Самолет, марина, тень балета

САМОЛЕТ,  МАРИНА,  ТЕНЬ  БАЛЕТА…



Приснопоминаемый  полковник,
Дед Володя,  кличка  Крокодил
Как  расскажет всякий   уголовник, 
С  пушкой  на  воров  один ходил.

Марьиною  рощей порожденный.
С детства  бил шпану  и бит  был  ей.
Потому  про  путь,  ему  сужденный,
Кроме  МУРа, не было идей

Был  при  том любитель  «Илиады».
В  подлиннике.  Странная  черта,
Согласитесь, паче  для  баллады
Про   среднестатичного  мента

И  при этом сам  в каком-то  роде
Скиф  ли,  варвар ,  эллин ли,  вандал
Ахиллесовой  пятой  Володя
Словно  грек  аттический  страдал

Не  боялся  замерзать  в болоте,
Херил  Смерть Легавым От Ножа,
Но  летать  боялся в  самолете,
До  последней  дрожи-виража

Нет, не  взрыв  на высоте  полета
Был причиной  ужаса его
Он  боялся, что возьмут пилота
 В  плен, а  с ним  Володю самого…

Кто ?  Конечно, инопланетяне,
Что  глядят на нас  из темноты,
Чье  в ночи  фигурное катанье
Не мытьем, так  катаньем на  ты…

Перехватят  ли,  возьмут  на  волок
Инопланетяне  экипаж,
Все одно  -  с откоса  в  мартиролог
Сумрачной  истории пропаж…

А летать  немало  выпадало,
И  во Внукове его всегда
Выводили  под  руки  с  вокзала,
Говоря,  что  горе не  беда.

А  потом, в  машине,  выше  меры
Добирая, гордый,  что  живой,
Наизусть  по-гречески  Гомера
Он  читал с подъятой головой.

А  еще  он  жил  в  Большом  балете,
Не преувеличивая,  жил –
Сколько  дам знавал на  этом  свете,
Были  все  балетных  вен и жил.

Так и жил -  в  подвалах и  кулисах,
С  вечной  пушкою под  пиджаком,
Вечно он  кадрил   лису  Алису,
Жестко  игнорируя  партком.

Чтец  Гомера,  фат,  любовник  розы,
Пораженный  странною  судьбой :
Балерины,  уголовный  розыск,
Страх  пред самолетом  роковой…

Ох,  уж  эти  были балерины,
Ох, уж это  вечное   ла-ла,
И  жена последняя  Марина
Тоже  балериною была.


Правда,  из массовки,  Впрочем, лучше
Так,  чем  вечный с примою  обвал
Зла любовь  последняя, что  Тютчев,
Кажется, единый  понимал.

Годы  шли.  Старел.  Но вот  про Бога
Все откладывал он, говоря :
«Мало ли  мне  париться  здесь,  много,
Хватит  моего календаря…»

Верен  был пословице  старинной -
К  Богу  вечером  пойдешь,  душа…
Но  внезапно,  ночью, под Мариной,
Сердце  в  яму рухнуло,  спеша.

.
Провожали выстрелами  в  воздух,
Водкою  и  гимном.  Только  вот
Над  погостом,  ночью,  небом  в  звездах
Делал  круг  за  кругом  самолет.

А  с  утра  здесь  рядом,  у  витрины
Били  в  лвери,  буйно,  как  Борей 
Двое  трехметровых,  и  Марина
На  пуантах зябла у  дверей.

А еще  подальше,  возле  талых
Набережных,  взмытых  на  волнах,
Сам  Володя  у  машины  ждал  их
В  синих  тренировочных  штанах.

Кто  они ?  Чуть выше,  чуть короче…
Оба лва  не  бритые вполне.
Многовидно  населенье  ночи
Пребывающее  лнем на дне.…

Пребывающее. Пребывая
При-бывая.  В  ночь из ничего.
Забывая  это  За- бывая
То  и  это, это  и  того.

Сколько  их,  ушедших тьмой  в те  нети,
В  те  тенета, в  тени  те,  в  те  не…
Много, друг Горацио, на свете
И  не  снилось  никому  вполне

Только  вот  в    помине  ни  в  природе
На  кладбище,  где  цветет  ранет,
Нет   могилы,  нет  нигде  Володи.
Ни  Марины-балерины  нет.

Где  они ?  И  были  ли  вообще-то ?
Все  тщета. Гремучее ведро.
Самолет.  Марина.  Тень  балета.
Сказка про  полковника   УГРО

Говорят, что  он,  Володя,  вечный.
Кто же  знает, что есть вечность,  век…
Странный  человек он  был,  конечно,
Ну, а кто  не странный  человек…

Сколько  нас,  в Отечестве  бездомных
И  бездонных -  красная  руда…
Вышних  троп  не  счесть,  не  счесть  и  донных.
Дивен  Бог,  и горе  не  беда.

2016