Девятое марта

Три дня праздничных минуло, после-праздничный прогулом.
Опохмельным куда, мулом, по дорогам колесить?
Еле сил моих хватает полежать в дивана крае,
Всё нутро моё желает лишь, отчаянно, ожить.

Мне поможет выжить Вера. Где же, в тазике, та мера?
Столько пить, какого хера? Будто кончится бухло.
Да за здравие супруги, а у ней ещё подруги,
В дико-яростной напруге, почкам с печенью назло.

Моя жизнь вся – смерть в рассрочку. Но мне рано ставить точку.
Опишу восьмого ночку, когда все мы собрались.
Чтоб отметить дату Вашу. Люба, Вера, Дуся с Машей,
Эдик, брат припёрся, с Глашей, будет вечер заебись.

Стол накрыт, я весь вниманье. Мне прислуживать заданье,
От супруги. С пониманьем, наливаю всем в хрусталь.
С тостом все бухают, с жаром... Вскоре всё внутри пожаром.
Что не пить, когда задаром? Но мне ничего не жаль.

Все друг друга поздравляют, любят, ценят, понимают.
Х.я крепкого желают, четырём, кто без мужей.
Мечут всё со страшной силой, отставляя пальчик мило,
И с улыбками дебилов, добрых, курят у дверей.

Вверх взлетают феерверки, обнимаю жопу Верке,
Незаметно жмусь с ней к дверке, что из кухни да во двор.
Та меня не отгоняет, и за писюна хватает,
Хорошо штаны спасают, не стоячий мой позор.

Меркнут в небесах разрывы, отпустив меня, с надрывом,
Говорит, любви призывом, что уже готова дать.
Только где уединиться, чтоб других не видеть лица,
И, при этом, не спалиться? Я готовый рисковать.

И тайком мигнул братану, он пока не слишком пьяный,
Карауль. И с Веркой, в ванной, запираюсь: «Становись».
Та, без спора вниз трусишки, выставила щель для мышки,
Полезай туда, плутишка, празднично повеселись…

Всё недолго продолжалось, я уже, какая жалость.
Ты ещё мне обещалась, я весь За, но попозже.
Но с тобою встречусь точно, обречённой быть порочной,
И, с такою норкой сочной, по теплу и на меже.

А в столовой всё фонтаном, я благодарю братана,
С ним Верунчик, хитрым станом, заплывает в коллектив.
Я, с другой двери, обходом, весь явлю себя народу,
Веселясь своим походом, лихо пью аперитив.

Глаша, дыбанув на Веру, удивилась своим хером.
Эдик, весь семьи примером, собирается домой.
Им, желая страстной ночи, все заливисто хохочут.
И моргают, между прочим, чтоб не чудился покой…

Мы веселье продолжаем, ничего не замечая,
Эта ночь – частица рая, и нам, до утра, в ней жить.
И, чарующе красива, Люба в танец пригласила,
Это кстати так и мило, нам так весело кружить.

Отнимает меня Маша, она, в пьяной дымке, краше,
Я собой горжусь, и, даже, готов Дусю зацепить.
Попадаю на супругу, и целую, с перепугу,
Жадно, жарко как подругу, коей хочется всадить.

Нам кричат девчата: «Браво», пик мой мимолётной славы,
И, любовною отравой, я наполнен до краёв.
И, мечты весь в ожиданье, погружён в жены лобзанье,
Всё есть в жизни испытанье, и не только лишь моё.

Снова пили, песни пели, все с желаниями в теле,
Может одного хотели, если-б я не подошёл.
Среди маленького пира тихо пела моя лира,
Ибо нет другого мира, где всем будет хорошо.

Перекур, идут в прихожку, Машку щиплю я за ножку,
Отстаёт та, понемножку: «Девки, я пойду поссать».
Мне везёт, я не курящий, в предвкушении дрожащий,
Мой писюн, уже торчащий, хочет Машеньку узнать.

И Мы, стоя в туалете, забывая всё на свете,
Но у чёрта на примете, быстро дрючимся в стояк.
Чётко, ушки на макушке, бл.ди у жены подружки,
Как лягушки-поебушки, но ебу и всё ништяк…

Как прекрасно мне с напору… Все назад по коридору,
Я в столовой, с хитрым взором, по бокалам лью ликёр.
И, в душе своей ликуя, как блудливый кот мартую,
Повезло сегодня хую, ну пока что, до сих пор.

Все в горячих разговорах, с неустойчивостью взора,
Под влиянием ликёра, о любви наперебой.
У всех души нараспашку, груди Дуси рвут рубашку,
Она рубит концы шашкой, ей пора уж на покой.

Я встревать и не пытаюсь, но, за часть мужскую маясь,
Миротворцем отзываюсь: «Девушки, а торт съедим?».
Мигом всем разлил Макконэ, и подал, почти с поклоном,
Ведь с пи.дой как при погонах, лишь один я – пилигрим…

Всё у девок под завязку, я рассказываю сказку,
Где любовь срывает маску благоверного слуги.
Провожая всех по койкам, эко самок сразу сколько,
Не теряйся только Колька: «О, Бог Кама, помоги».

Вскоре храп стоит до крыши. Я из спальни тише мыши.
Что же нового увижу, что такого бы не знал?
К кабинету тихим прусь я, там лежит в диване Дуся,
К её попе страстно жмусь я, и писюн почти уж встал.

Раздвигаю тихо ляжки, глажу нежную ромашку,
Задираю вверх рубашку, прилегаю на пупок.
Шейку белую целую, ах, как этот миг люблю я,
Мой горячий кончик х.я принимает пирожок.

Сладкий страх мне сводит ноги, я в грудях у недотроги,
В страсти трепетной дороге, осторожненько сую…
Пусть игра моя без правил, но кляп совести я вставил,
От себя её избавил, вон она вся на хую…

Снится Дуське сон прелестный, а в п.зде её так тесно,
Так мне было интересно и прикольно продолжать.
Как она во сне дрожала, извивалась, помогала,
Видно что-то представляла, и умела ощущать…

Но рассвет наступит скоро, я засунул до упора,
Дуська муркнула, умора, с губ её снёс поцелуй.
Зрячий я, живу вслепую, отдавая разум хую,
Может, и не ту люблю я, но такой я, видно, х.й…

Час шестой, подмылся в ванной, сонный, сытый, ещё пьяный,
Доползаю до дивана: «Милая, подвинься чуть».
Рот растягивая жутко, вспоминая незабудки,
И, буквально в пол минутки, в сна проваливаюсь муть…