раб

Был у меня раб, не помню как его зовут. Все рабы как рабы, а этот то опахало в камине сожжет, то вино на стол разольет.

И наказывал его по-началу, плетей там или на сложные работы отправлял. А он улыбается и всему рад. Так быть не может. Я негодовал. Говорю ему " Как же ты, можешь радоваться? где твой справедливый гнев?"
Он плечами пожимает и дальше живет. Я ему вдогонку кричу " ты хоть помнишь эти незабвенные строки про мы наш мы новый мир построим???" Бесил, честное слово.

С годами, как то я к нему притерся. Привык что ли. Остальные кто на рудниках помер, кого продали, а этот нет-нет да появлялся в поле моего зрения.

Как то вечером сижу на веранде, слушаю арфистку. Разбираю шахматную партию Ботвинника и Смыслова. Тут этот мимо с глиняным кувшином. Главное, гад в три погибели согнулся, масло оливковое несет и улыбается. Мимо проходя, бросает в вечерний воздух " мат в три хода, хотя тогда была ничья".
Я не сразу допёр, что он про позицию на доске. И вообще, рабы молчат всегда. Было вскочил во гневе праведном, хотел по сусалам ему. А он улыбается.
" Поставь бадью", говорю " подь сюды". Подошел, мнется с ноги на ногу. Разрешил ему у ног присесть и заставил про партию объяснить. Все верно, логично.

Потом частенько я его подзывал, о том о сем болтали. Он что то рассказывал про голубые крови, про плен, про рынок рабов. Но это не интересно совсем. Однако, вот сейчас понимаю, что мне было интересно с ним. Жаркими зимними вечерами сопровождал он меня в прогулках у моря. То молчали оба, то с пеной у рта обсуждали прошлый матч " Салавата Юлаева" и " Акбарса".

Столько событий прошло, и гарем мой пополнялся женами, имена которых не помнил, и наследники рождались, даже на пару войн успел сходить. Он все время при мне был. Или я при нем. Раб ведь он не может быть рабом без господина, да и господин без раба не господин, а так, помещик.

Мы с ним состарились вместе. Я в своих палатьях с балдахинами, он - в комнатенке со штукатуркой. И вот дела, в старости я был дряблым и немощным. Даже взгляд мой перестал быть грозным и всевластным. А он продолжал улыбаться. Сухопарый такой, довольный жизнью. В беспомощности своей лишь ему смог позволить держать себя за руку.

Свободы не дал ему, да он и не просил.