когда судьба докурит нас,
куда швырнет она окурки.
В нашем климате, слезном и сопельном
исчезает, почти забываемый,
оптимизм, изумительный опиум,
из себя самого добываемый.
Надо жить наобум, напролом,
наугад и на ощупь во мгле,
ибо нынче сидим за столом,
а назавтра лежим на столе.
Люблю апрель - снега прокисли,
журчит капель, слезой звеня,
и в голову приходят мысли
и не находят в ней меня.
Какое счастье, что вокруг
живут просторно и привольно
слова и запах, цвет и звук,
фактура, линия и форма.
Все лучшее, что делается нами
весенней созидательной порой,
творится не тяжелыми трудами,
а легкою искрящейся игрой.
Гори огнем, покуда молод,
подругу грей и пей за двух,
незримо лижет вечный холод
и тленный член, и пленный дух.
Чтобы в этой жизни горемычной
быть милей удаче вероятной,
молодость должна быть энергичной,
старость, по возможности - опрятной.
Случилось нынче на потеху.
что я, стареющий еврей,
вдруг отыскал свой ключ к успеху,
но не нашел к нему дверей.
Мы сами вяжем в узел нити
узора жизни в мироздании,
причина множества событий -
в готовном общем ожидании.
Возраст одолев, гляжу я сверху:
все мираж. иллюзия, химера;
жизнь моя - возведенная церковь,
из которой выветрилась вера.
Теперь я понимаю очень ясно,
и чувствую и вижу очень зримо:
неважно, что мгновение прекрасно,
а важно, что оно неповторимо.
Счет лет ведут календари
морщинами подруг,
и мы стареем - изнутри,
снаружи и вокруг.
Наш путь из ниоткуда в никуда -
такое краткосрочное событие,
что жизни остается лишь черта
меж датами прибытия-убытия
Бесплоден, кто в пору цветения
обидчив, уныл и сердит;
гниение - форма горения,
но только ужасно смердит.
Везде долги: мужской, супружеский,
гражданский, родственный и дружеский,
долг чести, совести, пера,
и кредиторов до хера.
Вот человек. Он всем доволен.
И тут берет его в тиски
Потребность в горечи и боли,
и жажда грусти и тоски.
Ах, юность, юность! Ради юбки
самоотверженно и вдруг
душа кидается в поступки,
производимые из брюк.
Не всякий миг пружинит в нас
готовность к подвигам и бедам,
и часто мы свой звездный час
проводим, сидя за обедом.
Эпохи крупных ослеплений
недолго тянутся на свете,
залившись кровью поколений,
рожденных жить в эпохи эти.
Взросление - пожизненный урок
умения творить посильный пир,
и те, кто не построил свой мирок,
охотно перестраивают мир.
Не тужи, дружок, что прожил
ты свой век не в лучшем виде:
все про всех одно и то же
говорят на панихиде.
Увы, но улучшить бюджет
нельзя, не запачкав манжет
Наследства нет, а мир суров;
что делать бедному еврею?
Я продаю свое перо,
и жаль, что пуха не имею.
Не плачься, милый, за вином
на мерзость, подлость и предательство;
связав судьбу свою с говном,
терпи его к себе касательство.
Бюрократизм у нас от немца,
а лень и рабство - от татар,
и любопытно присмотреться,
откуда винный перегар.
Родясь не обезьяной и не сфинксом,
я нитку, по которой стоит жить,
стараюсь между святостью и свинством
подальше от обоих проложить.
Печальный знак несовершенства
есть в быте нашего жилья:
везде угрюмое мошенство,
и нет веселого жулья.
Мы сохранили всю дремучесть
былых российских поколений,
но к ним прибавили пахучесть
своих духовных выделений.
Мужик, теряющий лицо,
почуяв страх едва,
теряет, в сущности, яйцо,
а их - всего лишь два.
В любимой сумрачной отчизне
я понял ясно и вполне,
что пошлость - верный спутник жизни,
тень на засаленной стене.
Высокий свет в грязи погас,
фортуна новый не дарует;
блажен, кто верует сейчас,
но трижды счастлив, кто ****Ует.
С любым доброжелателен и прост,
ни хитростью не тронут, ни коварством,
я выжига, пройдоха и прохвост,
кто ворует. когда имею дело с государством
Скука. Зависть. Одиночество.
Липкость вялого растления.
Потребительское общество
без продуктов потребления.
Совсем на жизнь я не в обиде,
ничуть свой жребий не кляну;
как все, в говне по шею сидя,
усердно делаю волну.
Блажен, заставший время славное
во весь размах ума и плеч, идея,
но есть эпохи, когда главное -
себя от мерзости сберечь.
Есть в каждой нравственной системе
общая для всех:
нельзя и с теми быть, и с теми,
не предавая тех и тех.
Мои способности и живость
карьеру сделать мне могли,
но лень, распутство и брезгливость
меня, по счастью, сберегли.
Живу я более, чем умеренно,
страстей не более, чем у мерина
Бывает - проснешься, как птица,
крылатой пружиной на взводе,
и хочется жить и трудиться;
но к завтраку это проходит.
Не жаворонок я и не сова,
и жалок в этом смысле жребий мой:
с утра забита чушью голова,
а к вечеру набита ерундой.
Дивный возраст маячит вдали -
когда выцветет все, о чем думали,
когда утром ничто не болит
будет значить, что мы уже умерли.
Моих друзей ласкают Музы,
менять лежанку их не тянет,
они солидны, как арбузы:
растет живот и кончик вянет.
Изведав быстрых дней течение,
я не скрываю опыт мой:
ученье - свет, а неучение -
уменье пользоваться тьмой.
Моей душе привычен риск,
но в час разлуки с телом бренным
ей сам Господь предъявит иск
за смех над стадом соплеменным.
Радость - ясноглазая красотка,
у покоя - стеганный халат,
у надежды - легкая походка,
скепсис плоскостоп и хромоват.
Неволя, нездоровье, нищета -
солисты в заключительном концерте,
где кажется блаженством темнота
неслышно приближающейся смерти.
Весенние ликующие воды
поют, если вовлечься и прильнуть,
про дикую гармонию природы
и знать о нас не знающей ничуть.
Умру за рубежом или в отчизне,
с диагнозом не справятся врачи:
я умер от злокачественной жизни,
какую с наслаждением влачил.
Душа отпылала, погасла,
состарилась, влезла в халат,
но ей, как и прежде, неясно, и фактом,
что делать и кто виноват.
Я жил отменно: жег себя дотла,
со вкусом пил, молчал, когда молчали,
что печаль моя светла,
оправдывал источники печали.
Наружу круто выставив иголки,
укрыто провожу остаток дней;
душе милы и ласточки, и волки,
но мерзостно обилие свиней.
НЕ В СИЛАХ ЖИТЬ Я КОЛЛЕКТИВНО:
ПО ВОЛЕ ТЯГОСТНОГО РОКА
МНЕ С ИДИОТАМИ - ПРОТИВНО,
А СРЕДИ УМНЫХ - ОДИНОКО.
ЖИВЯ ЛЕГКО И СИРОТЛИВО,
БЛАЖЕН, КАК ПАЛЬМА НА БОЛОТЕ,
ЕВРЕЙ СЛАВЯНСКОГО РАЗЛИВА,
АНТИСЕМИТ БЕЗ КРАЙНЕЙ ПЛОТИ.
Вот женщина: она грустит,
что зеркало ее толстит.
Кто ищет истину, держись
у парадокса на краю;
вот женщины: дают нам жизнь,
а после жить нам не дают.
Добро со злом природой смешаны,
как тьма ночей со светом дней;
чем больше ангельского в женщине,
тем гуще дьявольского в ней.
Кичились майские красотки
надменной грацией своей;
дохнул октябрь - и стали тетки,
тела давно минувших дней.
Все переменилось бы кругом,
если бы везде вокруг и рядом
женщины раскинули умом,
как сейчас раскидывают задом.
Ум хорош, но мучает и сушит,
и совсем ненадобен порой;
женщина имеет плоть и душу,
думая то первой, то второй.
Послабленье народу вредит,
ухудшаются нравы столичные,
одеваются девки в кредит,
раздеваются за наличные.
Ключ к женщине - восторг и фимиам,
ей больше ничего от нас не надо,
и стоит нам упасть к ее ногам,
как женщина, вздохнув, ложится рядом.
У женщин юбки все короче;
коленных чашечек стриптиз
напоминает ближе к ночи,
что существует весь сервиз.
Трепещет юной девы сердце
над платьев красочными кучами:
во что одеться, чтоб раздеться
как можно счастливей при случае?
Вот женщину я обнимаю,
она ко мне льнет, пламенея,
а Ева, я вдруг понимаю,
и яблоко съела, и змея.
Мы дарим женщине цветы,
звезду с небес, круженье бала,
и переходим с ней на ты,
а после дарим очень мало.
В мужчине ум - решающая ценность
и сила - чтоб играла и кипела,
а в женщине пленяет нас душевность
и многие другие части тела.
Плевать нам на украденные вещи,
пускай их даже сдернут прямо с тела,
бандиты омерзительны для женщин
за то, что раздевают их без дела.
Бабы одеваются сейчас,
помня, что слыхали от подружек:
цель наряда женщины - показ,
что и без него она не хуже.
Одна из тайн той женской прелести,
что не видна для них самих -
в неясном, смутном, слитном шелесте
тепла, клубящегося в них.
Ах, ветер времени зловещий,
причина множества кручин!
Ты изменяешь форму женщин
и содержание мужчин.
Все нежней и сладостней мужчины,
женщины все тверже и железней;
скоро в мужиках не без причины
женские объявятся болезни.
Всегда мне было интересно,
как поразительно греховно
духовность женщины - телесна,
а тело - дьявольски духовно.
Процесс эмансипации не сложен
и мною наблюдался много раз:
везде, где быть мужчиной мы не можем,
подруги ускользают из-под нас.
Мы шли до края и за край
и в риске и в чаду,
и все, с кем мы знавали рай,
нам встретятся в аду.
Суров к подругам возраста мороз,
выстуживают нежность ветры дней,
слетают лепестки с увядших роз,
и сделались шипы на них видней.
Природа женская лиха
и много мужеской сильней,
но что у бабы вне греха,
то от лукавого у ней.
Не стесняйся, пьяница, носа своего,
он ведь с нашим знаменем цвета одного
Живя в загадочной отчизне,
из ночи в день десятки лет
мы пьем за русский образ жизни,
где образ есть, а жизни нет.
Не мучась совестью нисколько,
живу года в хмельном приятстве;
Господь всеведущ не настолько,
чтобы страдать о нашем ****стве.
Не будь на то Господня воля,
мы б не узнали алкоголя;
а, значит, пьянство не порок,
а высшей благости урок.
Мне повезло на тех, кто вместе
со мной в стаканах ищет дно;
подлей, тем больше чести
кто с ним не заодно.
Мы пьем и разрушаем этим печень,
кричат нам доктора в глухие души,
но печень мы при случае полечим,
а трезвость иссушает наши души.
В любви и пьянстве есть мгновение,
когда вдруг чувствуешь до дрожи,
что смысла жизни откровение
тебе сейчас явиться может.
Не в том ли загадка истории русской
и шалого духа отпетого,
что вечно мы пьем, пренебрегши закускою
и вечно косые от этого?
Крутится судьбы моей кино,
капли будней мерно долбят темя,
время захмеляет, как вино,
а вино целительно, как время.
Какое счастье - рознь календарей
и мой диапазон души не узкий:
я в пятницу пью водку, как еврей,
в субботу после бани пью, как русский.
Одни с восторгом: заря заката!
Другие с плачем: закат зари!
А я вот выпил, но маловато,
еще не начал теплеть внутри.
Подвыпив с умудренным визави,
люблю поговорить лицеприятно
о горестных превратностях любви
России к россиянам и обратно.
К родине любовь у нас в избытке
теплится у каждого в груди,
лучше мы пропьем ее до нитки,
но врагу в обиду не дадим.
Я к дамам, одряхлев, не охладел,
я просто их оставил на потом:
кого на этом свете не успел
надеюсь я познать уже на том.
Когда однажды ночью я умру,
то близкие, надев печаль на лица,
пускай на всякий случай поутру
мне все же поднесут опохмелиться.
День, который плохо начат,
не брани, тоскливо ноя,
потому что и удача
утром спит от перепоя.
Сезонность матери-природы
на нашу суетность плюет,
и чем светлей рассвет свободы,
тем глуше сумерки ее.
Пахан был дух и голос множества,
в нем воплотилось большинство,
он был великое ничтожество,
за что и вышел в божество.
Ни вверх не глядя, ни вперед,
сижу с друзьями-разгильдяями,
и наплевать нам, чья берет
в борьбе мерзавцев с негодяями.
Ждала спасителя Россия,
жила, тасуя фотографии,
и, наконец, пришел Мессия,
и не один, а в виде мафии.
Нам век не зря калечил души,
никто теперь не сомневается,
что мир нельзя ломать и рушить,
а в рай нельзя тащить за яйца.
Как у тюрем, стоят часовые
у Кремля и посольских дворов,
пуще всех охраняет Россия
иностранцев, вождей и воров.
Наши мысли и дела - белее снега,
даже сажа наша девственно бела;
только зря наша российская телега
лошадей своих слегка обогнала.
Для всех у нас отыщется работа,
всегда в России требуются руки,
так насухо мы высушим болота,
что мучаться в пустынях будут внуки.>>
(Игорь Миронов-Губерман)
И ещё оттуда же:
<<Мужчина - хам, зануда, дЕспот,
Мучитель, скряга и тупИца!
Чтоб ЭТО стало НАМ известно,
Нам просто надо пожениться!>>
(Игорь Миронов-Губерман)
<"Все мужчины лжецы,
Болтуны, лицемеры,
Все - гордецЫ, трусЫ без меры:
Похотливы самцы,
Достойные презренья -
Да не твари - звери!
Да и женщины все -
Жуть хитрЫ и хвастливы все без меры,
Любопытны и развратны все сверх меры!
И все не искренни твари сиИ,
Хоть ты корми их или же доИ!
Но всё ж - святое самое на Свете,
Возвышенное в Мире -
Это союз сиИх отвратных тварей и зверЮг!">
А КТО знАет и желАет ЧТО сказАть -
Может дАльше или блИже - продолжАть!
Крыленко Владимир 28.04.2012
Свидетельство о публикации №116031001179